Пол
Сижу один в кресле перед телевизором, пью пиво, заказанное в номер, смотрю музыкальные программы пятничного вечера. Начинается клип Huey Lewis and the News. Хьюи Льюис с растерянным видом заходит на вечеринку. Хьюи Льюис напоминает мне Шона. Еще Хьюи Льюис напоминает мне учителя физкультуры в девятом классе. А вот Шон на учителя физкультуры не похож. Ричард открывает дверь, он все еще во фраке, в котором был за ужином, и садится на кровать.
– Потерял солнечные очки,- только и говорит он.
Я продолжаю смотреть Хьюи Льюиса, который теперь не может уйти с вечеринки. Он держится за руку с какой-то глупышкой-блондинкой, и они не могут найти выход. Они продолжают открывать двери, и ни за одной из них нет выхода. За одной – поезд, который мчится на них со свистом, за другой – спрятавшийся вампир, но выхода нет ни за одной из них. Как символично.
– Кокс есть? – спрашивает Ричард.
Волна раздражения захлестывает меня, но я лишь крепче сжимаю бутылку «Хайнекена». И ничего не говорю.
– В «Саре Лоренс» кокса навалом,- говорит он.
Клип заканчивается, и начинается еще один, но это не клип, а реклама мыла, и я перевожу взгляд на Ричарда.
– Что происходит? – спрашивает он.
– Не знаю,- говорю я.- А что происходит?
– Со мной? – спрашивает он.
– Да уж наверно,- говорю я.- С кем еще, идиот?
– Я не знаю,- говорит Ричард.- Ходил прогуляться.
– Ходил прогуляться,- повторяю я.
– До бара,- вздыхает он.
– Удачно? – спрашиваю я.
– Был бы я здесь с тобой? – говорит он.
Его грубая попытка наехать, если это вообще был наезд, раздражает меня еще больше, чем если бы он выдал настоящую… что? крутую шутку?
– Ты пьян? – спрашиваю я, смутно надеясь, что да.
– Хотелось бы,- стонет он.
– Прям хотелось бы? – уточняю.
– Да. Очень,- снова стонет он, укладываясь на кровать.
– Ну и сценку ты закатил за ужином,- отмечаю я. Мы смотрим очередной клип или, может, очередной рекламный ролик, непонятно, а потом он говорит:
– Отъебись. Мне насрать.
Он помолчал, задумавшись, а потом спросил, глядя на стену между номерами:
– Они обе спят?
– Да,- киваю я.
– Я ходил в кино,- признается он.
– Мне плевать,- говорю я.
– Отстой,- говорит он.
Он поднимается и подходит к магнитофону, втыкает кассету; из динамиков раздается жесткий панк, и я в полном ужасе вскакиваю, а он, скорчив рожу, убавляет звук, затем начинает злорадно хихикать и присаживается в кресло рядом с моим.
– Что ты смотришь? – спрашивает он.
У него в руках каким-то сверхъестественным образом снова появилась бутылка «Джек Дэниелс», и он, открутив крышку, предлагает мне выпить. Я трясу головой и отталкиваю бутылку.
– Клипы,- говорю.
Он смотрит на меня, потом поднимается и пялится в окно; он совершенно неугомонный, всегда готов поебаться, от него исходит нервная энергия предвкушения.
– Вернулся, потому что пошел дождь.
Я слышу, как он прикуривает, чувствую запах дыма. Я закрываю глаза, облокачиваюсь на спинку кресла и вспоминаю дождливый день, когда мы с Шоном сидели в общем корпусе, оба с бодуна, с одной тарелкой купленных в буфете френч-фрайз на двоих, потому что на ланч мы опоздали. Мы всегда опаздывали на ланч. Всегда шел дождь.
– Помнишь выходные на Согатаке и Макинак-Айленде? – спрашивает он.
– Нет, не помню. Я только помню адские выходные на озере Виннебаго. На самом деле я никогда и не был на Макино-Айленде,- негромко говорю я.
– Макинак,- поправляет он.
– …но,- говорю я.
