ТЕРРИ ЛОУСОН Ч.1
Внештатники
На бирже труда не такой мрак, как в собесе, говорят одни. Другие с ними не соглашаются. Полемика эта носит сугубо теоретический характер, потому что, по мне, – так одна хуйня; сборище упырей, которые хотят совать свой грязный нос в твои дела. Да, эти ублюдки вызвали меня, так что пришлось переться на Касл-Терасс. Прибыл как штык ровнёхонько в назначенное время. Внутри толпа народу. Пиздец как на стойло похоже. И вот сел я на красный пластиковый стул рядом с такими же уебанцами и стал ждать, пытаясь устроиться поудобнее. Все они на одно лицо: школы, полицейские участки, тюрьмы, заводы, собесы, биржи труда. Везде, где перерабатывают бедняков: жёлтые стены, голубые лампы дневного освещения и доска объявлений с одним-двумя потрёпанными плакатами. На таком плакате первое слово или знак обычно «Не…» и далее, чего не следует делать, либо же это сообщения, содержание которых бывает двух видов. Либо: мы, бля, с вам глаз не спускаем, либо: сдавайте нам своих друзей и соседей. То, что я сейчас чиатю, развешано повсюду:
ЗНАЕШЬ, КТО УХОДИТ ОТ НАЛОГОВ?
ПОЗВОНИ, ОКАЖИ НАМ
ПЛАТНУЮ УСЛУГУ
Когда я приходил сюда в прошлый раз, была тут небольшая заварушка. Они подослали ко мне обуревшую корову, чтобы та вывела меня на чистую воду, но всё вышло не так, как рассчитывали эти гондоны. Она принесла с собой целую кипу папок, предложила мне работу и предупредила, что, если я откажусь, они прекратят выплату пособия.
Волосы у неё былие сухие и ломкие, на ней было платье с принтом. Ноздри её подрагивали, своим клювом она выцепляла запахи, отождествляющие меня с гопником с окраин: табак, пиво, что там её ещё наплели собственные предрассудки.
Я посмотрел на папки, а потом не спеша оглядел женщину.
– Я-то на самом деле искал работу на полную ставку, – объяснил я.
Надо отдать ей должное, ей хотя бы хватило вежливости принять слегла смущённый вид, когда она сказала:
– Эта должность и есть на полной ставке. Тридцать семи часов в неделю.
– М-м-м-м… а чтобы торговать прохладительными напитками, такого нету? – спрашиваю. – Я просто всю жизнь продавал соки, развозил их по домам. На грузовичке, знаете?
– Нет, мистер Лоусон, – холодно отрезала она, – мы уже сто раз об этом говорили. Вы больше не будете продавать сок, как вы это называете, с грузовичка. Розничная продажа прохладительных напитков сегодня осуществляется другими способами.
– Но почему? – спросил я и постарался оставить рот приоткрытым, после того как вопрос уже прозвучал.
– Потому что так удобней потребителю, – ответила она уже с высокомерным раздражением.
Высокомерная сучка, тупорылая – пиздец. Не догоняет не фига, что я просто время тяну.
– Что ж, таким, как я, от этого не легче. Меж тем есть люди, которые до сих пор спрашивают меня, почему соки-воды больше не развозят по району… особенно старушки, которым не выбраться из дома.
В таком духе я протянул какое-то время, но она – ни в какую. Сказала, что я должен принять предложенную мне работу, и всё тут.
Я просто не мог себе этого позволить, вот в чём дело. Решающую роль играл фактор времени, а не деньги, хотя бабки предлагались даже не смешные. Наполнять бургеры за семьдесят пять пенсов в час? Но хуже того – потеря времени: сидеть в забегаловке, когда на воле можно делать реальные бабки. У меня нет времени на благотворительность. Тридцать семь часов в неделю заниматься этой фигнёй? В пизду.
Но я был вынужден согласиться. Надо отдать себе должное, я даже ходил туда первые два дня. Моим напарником был парнишка, рожа вся в прыщах, от которых он не скоро избавится, работая в месте, где даже окна покрыты плёнкой жира. Наряженные в форму, как пугала огородные, мы продавали бургеры борзым алканам, тупым студентам и жёнушкам с детьми.
