Книга: Безутешные
Назад: 37
Дальше: 1

38

Тропа перерезала лес совершенно прямой линией, так что мне ясно были видны высокие железные ворота в дальнем конце. Софи с Борисом успели преодолеть на удивление большой отрезок пути, и я, торопясь изо всех сил, за несколько минут едва ли намного сократил расстояние между нами. Кроме того, мне все время мешала группа молодых людей, шедших впереди: когда я пытался их обогнать, они ускоряли шаги или расходились в стороны, перегораживая мне дорогу. В конце концов, когда Софи и Борис были уже в двух шагах от улицы, я бросился бежать через толпу, больше не заботясь о том, что молодые люди обо мне подумают.
Затем я перешел на размеренный быстрый шаг, но Софи и Борис достигли выхода прежде, чем я сумел их окликнуть. К тому времени, как я сам добрался до ворот, дыхание у меня сбилось, и я был вынужден остановиться.
Я оказался на одном из бульваров почти в самом центре города. Утреннее солнце заливало противоположный тротуар. Магазины еще не открылись, но на улице было довольно много людей, спешивших на работу. Слева я заметил очередь из пассажиров, садившихся в трамвай, и в конце ее – Софи и Бориса. Я снова припустил рысью, однако расстояние до трамвая, наверно, было больше, чем мне казалось, так что когда я приблизился, вся очередь уже погрузилась в вагон и водитель готовился тронуться с места. Бешено замахав руками, я задержал его и вскочил на площадку.
Когда я протиснулся в центральный проход, трамвай дернулся и покатил. Я слишком запыхался и по пути отметил только, что вагон полон лишь наполовину. Только рухнув на одно из задних сидений, я понял, что прошел мимо Софи и Бориса. Все еще с трудом переводя дыхание, я склонился набок и обернулся, чтобы осмотреть салон.
В вагоне четко выделялись две половины, разделенные в середине площадкой у двери. В передней части сиденья располагались двумя длинными рядами, один напротив другого, и я разглядел там Софи и Бориса, сидевших на солнечной стороне, недалеко от кабины водителя. Мне мешали пассажиры, которые стояли на площадке, держась за ременные петли, поэтому я дальше высунулся в проход. При этом мужчина, сидевший напротив меня (в нашей части салона сиденья были расположены парами, одно по ходу, другое против хода), хлопнул себя по бедру и сказал: – Судя по всему, в перспективе у нас еще один солнечный день.
На незнакомце была аккуратная, хотя и скромная куртка на молнии, и я заподозрил в нем квалифицированного рабочего – возможно, электрика. Я мимохоз дом ему улыбнулся, а он в ответ начал рассказывать что-то о здании, в котором он с сотоварищами работал уже несколько дней. Я слушал вполуха, временами улыбался и одобрительно мычал. У двери скапливалось все больше народу, заслоняя Софи и Бориса.
Когда трамвай остановился и пассажиры вышли, я смог осмотреться без помех. Борис, на вид такой же хладнокровный, как обычно, держал Софи за плечо и подозрительно посматривал на попутчиков, словно они представляли угрозу для его матери. Лицо Софи по-прежнему было от меня скрыто. Я разглядел, правда, что каждые несколько секунд она раздраженно отмахивалась – вероятно, от какого-то надоедливого насекомого.
Я собирался снова поменять позу, но обнаружил, что электрик, непонятно каким образом, перевел разговор на своих родителей. Обоим уже пошел девятый десяток, говорил он мне, и хотя он старается навещать их каждый день, делать зто все трудней и трудней из-за работы. Внезапно мне в голову пришла мысль, и я его перебил:
– Простите, но раз уж речь зашла о родителях… мои, кажется, побывали здесь несколько лет назад. Как туристы, знаете ли. Так случилось, что дама, которая мне об этом рассказала, была тогда ребенком и плохо помнит те дни. Так что я все думал, пока у нас шел разговор о родителях… Не хочу показаться невежливым, но вам, полагаю, уже давно за пятьдесят, и я подумал, что вы, быть может, сохранили воспоминания об этом визите.
