Книга: Лето, прощай
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31

Глава 30

– Вот так, – сказала мать, поправляя ему галстук.
– Кому это нужно – к девчонке на день рожденья тащиться, – бурчал Дуглас. – Тоска зеленая.
– Если сам Квотермейн не поленился заказать торт для Лисабелл, то и ты не сочти за труд ее поздравить. Он даже разослал приглашения. Прояви элементарную вежливость – больше ничего не требуется.
– Что ты копаешься, Дуг, шевелись! – крикнул Том, заждавшийся на крыльце.
– На пожар, что ли? Иду, иду.
Стукнула дверь, затянутая москитной сеткой, и вот он уже выскочил на улицу, и они с Томом двинулись вперед сквозь дневную свежесть.
– Кайф! – мечтательно шептал Том. – Обожрусь сейчас!
– Нутром чую какой-то подвох, – выговорил Дуглас. – Почему Квотермейн не стал гнать волну? С чего это он вдруг подобрел, улыбочки расточает?
– Никогда в жизни, – сказал Том, – не считал подвохом кусок торта и порцию мороженого.
У одного из соседских домов им встретился Чарли, который с похоронным видом зашагал с ними в ногу.
– Этот галстук меня уже доконал, – проворчал он, не нарушая торжественную шеренгу.
Очень скоро к ним присоединился Уилл, а потом и все прочие.
– После дня рожденья айда купаться! Может, другого случая не будет – вода уже холодная. Лето кончилось.
Дуг спросил:
– Неужели я один заподозрил неладное? Прикиньте: зачем старик Квотермейн устраивает праздник ради какой-то Лисабелл? Зачем пригласил нас? Не к добру это, парни.
Чарли потеребил галстук и сказал:
– Неохота говорить, Дуг, но, кажись, от нашей войны скоро останется один пшик. Вроде как теперь смысла нет с ними сражаться.
– Не знаю, Чарли. Концы с концами не сходятся.
У оврага они остановились.
– Пришли, – сказал Дуглас. – Теперь не зевайте. По моему приказу будьте готовы рассредоточиться и скрыться. Вперед, парни. Я задержусь. У меня возник стратегический план.
Бойцы нехотя двинулись под откос. Первую сотню футов преодолели походным шагом, потом заскользили, а под конец с гиканьем понеслись вниз прыжками и скачками. На дне оврага, у столов, они сбились в кучку и заметили, как вдалеке белыми пташками тут и там порхают по склону девочки, которые вскоре тоже сбились в кружок; под конец явился и сам Келвин Си Квотермейн – он катил по тропе в инвалидной коляске, издавая оглушительные, радостные вопли.
– Охренеть! – пробормотал, застыв в одиночестве, Дуглас. – То есть обалдеть!
Ребята толкали друг дружку локтями и покатывались со смеху. Издалека они напоминали игрушечные фигурки в живописных декорациях. Дуглас кривился, когда до его слуха долетал хохот.
А потом за детскими спинами, на отдельном столе, покрытом белой скатертью, во всей красе открылся именинный торт. Дуглас вытаращил глаза.
Великолепное многоярусное сооружение возвышалось, точно снеговик, и поблескивало в лучах солнца.
– Дуг! Эй, Дуг! – донеслось из оврага.
Но он ничего не слышал.
Торт, изумительный белый торт, чудом уцелевший снежно-прохладный торос стародавней зимы на исходе лета. Торт, умопомрачительный белый торт, иней, ледяные узоры и снежинки, яблоневый цвет и свежие лилии. И смешливые голоса, и хохот, взметнувшийся на край оврага, где в стороне от всех одиноко стоял Дуглас, и оклики:
– Дуг, иди сюда, ну давай, спускайся. Эй, Дуг, иди сюда, ну давай!
От инея и снега слепило глаза. Ноги сами понесли его в овраг, и он не отдавал себе отчета, что его притягивает это белое видение и никакая сила не способна остановить его ноги или отвлечь взгляд; все мысли о боевых операциях и переброске армии улетучились из головы. Вначале скользя, потом вприпрыжку, а дальше бегом, быстрее и быстрее; поравнявшись с вековым деревом, он ухватился за ствол, чтобы отдышаться. И вроде как со стороны услышал свой шепот: «Привет».
Тогда все присутствующие, глядя на него сквозь сияние зимней горы, отозвались: «Привет». И он присоединился к гулянью.
Виновницей торжества была Лисабелл. Она выделялась среди прочих: личико тонкое, как узоры инея, губы нежные и розовые, как именинные свечки. Большие серые глаза неотступно следили за ним. Почему-то он вдруг почувствовал траву сквозь подошвы ботинок. В горле пересохло. Язык распух. Гости ходили кругами, и посредине этой карусели все время оказывалась Лисабелл.
Квотермейн с ветерком подкатил по каменистой тропе; инвалидное кресло чуть не врезалось в стол – оно разве что не летело по воздуху. Он вскрикнул и остался сидеть подле хоровода; на морщинистом желтом лице читалось невыразимое удовлетворение.
Тут подоспел и мистер Блик: он встал за креслом и тоже улыбался, но совсем по-другому.
Когда Лисабелл склонилась над тортом, Дуглас уставился на нее во все глаза. Легкий ветер принес мимолетный запах розовых свечек. Ее личико, теплое и прекрасное, было похоже на летний персик, а в темных глазах отражались язычки пламени. Дуглас затаил дыхание. А вместе с ним остановился, затаив дыхание, весь мир. Квотермейн тоже застыл, вцепившись в кресло, как будто это было его туловище, грозившее пуститься наутек. Четырнадцать свечей. Каждый из четырнадцати годов полагалось задуть и при этом задумать желание, для того чтобы следующий год оказался не хуже. Лисабелл сияла от счастья. Она плыла по великой реке Времени и наслаждалась этим путешествием. В ее взгляде и жестах сквозила радость безумия.