Но недолго.
В воскресенье вечером я сидел в пабе напротив забегаловки. Базара нет, у меня было полно свидетелей, которые видели, что я сидел там весь вечер, и готовы были подтвердить, какое потрясение я испытал, когда в паб влетел взбудораженный Джорджи Маккэндлэ и сообщил, что в новой забегаловке, которую они открыли на моле, случился пожар. Тут же, понятно, послышалась сирена, и мы вывалили на улицу с кружками в руках посмотреть на фейерверк.
Получше грёбаного телика будет.
Большим сюрпризом было, что копы не прижали меня сразу же. Они довольно быстро приехали на место происшествия и засекли меня, когда я стоял на улице возле паба.
– Это моя работа, понимаешь, – сказал я одному из копов, типа, я убитый горем. – Что я теперь буду делать?
Это услышал Ральфи Стюарт и говорит.
– Да, Терри, теперь тебе только и остаётся, что на большую дорогу, такие дела.
Я пришёл туда на следующий день. Там не осталось и камня на камне. По развалинам ходили менеджеры с чуваком из головного офиса и клерком из страховой компании. Он сказал нам, что заведение закрывается и что мы должны идти обратно на биржу, вставать в очередь. Когда я пришёл туда, старая квакалка не удержалась от намёков. Чудо-юдо несчастное, ей в итоге всыпали за превышение полномочий. Это самый грамотный подход: работаешь под простачка, они вписываются, расслабляются, а ты сидишь, киваешь на всё, как дубина деревенская, вот они и начинают борзеть понемногу. Тут-то ты и вскидываешь оба ствола. Какие прикольные у них становятся ёбла, когда они понимают, что их сделали, что не на того нарвались, что перед ними не лох какой-нибудь, которого можно обсчитать, а он ещё «спасибо» скажет, а реально крутой чувак, который своего шанса не упустит.
Так вот я и кивал как мудак, пока она говорила:
– Забавно, мистер Лоусон, но это уже второй случай, когда место, где вы только приступили к работе, сгорает дотла. – Она не смогла сдержать победной ухмылочки.
Бинго!
Я переключился на вторую. Я просто выпрямился, сфокусировался на ней и глянул на неё, как Биррелл на соперника перед гонгом.
– О чём это вы?
– Я просто хотела сказать… – Она вся засуетилась, сразу изменились взгляд, осанка, голос, интонации.
Я посмотрел на неё, облокотившись на стол.
– Я-то просто хотел сказать, что прошу вас позвать своего начальника и повторить при нём то, что вы только что сказали. Уверен, что полиция также заинтересуется подобным заявлением. Кроме того, я, конечно же, должен связаться со своим адвокатом. О’кей?
Тут она вся на говно изошла, потела, пукала, пускала слюни, сердечко ходило ходуном, а ебло горело, как свеженадраенная сантехника экстра-люкс.
– Я… мне…
– Позовите его, – холодно улыбнулся я, энергично-настоятельно постучал по столу и добавил: – Или её. Как вам будет угодно.
Итак, она прижала уши и позвала начальника. К тому моменту коровища, понятно, была в полнейшем шоке: начиналось всё так буднично, давила себе какого-то ослика с окраин, а обернулось всё кошмаром, как в фильме ужасов. Пятно дисциплинарного, бля, взыскания на безупречной характеристике. С такими пятнами намаетесь, миссис, они такие въедливые, ваш «Ариэль» с ними не хуя не справится. Дело в том, что, даже если это устное взыскание, на следующем заседании аттестационной комиссии про неё скажут: «Этой жирной сучке, конечно, хватит злобы и извращённости, чтобы стать достойным инспектором собеса, однако ей недостаёт одного важного качества – заботы о посетителе, не умеет она лизнуть, когда нужно. Бросим дурру неумную на рутинную работу, пусть заполняет бланки, пока не появится возможность отправить её на пенсию или уволить по сокращению штатов».
Так вот сучка получила нагоняй, а я – на горшке вымученное письменное извинение:
Ув. мистер Лоусон!