– Почему бы и нет? – отозвался электрик. – Но нужно, чтобы вы о своих родителях чуть-чуть рассказали.
– Что ж, моя мать – женщина довольно высокая. Темные волосы до плеч. Нос, можно сказать, птичий. Из-за этого у нее всегда несколько суровый вид, порой даже вопреки ее настроению.
Электрик на секунду задумался, глядя в окно на улицу.
– Да, – произнес он, кивая. – Да, пожалуй, такая дама мне вспоминается. Пробыла здесь несколько дней. Осматривала достопримечательности и все такое.
– Ага. Значит, вы помните?
– Да, очень приятная на вид дама. Это было, наверное, лет тринадцать или четырнадцать назад. А может, и еще раньше.
– Это вполне согласуется с тем, что сказала мисс Штратман, – с жаром поддакнул я. – Да-да, речь идет о моей матери. Как вы думаете, она хорошо провела здесь время?
Электрик погрузился в размышления, потом проговорил:
– Как мне помнится, вроде бы да, ей нравилось. То есть, – добавил он, заметив мое беспокойство, – то есть могу поручиться, что да. – Он наклонился вперед и ободряюще похлопал меня по колену. – Ей-богу, она получила удовольствие. Сами подумайте, как же иначе?
– Да, наверное. – Я отвернулся к окну. Солнечный поток перемещался по салону трамвая. – Наверное, дело в том… – Я глубоко вздохнул. – Досадно, что я об этом не знал. Никто не подумал поставить меня в известность. А как мой отец? Ему здесь понравилось?
– Ваш отец. Хмм. – Электрик сложил руки на груди и слегка нахмурился.
– Он был в то время очень худой, – сказал я. – Волосы с проседью. У него был любимый пиджак. Твидовый, бледно-зеленый, с кожаными заплатками на локтях.
Электрик все еще раздумывал, но потом покачал головой:
– Простите. Не буду врать – не помню.
– Но такого не может быть. Мисс Штратман уверила меня, что они приезжали вместе.
– Не сомневаюсь, что она права. Просто лично я вашего отца не запомнил. Мать – да. Однако отца… – Он снова замотал головой.
– Но это просто смешно! Что моей матери делать здесь одной?
– Я не говорю, что его с ней не было. Просто я его не запомнил. Послушайте, не надо так расстраиваться. Знай я, что вы так расстроитесь, лучше смолчал бы. Память у меня ни к черту. Все так говорят. Только вчера я обедал у моего шурина и забыл у него ящик с инструментом. Потратил целых сорок минут, чтобы за ним вернуться. Ящик с инструментом! – Он хохотнул. – Видите, память никуда. В ответственных делах вроде этого на меня надежды мало. Уверен, ваш отец был здесь вместе с матерью. В особенности, если так говорят другие. Уж на кого полагаться, так это не на меня.
Но я уже отвернулся и снова стал смотреть на Бориса, который наконец дал волю своим чувствам. Мать обнимала мальчика, и я видел, как его плечи дергались от рыданий. Внезапно мне подумалось, что сейчас самое важное – пойти к нему; я быстро извинился перед электриком, поднялся и стал пробираться по вагону.
Я почти уже их достиг, когда трамвай резко повернул и мне пришлось схватиться за ближайшую стойку, чтобы не упасть. Подняв глаза, я понял, что Софи и Борис не подозревают о моем приближении, хотя я был от них в двух шагах. Они по-прежнему сидели в обнимку, с закрытыми глазами. Пятна солнечного света блуждали по их рукам и плечам. Наблюдая эту глубоко интимную сцену, я чувствовал, что даже мне не следует в нее вторгаться. Я продолжал смотреть и, как ни горевала эта пара, начал испытывать к ней странную зависть. Я еще больше подался вперед, так что почти физически ощущал их объятие. Наконец Софи открыла глаза. Она устремила на меня ничего не выражавший взгляд, в то время как мальчик все так же всхлипывал у нее на груди.
