Глава одиннадцатая
Поначалу у меня не было никаких сомнений, что кто-то прошел мимо моей постели и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Только окончательно придя в себя, я поняла, насколько фантастичным было это предположение.
Я лежала в постели, прислушиваясь к шорохам. Ясно, что из соседней комнаты я слышала Ники: она с первого дня приезда жаловалась на плохой сон. Или же это мне только почудилось: я опять по привычке проснулась слишком рано.
За окном слышался щебет птиц, но в комнате было еще темно. Через несколько минут я встала и нашла свой халат. За дверью тоже едва светлело. Ступив на лестничную площадку, я почти инстинктивно бросила взгляд в дальний конец коридора, на дверь Кэйко.
На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.
Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:
– Ох, мама, как ты меня испугала.
В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.
– Извини, Ники. Я подумала – вдруг это не ты, а ночной грабитель.
Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.
– Плохо спала. Решила сварить себе кофе.
– Который теперь час?
– Наверно, около пяти.
Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.
– Дождь снова пойдет, как ты думаешь? – спросила я.
Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.
– Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.
– Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.
Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.
– А что за дурные сны тебе снятся?
– Да так, дурные – и все.
– О чем, Ники?
– Просто дурные сны, – бросила она с неожиданным раздражением. – Какая разница о чем?
Мы помолчали.
– Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? – произнесла Ники, не оборачиваясь. – Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.
Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:
– Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.
– Но все равно это было несправедливо.
За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.
– Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.
Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:
– Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.
Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.
– Не говори глупости, – обернулась она ко мне, – откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.
Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.
– Так или иначе, – сказала она, – иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.
Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.
– Было бы ужасно глупо, – продолжала Ники, – если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.
– Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.
– Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.
– Давай больше не будем это обсуждать, – повторила я тверже. – Нет смысла перебирать все это заново.
Дочь снова отвернулась. Мы еще немного поговорили, потом я поднялась с места и подошла поближе к окну.
– Сегодня утро гораздо, лучше, – сказала я. – Может, и солнце покажется. Если да, Ники, то давай прогуляемся. Это принесет нам большую пользу.
– Наверное, – пробормотала она.
Когда я выходила из гостиной, дочь все еще сидела на стуле верхом, подперев рукой подбородок, и рассеянно глядела в сад.
Когда зазвонил телефон, мы с Ники в кухне доканчивали завтрак. В последние дни ей звонили так часто, что пойти и взять трубку первой должна была, естественно, она. Пока Ники отсутствовала, ее кофе остыл.
– Снова твои друзья? – спросила я.
Ники кивнула и пошла включить чайник.
– Знаешь, мама, – сказала она, – мне придется уехать сегодня. Это ничего?
Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.
– Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.
– Я скоро опять приеду тебя навестить. Но мне и в самом деле нужно вернуться.
– Извиняться незачем. Очень важно, что ты живешь теперь собственной жизнью.
Ники, отвернувшись, следила за чайником. Окна над мойкой слегка затуманились, но за стеклами сияло солнце. Ники налила себе кофе, потом села за стол.
– Да, мама, кстати. Помнишь, я говорила тебе о подруге, которая пишет о тебе поэму?
– Да-да, помню. Это твоя подруга, – улыбнулась я.
– Ей хочется, чтобы я привезла фотографию или что-нибудь такое. Вид Нагасаки. У тебя не найдется? Старая открытка, например?
– Я подумаю – может, что-то и найду. Но что за абсурд. – Я усмехнулась. – Что она может обо мне написать?
– Она и вправду хороший поэт. Знаешь, она много чего испытала. Вот почему я и рассказала ей о тебе.
– Уверена, Ники, она напишет великолепную поэму.
– Просто старую открытку, хотя бы это. Чтобы ей увидеть, как все это выглядело.
– М-м, Ники, не знаю. Если нужно взглянуть, как выглядело все…
– Мама, ты понимаешь, что я имею в виду.
Я снова рассмеялась:
– Что ж, ладно, поищу попозже.
Ники, намазывая тост, принялась соскребать с него лишнее масло. Моя дочь с детства была худышкой, и мысль, что она боится потолстеть, меня позабавила.
– И все-таки, – глядя на нее, сказала я, – жаль, что ты уезжаешь сегодня. Я собиралась предложить тебе пойти вечером в кино.
– В кино? А что там идет?
– Не знаю, какие фильмы теперь показывают. Я надеялась, ты знаешь лучше.
– В самом деле, мы уже сто лет не ходили в кино вместе, правда? Только когда я была маленькой. – Ники улыбнулась, и на лице ее мелькнуло совершенно детское выражение. Она отложила нож и посмотрела на чашку с кофе. – Я тоже редко хожу в кино. Фильмов в Лондоне всегда хоть отбавляй, но мы их почти не смотрим.