Пишу, чтобы извиниться от лица Управления по трудоустройству за комментарии, которые, как утверждают, прозвучали в ваш адрес из уст одного из наших сотрудников. Мы признаём, что подобные комментарии не имеют основания применительно к расследованию по вашему делу и могли быть неправильно истолкованы.
Позвольте уверить вас, что по данному вопросу будут приняты все необходимые меры.
Искренне ваш,
Р. Дж. Миллер
Менеджер
Вот Америка – это для меня местечко. Там любой может взбрыкнуть, подать в суд, написать заяву и сунуть под хвост обидчику, или, как они там говорят, отлупить по заднице. А здесь ты что получаешь за оскорбление чиновником? Письменное извинение, настолько равнодушное, что всякий смысл теряется. Подобные комментарии, ебать мой хуй. Даже со своим неполным средним я завсегда увижу, если кто по-английски писать не умеет. Так вот янки бы всё разрулили. Там всё держится на правах, а не на сучьей классовой системе, как здесь. Они б уже давно этих пидоров снобских на место поставили. То-то сучка кудлатая, взяла, бля, за щёку, и теперь думаешь, что можешь понадрачивать под столом свою высохшую щель, увидев, как в кабинет заходит парень с пропиской на окраине. Думаешь, я впишусь в игры с такой «госпожой»?
Найн, майн швестер, найн, потому что их бин ин Мюнхен очень скоро. Так что свой старый благовоспитанный язык попридержите за зубами, потому что перед вами человек светский в международном масштабе.
На Италии-90 я фачился за Шотландию. В Мюнхене я выступлю с той же программой. Стопудово.
В чём я оказался совершенно прав: копы этим делом не заинтересовались. Странно, что они не пошли прямиком на дом к Бирреллу, с его-то репутацией поджигателя. Хотя теперь это в прошлом, как он сказал чуваку из новостей, когда они раскопали его дело о поджоге: «Теперь я зажигаю только на ринге».
Я наведался на биржу на следующий день; надо же реноме поддержать. Но отдам должное этим гондонам, урок пошёл им на пользу. Во-первых, за конторкой умытая тёлочка, которая позвала меня в своб будку, а во-вторых, она куда спокойнее, подход у неё такой, на мягких лапах.
– Со мной это уже в третий раз, – объясняю я ей, стараясь убрать с лица ухмылку. – В последний раз я только устроился, там сразу случился пожар. До этого я лишился работы из-за наводнения – прорвало канализацию. Я уже подумываю, что я проклятый какой-то!
Наводнение случилось под Италию-90, тем же летом. Конечно, я предпочёл сидеть на каком-нибудь пьяццо в Риме, попивать вино и заценивать первоклассных тёлок, нежели быть на побегушках в пылающем жару ресторанной кухни и называть шефом закомплексованного краснорожего алкаша, которого вышвырнули из арт-колледжа. И всё это в разгар лета за двадцать пенсов в неделю.
Так точно. Почему же я о той не подумал?
А эта – сидит и улыбается мне в ответ. Да, девчонка некислая. Как только она уставилась в бланки, я стал заценивать её сиськи, и по этой части, как ни странно, она оказалась не вполне укомплектована. Забавно, но смотрится она так, будто сиськи у неё должны быть что надо. Это всё её улыбка, уверенность, живость, бля, характера. Короче, сгодится, если бы мне поднесли её на блюдечке с голубой каёмочкой, я б не отказался, это верняк. Дело молодое, соль жизни, как я люблю повторять.
Эта девчонка порадовала меня, как неожиданный возврат налога. Мы сошлись на том, что я не должен падать духом, что мне нужно продержаться ещё немного, пока они не найдут мне чего-нибудь подходящего.
– Когда грузовички «соки-воды» отменили, тогда-то меня и подкосило, – объяснил я.
И это дейсвитльно было так. После этого я сменил сферу деятельности.
Кстати, о деятельности, пора встретиться с дядей Алеком, чтобы настоящей работёнкой заняться. Я ещё не видел чувака, который разбогател бы, наполняя бургеры.
