Пол
Гребаное радио как-то само включилось в семь утра, и заснуть снова не удалось, так что, выбравшись из кровати, я сразу же закурил и прикрыл окна, потому что в комнате был мороз. Я едва смог приоткрыть глаза (потому что, если б я их открыл, череп точно бы раскололся), но все равно увидел, что на мне по-прежнему галстук, трусы и носки. Было непонятно, почему на мне только эти три предмета одежды, и я долго стоял и пялился в зеркало, пытаясь вспомнить прошлую ночь, но не смог. Я доковылял до ванной и принял душ, радуясь, что осталась теплая вода. Потом спешно оделся и вытащил себя на завтрак.
На самом деле на улице было довольно приятно. Был конец октября, когда с деревьев вот-вот опадет осенняя листва, и утро было холодным и бодрящим, в воздухе чувствовалась свежесть, а солнце, спрятавшееся за сереющими облаками, поднялось еще не слишком высоко. Однако чувствовал я себя столь же отвратно, а пять таблеток анадина, которыми я закинулся, даже не собирались подействовать. С затуманенным взором я чуть не сунул двадцатку в разменник. Прошел почту, но у меня в ящике ничего не было, потому что для писем было еще слишком рано. Я купил сигарет и отправился в столовую.
В очереди никого не было. За стойкой стоял этот милый блондин с первого курса, напялив самые огромные солнечные очки, которые мне когда-либо доводилось видеть, и, не произнося ни слова, раскладывал по тарелкам наижидчайший на вид омлет и маленькие коричневые зубочисточки, которые, по-видимому, являлись сосисками. Стоило только подумать о еде, как подступала неминуемая тошнота, и я смотрел на этого мальчика, который просто стоял со шпателем в руках. Пробудившийся во мне поначалу сексуальный интерес уступил место раздражению, и я пробормотал, не выпуская сигареты изо рта:
– Строит тут из себя,- и взял себе чашку кофе. Была открыта только главная столовка, так что я
зашел и сел с Раймондом, Дональдом и Гарри – этим мелким первогодкой, с которым задружились Дональд и Раймонд, он симпатичный мальчик, обеспокоенный типичными для первогодок вопросами, вроде того, есть ли жизнь после Wham! Они не спали всю ночь, нюхая амфетамины, и меня тоже приглашали, но вместо этого я потащился за Митчеллом, который теперь сидел за столиком в другом конце столовки, на эту дурацкую вечеринку. Я старался не смотреть на него и на эту отвратную потасканную шлюху, с которой он сидел, но не мог сдержаться и проклинал себя за то, что не подрочил, проснувшись утром. Эти три пидора сгрудились над листом бумаги, сочиняя черный список студентов, и, несмотря на то что челюсти у них ходили ходуном, они меня заметили, кивнули, и я сел с ними.
– Студенты, которые едут в Лондон и возвращаются с акцентом,- сказал Раймонд, бешено строча.
– Можно у тебя сигаретку дернуть? – попросил меня Дональд с отсутствующим видом.
– Хочешь у меня дернуть? – спросил я в ответ. Кофе был отвратный. Митчелл ублюдок.
– Спустись на землю, Пол,- пробормотал он, когда я протянул ему покурить.
– Почему бы тебе самому не купить? – спросил я его настолько вежливо, насколько можно с бодуна за завтраком.
– Те, кто ездит на мотоцикле, и те, кто ездит «зайцем»,- произнес Гарри.
– И те, кто приходит на завтрак, не тусуя всю ночь,- зыркнул на меня Дональд.
Я состроил ему гримасу и сел нога на ногу.
– Две лесбиянки, которые живут в Маккаллоу,- сказал Раймонд, записывая.
– Как насчет всего Маккаллоу? – предложил Дональд.
– Еще лучше.- Раймонд что-то нацарапал.
– А что с той шлюхой, рядом с Митчеллом? – предложил я.
– Спокойствие, Поль. Остынь,- сказал Раймонд саркастически.
Дональд рассмеялся, но все равно написал ее имя.