Она что есть силы дунула, и от ее дыхания повеяло летним яблоком.
Все свечи оказались задуты.
И мальчишки, и девчонки подтянулись к столу, потому что Лисабелл взялась за широкую серебряную лопаточку. На серебре играли солнечные блики, которые слепили глаза. Она разрезала торт и положила первый кусок на тарелку, придерживая лопаточкой. Девичьи руки подняли тарелку над головами. Торт был белым, нежным и – сразу видно – сладким. От него было не оторваться. Старик Квотермейн расплывался в улыбке, как блаженный. Блик грустно усмехался.
– Кому достанется первый кусок? – выкрикнула Лисабелл.
Ждать ее решения пришлось ужас как долго; со стороны могло показаться, будто частица ее самой успела впитаться в податливую белизну марципана и хлопья сахарной ваты.
Лисабелл сделала два медленных шага вперед. Сейчас она не улыбалась. Ее лицо было сосредоточенно-серьезным. Держа тарелку на вытянутых руках, она устремилась к Дугласу.
Когда она остановилась перед ним, лицо ее оказалось совсем близко, и он кожей почувствовал легкое дыхание.
Содрогнувшись, Дуг отпрянул назад.
Уязвленная Лисабелл широко раскрыла глаза и шепотом прокричала слово, которое он поначалу не разобрал.
– Трус! – выдохнула она и добавила: – Да еще и дикарь!
– Не слушай ее, Дуг, – сказал Том.
– Во-во, не принимай всерьез, – сказал Чарли.
Дуглас отступил еще на шаг и прищурился.
Тарелка все же перекочевала к нему в руки; вокруг плотным кольцом стояли ребята. Он не видел, как Квотермейн подмигнул Блику и ткнул его локтем. Единственное, что он видел, – это лицо Лисабелл. На нем играли вишни и снег, вода и трава, и этот ранний вечер. Это лицо заглядывало прямо в душу. Почему-то ему чудилось, будто она его трогает – то тут, то там, веки, уши, нос. Он содрогнулся. И попробовал торт.
– Ну? – спросила Лисабелл. – Что молчишь? Если у тебя даже сейчас поджилки трясутся, могу поспорить, что там – она указала наверх, в сторону дальней кромки оврага, – ты окончательно сдрейфишь. Сегодня ночью, – продолжила она, – мы все отправимся туда. Могу поспорить, ты и близко не подойдешь.
Дуг перевел взгляд на край обрыва: там стоял дом с привидениями, куда мальчишки порой наведывались при свете дня, но никогда не совались по ночам.
– Ну? – повторила Лисабелл. – Язык проглотил? Придешь или струсишь?
– Дуг, – возмутился Том. – Почему ты это терпишь? Срежь-ка ее, Дуг.
Дуг опять поднял взгляд от лица Лисабелл на высокий крутогор, к нехорошему дому.
Торт таял во рту. Дуглас, то стреляя глазами, то силясь принять решение, ничего не надумал – так и стоял с набитым ртом, а язык обволакивала сладость. Сердце билось как бешеное, к щекам прихлынула кровь.
– Я буду, – выдавил он.
– Как это понять: «буду»? – потребовала Лисабелл.
– Буду там, – сказал он.
– Молоток, Дуг, – похвалил Том.
– Смотри, чтоб она над тобой не прикололась, – сказал Бо.
Но Дуг повернулся к друзьям спиной. Вдруг ему вспомнилась одна старая история. Когда-то давно он убил бабочку, опустившуюся на куст: взял да и сбил палкой, без всякой причины – просто настроение такое было. Подняв глаза, он между столбиками крыльца увидел над собой изумленное лицо деда – ни дать ни взять, портрет в раме. Дуг тогда отбросил палку и подобрал рваные крылышки – яркие лоскутки солнца и трав. Он стал нашептывать заговор, чтобы они срослись, как было. В конце концов у него сквозь слезы вырвалось: «Я не хотел».
А дедушка в свой черед сказал: «Запомни: ничто и никогда не проходит бесследно».
От истории с бабочкой его мысли обратились к Квотермейну. Ветви деревьев трепетали на ветру; почему-то Дуглас уставился на Квотермейна в упор и представил, каково это – вековать свой век в доме с привидениями. Он подошел к именинному столу, выбрал тарелку с самым щедрым куском торта и направился в сторону Квотермейна. На стариковском лице появилось чопорное выражение; тусклые глаза встретили мальчишеский взгляд, обшарили подбородок и нос.
Дуглас остановился перед инвалидной коляской.
– Мистер Квотермейн, – выговорил он.
И протянул тарелку сквозь теплый воздух прямо в руки Квотермейну.
Сначала старик и пальцем не пошевелил. Потом будто бы проснулся и удивленно принял тарелку. Это подношение озадачило его сверх всякой меры.
– Благодарю, – сказал он, только очень тихо, никто даже не услышал.
Его губы тронули кусочек белого марципана. Все замерли.
– Рехнулся, Дуг? – зашипел Бо, оттаскивая Дуга от коляски. – Спятил? У нас что сегодня, День примирения? Хочешь, чтоб с тебя эполеты сорвали – только скажи. С какой радости потчевать этого старого хрена?
«А с такой, – подумал Дуглас, но не сказал вслух, – с такой радости, что я уловил, как он дышит».
Назад: Глава 29
Дальше: Глава 31