– Ну, если тебе больше нравится, есть еще театр. Автобус подвозит теперь к самому входу. Не знаю, что сейчас у них идет, но можно выяснить. Местная газета лежит, кажется, вон там, у тебя за спиной.
– Не надо, мама, не стоит.
– По-моему, иногда они ставят довольно хорошие пьесы. Вполне современные. Посмотрим в газете.
– Не стоит, мама. Мне ведь сегодня уезжать.
Я бы не прочь остаться, но мне и вправду нужно.
– Конечно, Ники. Не стоит извиняться. – Я улыбнулась ей через стол. – Я, собственно, очень рада, что у тебя есть добрые друзья, с которыми тебе приятно общаться. Все они для меня будут желанными гостями.
– Да, мама, спасибо.
* * *
Свободная спальня, которую заняла Ники, была маленькая и пустая, но в то утро ее заливало солнце.
– Вот это для твоей подруги подойдет? – спросила я с порога.
Ники укладывала на постели чемодан и мельком взглянула на найденный мной календарь.
– Отлично.
Я шагнула в комнату. Из окна виднелся сад с ровными рядами тонких саженцев. В календаре, который я держала в руках, первоначально для каждого месяца имелась своя фотография, но все они были вырваны, кроме последней. Я вгляделась в оставшуюся картинку.
– Если это что-то важное, то не отдавай, – сказала Ники. – Не найдется ничего подходящего, и ладно.
Я засмеялась и положила картинку на постель рядом с другими вещами.
– Это всего лишь старый календарь, не более. Понятия не имею, почему я его сохранила.
Ники заправила прядь волос за ухо и продолжила сборы.
– Ты, наверное, – сказала я, – планируешь пока жить в Лондоне.
Ники пожала плечами:
– Да, я там вполне счастлива.
– Непременно передай всем твоим друзьям мои наилучшие пожелания.
– Хорошо, передам.
– И Дэвиду. Ведь его так зовут, верно?
Ники снова пожала плечами и не ответила. Она привезла с собой три пары обуви и пыталась втиснуть их в чемодан.
– Скажи, Ники, ты ведь замуж как будто пока не собираешься?
– Чего бы ради мне хотеть замуж?
– Я просто так спросила.
– Зачем мне замуж? В чем тут смысл?
– Ты планируешь просто продолжать жить в Лондоне, так?
– Ну, и с какой стати мне выходить замуж? Это так глупо, мама. – Она свернула календарь и сунула его в чемодан. – У стольких женщин мозги просто-напросто запудрены. Они считают, будто главное в жизни – выскочить замуж и нарожать кучу детей.
По-прежнему глядя на Ники, я сказала:
– Но в конце концов, Ники, ничего другого почти и не остается.
– Господи, мама, да у меня множество всяких занятий. Я вовсе не хочу прилипнуть к месту с мужем и оравой визжащей ребятни. Чего это ради ты вдруг завела этот разговор? – Крышка чемодана не закрывалась. Ники надавила на нее с раздражением.
– Я просто поинтересовалась твоими планами, Ники, – засмеялась я. – Сердиться не стоит. Конечно же, ты сама должна выбирать.
Ники снова раскрыла чемодан и что-то в нем поправила.
– Ну-ну, Ники, не надо дуться.
На этот раз ей удалось закрыть крышку.
– Бог его знает зачем я столько всего с собой навезла, – пробормотала она себе под нос.
– Что ты говоришь людям, мама? – спросила Ники. – Что ты говоришь, если они спрашивают, где я?
Дочь решила, что уезжать раньше обеда необязательно, и мы вышли погулять по фруктовому саду за домом. Солнце сверкало, но воздух был прохладный. Я взглянула на нее озадаченно:
– Говорю им, что ты живешь в Лондоне, Ники. Разве это не правда?
– Правда. Но разве они не спрашивают, чем я занимаюсь? Вот как старая миссис Уотерс на днях?
– Да, иногда спрашивают. Отвечаю, что ты живешь в Лондоне с подругами. Право же, Ники, я не думала, что тебя так заботит чужое мнение.
– Меня оно не заботит.
Мы медленно шли дальше. Почва во многих местах сделалась топкой.
– Мне кажется, мама, тебе это не очень нравится?
– Что не нравится, Ники?
– Как у меня обстоят дела. Тебе не нравится, что я живу далеко. С Дэвидом и так далее.