– А как с этой жирной модной злючкой? – спросил Гарри.
– Она живет в Маккаллоу. Уже охвачена. Выносить эти пидорские шуточки в столь раннее
утро было нелегко, я собирался встать сходить еще за кофе, но сил не было даже на это, так что я сел обратно, стараясь не смотреть на Митчелла, и вскоре все голоса стали неотличимы один от другого, включая мой собственный.
– Те, кто носит бороду или любую растительность на лице.
– Так, отлично.
– Как насчет этого мальчика из Эл-Эй?
– Ну, скорее нет.
– Ты прав, но запиши его все равно.
– Те, кто берет в салат-баре добавку.
– Пол, ты пойдешь на прослушивание на пьесу Шепарда?
– Что? О чем ты говоришь?
– О роли. Пьеса Шепарда. Сегодня прослушивание.
– Те, кто ждет, чтобы поставить себе брекет-систему после школы.
– Нет, не пойду.
– Люди, которые считают, что они перевоплотились.
– Под этот пункт подпадает вся администрация.
– Quelle horreur!*
* Какой ужас! (фр.)
– Чуваки с деньгами и дешевыми проигрывателями.
– Парни, которые не умеют пить.
– А как с парнями, которые умеют пить?
– Правда, правда.
– Запиши девчонок, которые не умеют.
– Я просто запишу тех, кто легко напивается.
– Как насчет Дэвида Ван Пельта?
– Почему?
– Почему бы и нет?
– Ну, я все-таки с ним спал.
– Ты не спал с Дэвидом Ван Пельтом.
– Нет, спал.
– Он легко напивается. Я сказал, что мне нравятся его скульптуры.
– Но они ужасны!
– Знаю.
– У него заячья губа!
– Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.
– О’кей.
– Те, у кого заячья губа. Запиши это.
– Как насчет Милашки-Придурашки?
Меня подмывало поинтересоваться, что это за Милашка-Придурашка такой, но почему-то я никак не мог заставить себя сосредоточиться и спросить. Чувствовал я себя дерьмово. Я совсем не знаю этих людей, думал я. Ужасно быть на третьем курсе, теперь актерского отделения. Я начал потеть. Отодвинул кофе и достал сигарету. Я столько раз менял специализацию, что мне стало вообще наплевать. Театральный – последнее, что мне выпало. Дэвид Ван Пельт был отвратителен, или, по крайней мере, я так считал. Но сейчас, в это утро, его имя несло в себе нечто эротическое, и я прошептал: «Дэвид Ван Пельт»,- но вместо этого вырвалось имя Митчелла.
Затем неожиданно они заржали, все так же сгрудившись над листом, они напоминали мне трех ведьм из «Макбета», только заметно лучше выглядели и носили Армани.
– А как насчет тех, чьи родители до сих пор женаты?
Они засмеялись, поздравили друг друга и записали это с довольным видом.
– Извините,- прервал я,- но мои родители все еще женаты.
Все подняли глаза, улыбки моментально сдулись, на лицах глубокое огорчение.
– Что ты сказал? – спросил один из них.
Я прокашлялся, сделал театральную паузу и сказал:
– Мои родители не в разводе.
Наступила долгая тишина, а затем они возопили нечто среднее между обманутыми ожиданиями и нежеланием поверить и, подвывая, рухнули головами на стол.
– Да ладно! – удивленно и несколько настороженно сказал Раймонд, глядя на меня так, будто я только что раскрыл строжайшую тайну.
Дональд сидел с раскрытым ртом.
– Да ладно, Пол.
Он был поражен и даже отодвинулся, словно я прокаженный.
Гарри был в таком шоке, что не мог и рта раскрыть.
– Я не шучу, Дональд,- сказал я.- Мои родители такие скучные, что даже развестись не могут.
Мне нравилось, что мои родители до сих пор женаты. Был ли этот брак счастливым – оставалось гадать, но тот простой факт, что большинство или даже все родители моих друзей были либо в разводе, либо жили отдельно, а мои нет, давал мне скорее ощущение спокойствия, нежели обделенности. Я буквально вырос в глазах Митчелла и порадовался такой дурной славе. Я выжал из ситуации по максимуму и уставился на этих троих, чувствуя себя немного получше.