– С тобой непросто, Пол,- произносит он сладко.
– Пристрели меня.
– Ну, тогда ты помнишь, что Томасы тоже всегда приезжали? – спрашивает он.- Брэда Томаса помнишь? Красавец, но мегаупырь.
– Мегаупырь? – спрашиваю я.- Брэд? Брэд из Лэ-тина?
– Нет, Брэд из Фенвика,- говорит он.
– Я не помню Брэда Томаса,- говорю я, хотя учился в Фенвике с Брэд ом и Ричардом.
На самом деле я был влюблен в Брэда. Или это был Билл?
– Помнишь четвертое июля, когда мой отец сильно напоил тебя, меня и Кирка на яхте и у моей матери случился припадок? Мы слушали лучшие сто хитов по радио, и кто-то выпал за борт, верно? – говорит он.- Помнишь?
– Четвертое июля? На яхте? – спрашиваю я.
Неожиданно мне становится интересно, где сегодня вечером мой отец, и меня слегка удивляет, что это не наводит на меня тоску, потому что я типа припоминаю отцовскую яхту, я помню, как мне ужасно хотелось увидеть Брэда голым, но не помню, падал ли кто-нибудь за борт, и я слишком устал, чтобы даже приблизиться к Ричарду, поэтому откидываюсь в кресле и говорю ему:
– Я все помню. Давай дальше. К чему это ты?
– Я скучаю по тем дням,- говорит Ричард искренне.
– Ты урод,- говорю я.
– Что случилось? – говорит он, отворачиваясь от окна.
Ну, давай посмотрим: твой отец ушел от твоей матери к другой женщине, и мистер Томас, если правильно помню, умер от сердечного приступа во время игры в поло, а ты стал торчком и пошел в колледж, и я тоже торчал какое-то время и отправился в Кэмден, где сравнительно перестал торчать, и я просто не пойму, что ты хочешь услышать, Ричард? И так как мне надо что-то сказать, я просто снова говорю:
– Ты урод.
– Похоже, мы выросли,- говорит он с грустью.
– Выросли,- говорю я.- Глубокое наблюдение. Он садится рядом со мной на другое кресло.
– Ненавижу колледж.
– Не слишком ли поздно жаловаться? – спрашиваю я.
Он не обращает на меня внимания:
– Ненавижу.
– Ну, первые пара лет неприятные,- говорю я.
– А дальше? – Он смотрит на меня, серьезно дожидаясь моего ответа.
– Привыкаешь,- говорю я через какое-то время. Мы пялимся в телевизор. Еще ролики, которые похожи на клипы. Еще клипы.
– Я хочу трахнуть Билли Айдола,- говорит он с отсутствующим видом.
– Да? – зеваю я.
– Тебя я тоже хочу трахнуть,- говорит он таким же отсутствующим голосом.
– Неплохая подбирается компания.
От его реплик мне хочется глотнуть из бутылки «Джека Дэниелса». Делаю глоток. Вкусно. Передаю бутылку обратно.
– Хватит заигрывать,- говорит он со смехом.- У тебя плохо получается флиртовать.
– Очень надо,- говорю я, обидевшись, что он считает, будто я к нему подкатываю.
Он игриво хватает меня за запястье и говорит:
– Всегда так было.
– Ричард, не знаю, о чем ты говоришь,- говорю я, высвобождая свое запястье, окидываю его недоуменным взглядом и снова поворачиваюсь обратно к телевизору.
Рекламный ролик сменяет еще один клип, и вдруг раздается такой раскат грома, что мы аж притихли.
– В самом деле, поливает вовсю,- говорит он.
– Да, поливает,- говорю.
– Ты там встречаешься с кем-нибудь? – спрашивает он.- Ну, в колледже.
– Со второкурсником с Юга, который ездит на мотоцикле. Это сложно объяснить,- говорю я.
И тут до меня доходит, что это довольно точное описание Шона, и от этого он выглядит куда менее привлекательным, чем когда-то казался. А что еще можно о нем сказать? Наступает момент, когда я не могу вспомнить его имя, не могу даже вспомнить черты лица, что-либо.