Мы дошли до конца сада. Ники ступила на узкую извилистую тропинку, которая вела к деревянной калитке в поле. Я пошла за ней. Поле, заросшее травой, было обширным и простиралось от нас вдаль пологим склоном. На верхушке склона на фоне неба вырисовывались два тонких платана.
– Мне не стыдно за тебя, Ники, – сказала я. – Ты должна жить так, как считаешь нужным.
Дочь смотрела на поле.
– Здесь обычно паслись лошади, да? – проговорила она, берясь за калитку.
Я тоже посмотрела на поле, но лошадей не было видно.
– Знаешь, это странно, – сказала я. – Помню, когда я вышла замуж в первый раз, было много разговоров, потому что мой муж не хотел жить с отцом. Знаешь, в Японии тогда так полагалось. Об этом шло много разговоров.
– Спорим, ты вздохнула с облегчением, – заметила Ники, не отводя глаз от поля.
– С облегчением? Это почему?
– Из-за того, что не пришлось жить с его отцом.
– Наоборот, Ники. Я была бы счастлива, если бы он жил с нами. К тому же он был вдовец. Это старинный японский обычай, не такой уж плохой.
– Ясно, что ты это сейчас говоришь. А тогда, спорим, ты думала совсем иначе.
– Нет, Ники, ты и вправду не понимаешь. Я была очень привязана к своему свекру. – Я взглянула на Ники и засмеялась. – Но может, ты и права. Может, мне и было легче, оттого что он не стал жить с нами. Я сейчас не помню. – Я протянула руку и потрогала верх деревянной калитки. На пальцах осталась влага. Я почувствовала, что Ники на меня смотрит, и показала ей свою руку со словами: – Иней еще лежит.
– Ты по-прежнему много думаешь о Японии, мама?
– Пожалуй, да. – Я повернулась в сторону поля. – Остались кое-какие воспоминания.
Возле платанов появились два пони и неподвижно постояли бок о бок на солнце.
– Утром я дала тебе календарь. Это вид гавани в Нагасаки. Сегодня мне вспомнилось, как однажды мы гуляли там целый день. Холмы над гаванью очень красивые.
Пони медленно двинулись за деревья.
– И что в нем было такого особенного? – спросила Ники.
– Особенного в чем?
– В том дне, который вы провели в гавани.
– О нет, ничего особенного. Просто он мне вспомнился, только и всего. Кэйко в тот день была счастлива. Мы катались на фуникулере. – Я засмеялась и повернулась к Ники. – Нет, ничего особенного тогда не случилось. Просто счастливое воспоминание, вот и все.
Дочь вздохнула:
– Вокруг такая тишина. Не помню, чтобы было так тихо.
– Это после Лондона так должно казаться.
– Наверное, тебе скучно здесь бывает, совсем одной.
– Но мне по душе покой, Ники. Я всегда думаю – вот она, настоящая Англия.
Я отвернулась от поля и посмотрела в сторону фруктового сада.
– Когда мы сюда впервые приехали, всех этих деревьев не было. Всюду простирались поля, и отсюда был виден дом. Когда твой отец, Ники, привез меня сюда в первый раз, помню, я подумала – вот так выглядит настоящая Англия. Вот эти поля, и этот дом. Именно такой я всегда Англию себе и представляла – и была так обрадована.
Ники шумно вздохнула и отошла от калитки.
– Пойдем-ка назад, – сказала она. – Мне надо совсем скоро уезжать.
Пока мы шли обратно через сад, небо начали заволакивать тучи.
– Я вот на днях задумалась, – проговорила я, – не продать ли дом.
– Продать?
– Да. Перебраться в какой поменьше. Такая мне пришла мысль.
– Ты хочешь продать дом? – Дочь бросила на меня тревожный взгляд. – Но ведь это такой чудесный дом.
– Однако он слишком велик.
– Но это и вправду чудесный дом, мама. Это досадно.
– Наверное, да. Просто мне пришла в голову такая мысль, Ники, вот и все.
Мне хотелось проводить Ники до станции – идти туда всего несколько минут – но это, кажется, ее смутило. Вскоре после обеда она уехала – со странно-растерянным видом, словно без моего разрешения. Стало пасмурно и ветрено. Пока она шла по дорожке от дома, я смотрела ей вслед. На ней была та же туго облегающая одежда, в какой она приехала, из-за чемодана в руке он шла медленнее обычного. Дойдя до ворот, Ники оглянулась и, похоже, была удивлена, что я все еще стою в дверях. Я улыбнулась и помахала ей рукой.
Kazuo Ishiguro
A PALE VIEW OF HILLS
1982
Назад: Глава десятая
На главную: Предисловие