– Мне очень жаль, – наконец вымолвил я. – Ужасно жаль. Я только сейчас узнал о твоем отце. Конечно, когда я услышал, то тут же бросился за вами…
Что-то в ее лице заставило меня замолкнуть. Несколько секунд Софи мерила меня холодным взглядом, потом устало произнесла:
– Оставь нас. Ты всегда наблюдал со стороны за нашей любовью. А теперь? Теперь ты со стороны наблюдаешь и за нашим горем. Оставь нас. Поди прочь.
Борис оторвался от нее и повернулся ко мне. Потом он сказал матери:
– Нет-нет. Мы должны держаться вместе. Софи покачала головой:
– Нет, бесполезно. Оставь его, Борис. Пусть себе странствует по свету, демонстрирует мастерство и мудрость. Он без этого не может. Оставим его, пусть себе живет по-своему.
Борис в замешательстве бросил взгляд на меня, потом на мать. Он собирался что-то сказать, но тут Софи встала с места:
– Пойдем, Борис. Нам выходить. Давай, Борис, пошли.
В самом деле, трамвай стал тормозить, другие пассажиры тоже вскочили с сидений. Мимо меня прошло несколько человек, потом протиснулись Софи с Борисом. Держась за стойку, я следил, как Борис удалялся к двери. На полпути он обернулся, и я услышал его голос:
– Но нам нужно быть вместе. Непременно. Софи, опередившая его, устремила на меня странно-отчужденный взгляд и выговорила:
– Он никогда не станет одним из нас. Пойми, Борис. Он никогда не будет любить тебя настоящей отцовской любовью.
Мимо меня проходили пассажиры. Я помахал рукой.
– Борис! – крикнул я.
Мальчик, затертый толпой, еще раз посмотрел на меня.
– Борис! Помнишь ту поездку на автобусе? Поездку к искусственному озеру? Помнишь, Борис, как было здорово? Как добры к нам были все попутчики. Дарили всякую всячину, пели. Помнишь, Борис?
Пассажиры начали выходить. Борис бросил на меня последний взгляд и скрылся. Мимо меня продолжал продвигаться народ, трамвай снова тронулся.
Немного погодя я вернулся назад, к своему месту. Когда я снова сел перед электриком, тот весело мне улыбнулся. Потом я обнаружил, что он склонился и похлопывает меня по плечу. Тут я понял, что плачу.
– Послушайте, – говорил он, – когда случится неприятность, обычно кажется – все, конец света. Но потом глядишь – ан нет, дела совсем не так плохи. Не раскисайте. – Некоторое время он продолжал изрекать подобные пустые фразы, а я не переставая рыдал. Потом он произнес: – Вот что, а почему бы вам не позавтракать? Все подкрепляются, а вы что же? Вам бы сразу стало лучше. Давайте. Сходите за съестным.
Я поднял глаза и увидел на коленях у электрика тарелку с недоеденным круассаном и кусочком масла. Колени электрика были усыпаны крошками.
– А, – произнес я, распрямляясь и чувствуя себя бодрее. – Где вы это достали?
Электрик указал через мое плечо. Обернувшись, я увидел толпу, окружавшую что-то вроде буфета в заднем конце трамвая. Я также обратил внимание, что задняя половина салона забита пассажирами, и все едят и пьют. Многие не довольствовались таким скромным завтраком, какой был у электрика; я видел у них в руках большие тарелки с яйцами, беконом, помидорами, сосисками.
– Давайте, – повторил электрик. – Сходите за завтраком. А потом мы обсудим ваши неприятности. Или, если хотите, забудем об этом и поговорим о чем-нибудь другом, повеселее. О футболе, кино. О чем хотите. Но сперва вам нужен завтрак. А то вид у вас совсем изголодавшийся.
– Вы совершенно правы, – отозвался я. – Теперь вспоминаю: я уже очень давно не ел. Но пожалуйста, ответьте на вопрос: куда идет этот трамвай? Мне нужно в отель – паковать вещи. Видите ли, этим утром у меня самолет в Хельсинки. Мне срочно нужно попасть в отель.