Они все так же ошарашенно таращились на меня.
– Возвращайтесь к своему дурацкому списку,- произнес я, хлебнул кофе и отмахнулся от них.- Хватит на меня пялиться.
Они медленно перевели глаза на список и вернулись к нему после короткой оглушительной тишины, но возобновили свою игру уже с меньшим азартом.
– Как насчет тех, у кого гобелены в комнате? – предложил Гарри.
– Это уже есть,- сказал Раймонд, вздыхая.
– Спиды еще остались? – спросил Гарри, вздыхая.
– Нет,- ответил Дональд, тоже вздыхая.
– Как насчет тех, кто пишет стихи о Женственности?
– Большевики из Канады?
– Все, кто курит гвоздичные сигареты?
– К слову о сигаретах, Пол, можно стрельнуть еще одну? – спросил Дональд.
Митчелл потянулся через стол и дотронулся до ее руки. Она засмеялась.
Я скептически посмотрел на Дональда.
– Нет, нельзя,- произнес я на грани истерики,- ни в коем случае. Это меня бесит. Ты вечно «стреляешь» сигареты, и больше я терпеть это не намерен.
– Да будет тебе,- сказал Дональд, как будто я просто шутил,- я куплю потом. У меня нет денег.
– Нет! Меня бесит еще и то, что твой отец владеет чуть ли не половиной «Галфэнд вестерн», а ты все время делаешь вид, будто у тебя никогда не бывает денег,- произнес я, пристально глядя на него.
– Неужели прям так все плохо? – спросил он.
– Да, Пол, кончай с этой эпилепсией,- сказал Раймонд.
– Почему у тебя такое дурное настроение? – спросил Гарри.
– Я знаю почему,- лукаво произнес Раймонд.
– Скоро свадьба? – хихикнул Дональд, посмотрев на стол Митчелла.
– Да, именно так все плохо.
Я был непреклонен и не обращал на них внимания. Убью эту шлюху.
– Ну дай ты сигарету. Не будь сукой.
– Ладно, я дам тебе сигарету, если скажешь, кто в прошлом году взял «Тони» за лучший костюм.
После этого наступила тишина, которая показалась мне унизительной. Я вздохнул и опустил глаза. Эта троица замолчала, пока в конечном итоге Дональд не сказал:
– Это самый бессмысленный вопрос, который я когда-либо слышал.
Я снова посмотрел на Митчелла, затем запустил пачку через стол.
– Бери быстрей. Я пошел за кофе.
Я поднялся и направился к выходу из столовки. Но потом мне пришлось остановиться и нырнуть в салат-бар, потому что шведка, с которой я был вчера, показывала свой пропуск контролеру. Я выждал, пока она не вошла в отдел раздачи. Затем быстро сбежал по лестнице и пошел на пару. Я думал попробоваться на эту пьесу Шепарда, но потом решил, что незачем париться, когда я и так не могу развести мизансцену своей жизни.
Я сел за парту и, пропуская мимо ушей монотонную речь профессора, поглядывал на Митчелла, который выглядел счастливым (еще бы, уложили его прошлой ночью) и делал записи.
Он с отвращением оглядел аудиторию, взглянул на курильщиков (он бросил, когда вернулся,- как это бесит). Возможно, они напоминали ему машины, представил я. Как трубы, выпускающие струи дыма, которые поднимаются из дырки в их головах. Он, изобразив крутой вид, оглядел уродливую девчонку в красном платье. Я взглянул на художества на своей парте: «Ты проиграл», «Земного притяжения нет», «Земля сосет», «Здесь спала семейка Брейди», «Что же стало с хипповской любовью?», «Любовь – говно», «Гуманитарные дипломы есть почти у всех таксистов». И я сидел там, чувствуя себя несчастным любовником. Но потом, конечно же, вспомнил, что теперь я просто несчастный.
