За два года, что миновали с первого пекинского и нью-йоркского издания моих дневников и переписки Юнис, меня не раз упрекали в том, что я писал в надежде на публикацию, а те, кто позлее, обвиняли в рабском копировании последнего поколения американских «литераторов». Я хотел бы опровергнуть эти утверждения. Много десятилетий назад, когда я писал дневник, мне и в голову не приходило, что какой бы то ни было текст когда-нибудь найдет дорогу к новому читательскому поколению. Я не подозревал, что неизвестное лицо или группа лиц нарушат наше с Юнис право на личную жизнь, взломают наши почтовые ящики на «ГлобалТинах» и скомпилируют текст, который вы видите сейчас на экране. Нельзя, впрочем, сказать, что я писал в абсолютном вакууме. Во многих смыслах мои каракули предвещали поток дневников моих современников, американо-китайских авторов — к примеру, «Блин, всю жопу отсидел» Джонни Вэя (Цинхуа-Коламбия) и «Детский зоопарк закрывается» Кристал Уайнберг-Ча («Дерзец», БКГШ-Лондон), — опубликованные, когда четыре года назад Народная капиталистическая партия открыла серию «Пятьдесят один представляют»; последняя работа взывала к массам: «Писать текст — это роскошно!».

Невзирая на оскорбления, которыми осыпали меня на бывшей родине, некоторые рецензии в самой Народной Республике меня воодушевляют. Бесстрастный Цай Сянбао в 农民日报, «Ежедневной крестьянской газете», описывает мой дневник как «вклад в литературу, я бы даже сказал — вклад в Литературу в классическом ее понимании». И это чистая правда. Я не великий писатель. Но, как выразился Сянбао, записи мои — «поклон Литературе, какой она прежде была (выделено мной)».

В одном Государственные критики единодушны: подлинные жемчужины этого текста — записи Юнис Пак из ее почтового ящика на «ГлобалТинах». Они «представляют собой долгожданное отдохновение от неустанных самокопаний Ленни, — написал Джеффри Шотт-Лю в „сукаблядьревю“. — Она не прирожденная писательница, что не удивительно для поколения, выросшего на Изображениях и Рознице, однако письма ее интереснее и живее всех записей того безграмотного периода, какие мне приходилось читать. Порой она стервозна, это правда, иногда в ней проскальзывают типичные претензии богато-среднего класса, но главным образом видишь ее подлинный интерес к окружающему миру — ее попытку разобраться в опасном наследии семьи и самой понять, что такое любовь, физическое влечение, общение и дружба в мире, чья жестокость со временем начинает отражать жестокость ее детства». И к этому я должен прибавить, что о моей бывшей любви можно сказать многое, обо мне она писала ужасные вещи, и однако, в отличие от ее друзей, от Джоши, от меня, от сотен тысяч американцев, живших в период распада нашей страны, Юнис Пак никогда не питала иллюзий насчет своей исключительности.