Патрик

Лимузин должен был забрать его в какой-то момент между половиной одиннадцатого и без четверти одиннадцать. Он должен оказаться в аэропорту в Кине по крайней мере без десяти двенадцать, откуда на «лирджете» прилетит в Кеннеди в половину второго или без четверти. Он должен был быть в больнице полчаса назад, но наверняка же отправился сначала в «Карлейль» напиться, или пыхнуть, или чего он там еще с собой делает. Но поскольку его никогда не заботила ни ответственность, ни то, что он заставляет других ждать, меня это совсем не удивляет. Я жду в вестибюле больницы, поглядывая на часы, звоню Эвелин, которая в больницу не приедет, и жду, когда его привезет лимузин. Когда становится очевидно, что он решил не появляться, поднимаюсь на лифте обратно на пятый этаж и принимаюсь ждать, расхаживая взад-вперед, в то время как помощники отца сидят у двери в его палату, переговариваясь друг с другом, изредка нервно поглядывая на меня. Один из них сегодня же вечером поздравил меня с загаром, который я приобрел на прошлой неделе на Багамах с Эвелин, что я воспринял как едкий сарказм. Он снова проходит мимо, направляясь в уборную. Улыбается. Я полностью его игнорирую. Мне не нравится ни один из этих людей, и они все будут уволены, как только отец умрет.

По темному коридору ко мне идет Шон. Он глядит на меня с неприязнью, в которой сквозит самодовольство, и я с отвращением отступаю. Молча, жестом, он спрашивает, можно ли войти в палату. Я пожимаю плечами и отпускаю его восвояси.

Через какое-то время он выходит из палаты, но не с бледной маской ужаса, на которую я рассчитывал, а с постным, невыразительным лицом – ни улыбки, ни грусти. Его налитым кровью, полузакрытым глазам еще удается излучать ненависть и слабость характера, которая мне кажется отвратительной. Но он мой брат, и поначалу я это пропускаю. Он направляется в уборную.

Я спрашиваю:

– Слышь, куда ты?

– В сортир! – кричит он в ответ. Медсестра ночной смены отрывает глаза от своих бумаг, чтобы нас унять, но, заметив мой жест, успокаивается.

– Встретимся в столовой,- говорю я ему, прежде чем захлопывается дверь в туалет.

То, чем он там занимается, так жалко и так очевидно (кокаин? или он по крэку?), и мне становится стыдно того, что ему на все наплевать и что он с такой легкостью выводит меня из себя.

Он сидит напротив меня в темной столовой, курит сигареты.

– Тебя там что, не кормят? – спрашиваю я. Он не смотрит на меня.

– Теоретически – кормят.

Он поигрывает палочкой для коктейлей. Я допиваю оставшуюся воду «Эвиан». Он тушит сигарету и закуривает другую.

– Ну… всем весело? – спрашивает он.- Что происходит? Почему я здесь?

– Он вот-вот помрет,- говорю я, надеясь, что к его обдолбанной пустой башке, раскачивающейся передо мной, прорвется частица реальности.

– Нет! – в ужасе говорит он, и на какую-то миллисекунду я не готов к этому выходу эмоций, но затем он произносит: – Как тонко подмечено,- и я уже стыжусь своей реакции.

– Где ты был? – настаиваю я.

– На местности,- говорит он.- Я был на местности.

– Где ты был? – спрашиваю я снова.- Поточнее.

– Я же пришел,- говорит он.- Разве этого не достаточно?

– Где ты был?

– Ты давно маму навещал? – спрашивает он.

– Не об этом речь,- говорю я, не позволяя ему сбить меня с толку.

– Хватит меня допрашивать,- говорит он со смехом.

– Хватит делать вид, что ты меня не понимаешь,- отвечаю я без смеха.

– Решай вопрос,- говорит он.

– Нет, Шон.- Я показываю на него пальцем, все серьезно, не до шуток – Это ты будешь решать вопрос.

Один из помощников моего отца заходит в пустую столовую и шепчет мне что-то на ухо. Я киваю, по-прежнему не спуская глаз с Шона. Помощник уходит.

– Кто это был? – спрашивает он.- ЦРУ?

– Что ты принял? – спрашиваю я.- Кокс? Метаквалон?

Он снова поднимает на меня глаза и с тем же презрением смеется, передразнивая:

– Кокс? Метаквалон?

– Я положил тебе семь штук на счет. Где они? – спрашиваю я.

Проходит медсестра, и он разглядывает ее, прежде чем ответить:

– Там же. По-прежнему там же.

Наступает трехминутное молчание. Я продолжаю смотреть на часы, думая о том, чем сейчас занимается Эвелин. Она сказала, что спит, но я слышал приглушенную музыку на заднем плане. Я позвонил Роберту. Никто не подошел. Когда я перезвонил Эвелин, у нее работал автоответчик. Лицо Шона выглядит таким же. Я пытаюсь вспомнить, когда он возненавидел меня, когда я ответил на его чувство тем же. Он поигрывает еще какое-то время палочкой для коктейлей. У меня урчит в желудке. Ему нечего мне сказать, а мне, в конце концов, с ним и вовсе не о чем разговаривать.

– Что ты собираешься делать? – спрашиваю я.

– О чем это ты? – Он прямо-таки удивлен.

– Я говорю, работать собираешься?

– Не у отца,- говорит он.

– Ну и где же тогда? – спрашиваю его. Это честный вопрос.

– А ты что думаешь? – спрашивает он.- Есть предложения?

– Я тебя спрашиваю,- говорю ему.

– Потому что?..- Он поднимает руки вверх, держит их мгновение в воздухе.

– Потому что следующий семестр ты уже не вытянешь,- ставлю я его в известность.

– Ну, кто тебе нужен? Адвокат? Священник? Нейрохирург? – спрашивает он.- Ты-то чем занимаешься?

– Как насчет сына, каким его хотел видеть отец? – спрашиваю я.

– Думаешь, ту штуковину это хоть как-то колышет? – отвечает он со смехом, показывая большим пальцем в коридор, громко хлюпая носом.

– Он был бы рад узнать, что ты уходишь оттуда, назовем это так, в «академический отпуск»,- говорю я.

Рассматриваю другие варианты, тактики пожестче.

– Знаешь, его всегда расстраивало, что ты прошляпил все футбольные стипендии,- говорю я.

Он сурово смотрит на меня, не прошибешь.

– Так.

– Что ты будешь делать? – спрашиваю я.

– Не знаю,- говорит он.

– Куда поедешь?

– Не знаю.

– Куда?

– Не знаю. В Юту! – орет он.- Я поеду в Юту! В Юту или в Европу.- Он поднимается, отталкиваясь от стола.- Я больше не буду отвечать ни на один из твоих дурацких вопросов.

– Сядь, Шон,- говорю я.

– Меня тошнит от тебя,- говорит он.

– Это ничего не меняет,- говорю.- Теперь сядь на место.

Он не обращает на меня внимания и идет по коридору мимо палаты отца, мимо остальных палат.

– Я возьму лимузин, поеду к отцу домой,- говорит он, ударяя по кнопке лифта.

Вдруг раздается сигнал, и двери открываются. Он заходит, не оглядываясь.

Я подбираю палочку для коктейлей, которую он гнул. Выхожу из столовой и иду по коридору мимо помощников, которые даже не удосуживаются поднять на меня глаза. Звоню Эвелин с телефонного аппарата в коридоре. Она просит перезвонить позднее, напоминает, что сейчас уже ночь. Она вешает трубку, а я стою с трубкой, боясь ее повесить. Вот теперь те двое, что сидят возле двери, заинтересовались, теперь они наблюдают.