– А что у тебя?
Меня душит страх, я боюсь ответа.
– А что у меня? – спрашивает он. Какое изящное чувство юмора.
– Ты «встретил» кого-нибудь? – перефразирую я вопрос.
– «Встретил» кого-нибудь? – переспрашивает он с напускной скромностью.
– С кем ты ебешься? Так лучше? То есть на самом деле мне это не интересно. Так, для поддержания разговора.
– О господи,- вздыхает он.- Чувак из Брауна. Он изучает семиотику. Это, наверное, наука о стирке белья или вроде того. По-любому он в команде. Я встречаюсь с ним по выходным.
– С кем еще? – спрашиваю я.- Что в колледже?
– Есть один чувак из Калифорнии, из Энсино, зовут Джейми. Перевелся из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Блондин, еврей. Он тоже в команде.
– Какое вранье,- не сдерживаюсь я.
– Что? – Он приходит в замешательство, он сбит с толку.- Это ты о чем?
– Ты всегда говоришь, что встречаешься с кем-то из «команды». И всегда врешь. Что это за «команда» такая? – спрашиваю я и тут замечаю, что все это время мы разговаривали шепотом.- В «Саре Лоренс» нет команды, кретин. Думаешь, я поверю твоей бредятине?
– Да заткнись, ты совсем спятил,- говорит он с отвращением, отмахиваясь от меня.
Мы смотрим телевизор, слушаем кассетник и допиваем вискарь. После того как мы скурили все сигареты, он наконец спрашивает:
– Ну а твоя как жизнь?
– Никак,- отвечаю я.
Он выгибается и выглядывает из окна. У Ричарда действительно красивое тело.
Я беру бутылку и давлюсь, глотая последние капли. Ричард говорит:
– Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь. Мы молчим с минуту, он смотрит на меня, и я начинаю смеяться.
– Что такого смешного? – спрашивает он с улыбкой.
– «Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь»? Что это? Песня Бонни Тайлер? Пиздец!
От выпивки я почувствовал себя хорошо, и он нагибается ко мне и тоже смеется, и я чувствую запах теплого скотча от его дыхания, и он целует меня сначала слишком жестко, и я слегка его отталкиваю и чувствую границу между щетиной и губой, и мне кажется, я слышу, как где-то открывается и захлопывается дверь, и мне наплевать, будь это миссис Джаред или моя мать, пьяная по случаю развода, размякшая от барбитуратов, в ночной сорочке из универмага «Маршалл Филдз», и, хотя мне не хочется, мы раздеваем друг друга, и я укладываюсь в койку с Ричардом. Затем рано утром, еще до рассвета, я тихо собираюсь и, ни с кем не попрощавшись, иду под дождем на автовокзал и сажусь на первый автобус в Кэмден.
Я лежу в теплой ванной. Я делаю это, потому что знаю: Он никогда не будет моим. Медленно двигаю бритвой, крепко прижимая ее к горячей коже под водой, плоть быстро расслаивается, и кровь хлещет, буквально струей бьет из нижней части руки. Медленно двигаю бритвой, кромсая другое запястье, вверх и вниз, и вода розовеет. Когда я поднимаю руку над водой, кровь брызжет фонтаном, и мне приходится опустить ее обратно, чтобы меня не забрызгало. Я выпрямляюсь и успеваю порезать только одну щиколотку, потому что слабость пропитывает меня насквозь, и я ложусь на спину, вода становится немыслимо красной, а я принимаюсь мечтать, и все мечтаю, но тут я вдруг начинаю сомневаться, стоило ли это делать. Мне слышна музыка, доносящаяся откуда-то из другого общежития, и я вроде пытаюсь подпевать, но, как обычно, ловлю себя на том, что допеваю до конца раньше, чем заканчивается песня. Может, мне стоило выбрать другой путь. Тот, что советовал коротышка с бензоколонки в Финиксе, вернее, тот, на который он меня подтолкнул, или… о-о… Знаете что? Времени нет. Господи Иисусе, Христе наш мой ничто спаситель