– Этот трамвай привезет вас практически куда угодно. Мы называем его «утренний кольцевой». Есть еще и вечерний кольцевой. Дважды в день трамвай описывает полное кольцо. Да, им вы доедете куда угодно. То же и вечером, вот только настроение у пассажиров бывает уже совсем другое. Да, это замечательный трамвай.
– Отлично. Тогда, простите, я воспользуюсь вашим предложением и схожу за завтраком. Собственно, вы совершенно правы. От одной мысли о завтраке сразу сделалось веселее.
– Так держать! – заметил электрик и в знак приветствия поднял свой круассан.
Я встал и направился в конец вагона. Навстречу мне плыли по воздуху самые разнообразные ароматы. Несколько человек наполняли свои тарелки; за их спинами, у заднего окна трамвая, я разглядел большой буфет, представлявший собой полукруглое сооружение. Выбор блюд был практически неограничен: яичница-болтунья и глазунья, различные виды холодного мяса и сосисок, жареный картофель и помидоры, грибы. Я видел большое блюдо с сельдью и другими закусками из рыбы, две огромные корзины с круассанами и разнообразными булочками, стеклянную вазу со свежими фруктами, бесчисленные кувшины с кофе и соками. Народ вокруг буфета проявлял признаки нетерпения, и все же атмосфера царила удивительно дружеская: все помогали соседям и обменивались шутками.
Я взял тарелку, поднял глаза, увидел в заднем стекле удаляющиеся городские улицы и еще больше повеселел. В конце концов, все обернулось не так уж плохо. Какие бы разочарования ни ждали меня в этом городе, в почестях недостатка не было – как во всех других местах, где я бывал с концертами. И вот я здесь, визит подошел к концу, и передо мной находится потрясающий буфет со всеми блюдами, какие мне когда-либо хотелось съесть на завтрак. Особенно соблазнительно выглядели круассаны. Судя по тому, как самозабвенно уминали их пассажиры в разных концах салона, можно было заключить, что они поданы с пылу, с жару и бесподобно хороши. Да и среди остальных блюд не было ни одного, которое бы не возбуждало аппетит.
Я начал накладывать себе на тарелку всего понемногу. Я уже рисовал себе, как вернусь на свое сиденье, заведу приятный разговор с электриком, в промежутках между глотками любуясь утренними улицами. Электрик был для меня сейчас во многих отношениях самым подходящим собеседником. Он был человеком несомненно добродушным и в то же время старался вести себя ненавязчиво. Я видел, как он ест свой круассан и никуда, очевидно, не торопится. Он выглядел так, словно расположился тут надолго. Поскольку трамвай путешествует по кольцу, мой собеседник, если разговор завяжется приятный, может и проехать со мной лишний круг. Буфет тоже, несомненно, останется пока на месте, так что время от времени мы будем прерывать общение, чтобы пополнить запас еды. Я даже представил себе, как мы настойчиво друг друга угощаем. «Давайте! Еще сосиску! Ну, где ваша тарелка? Я вам еще положу». Мы будем сидеть рядом, закусывать и обмениваться мнениями о футболе и о чем нам только вздумается, а восходящее солнце станет все ярче освещать улицы и нашу сторону вагона. И только когда мы насытимся и едой, и разговорами, электрик глянет на свои часы и покажет знаком, что трамвай вновь приближается к моей остановке, и я не очень охотно поднимусь и стряхну с брюк крошки. Мы обменяемся рукопожатием, пожелаем друг другу доброго дня (электрик скажет, что ему тоже скоро выходить), и я присоединюсь к толпе веселых пассажиров, приготовившихся к выходу. Трамвай остановится, я, пожалуй, в последний раз махну электрику рукой и выйду со спокойной душой, потому что мысль о Хельсинки не будет вызывать во мне ничего, кроме гордости и уверенности.
Я почти до краев наполнил чашку кофе. Затем, осторожно держа ее в одной руке, а другой сжимая основательно нагруженную тарелку, начал пробираться обратно к своему месту.

notes

Назад: 37
Дальше: 1