Товары отечественного производства
Я зову Алека дядей в шутку, потому что познакомился с ним сто лет назад, когда попяливал его племянницу. Я дошёл до «Вестерн-бара», он тут как тут, смотрит стриптиз, но девку даже не видит. Сам-то я на стриптизе особо не прикалываюсь, мне нравится смотреть, как тёлки раздеваются, когда хотя, чтоб их отфачили, а не так – только ради танцев. По мне, так всё действо слишком далеко от реальности. Никакой, бля, романтики. Но это на мой вкус.
Он стоит возле бара с «Дейли экспресс» в руках. Такой вот он олд-скульный чувак, пережиток тех лет, когда в «Дейли экспресс» печатали лучший раздел о скачках. Теперь её уже никто не покупает. Взгляд его перемещается с таблицы скачек на формы стриптизёрши.
– Алек, – крикнул я, протискиваясь к старому пердуну.
– Терри… – промямлил он. Сучара поддал уже. – Чё те надо?
Я осмотрел тесный бра. Слишком много здесь длинных носов. Легко можно себе представить, как старый осёл примется орать мне на ухо про дельце, которое он вычисляет, тут музыка заканчивается, и весь бар в курсе наших планов. Нет. Меня беспокоит, что мне приходится всё чаще думать за двоих. Чаще всего по самым простым, базовым вопросам, это-то меня и бесит, это ж грёбаная азбука, бля, вещи, о которых он сам должен помнить.
– Пойдём прогуляемся до Райри.
– Ладно… – сказал он, допивая свою пинту по дороге к выходу.
И вот мы выстукиваем через Толлкросс, по Морисон-стрит, и, заметив впереди симпотную крепкую задницу, я поддаю газку.
Да… охуенная куколка. Короткая юбка, чёткие бёдра.
Алек пыхтит и отдувается и никак не может за мной угнаться.
– Постой, Терри, чего ты, как на пожар, где горит?
– В штанах, – говорю, похлопывася по ширинке и указывая вперд.
Алек отхаркивает жёлто-зелёной мокроты и, не сбавляя шагу, сплёвывает в канаву.
– Заценив булки, можно составить представление о том, что меж ними, – пытаюсь объяснить я старпёру, пока мы ковыляем за крепкозадой да длинноволосой.
Конечно, без понта объяснять это отморозку,который уже много лет как никому не вставлял и может пройти сквозь строй обнажённых супермоделей, чтоб добраться до баночки «Теннентз-супер», но тем не менее.
Вот на что я хотел обратить внимание, если б он готов был воспринять: есть чуваки, как увидят тёлкин зад, сразу вау, какая задница, так это – жалкие любители. Дело в том, что они видят только жопу. Профессионал всегда смотрит на бёдра (и талию) и как они с жопой соотносятся. Таким образом ты можешь замерить тёлку в целом. Мало ли у кого красивая задница, две ягодицы, вопрос в том, как она сочетается со всем остальным.
В данном случае – просто охуенно. Хорошей формы крепки бёдра, достаточно крутые, чтобы предположить мощь и выставить в нужном ракурсе задницу, но не слишком большие, чтобы оставить её в тени. Хорошие бёдра должны представлять зад в наилучшем свете. Каждому трофею – достойный постамент. Соль жизни.
Алек думает совсем о другом.
– Дело чистое, – объясняет он, тяжело дыша. Это он о дельце, которое мы собираемся провернуть на следующей неделе на вилле в Грандже. – Охранная система – говна-пирога… хозяин – профессор в универе… написал книгу о современном положении в сфере безопасности Британии. Считает, что частным охранным предприятиями заправляют гангстеры, которые преступают закон и общепринятый порядок… поэтому у него ни сигнализации, ни хуя… прямо сам напрашивается… вперёд, Терри!
Напрашивается, говорит. Да не похоже, думаю; тёлка свернула и пошла вверх по боковой улице.
Вот главное достижение тори: за принципы теперь надо платить. Платное медицинское обслуживание, распродажа муниципального жилья, ипотека, национализированная промышленность с молотка за бесценок, если ты не вписываешься, а буксуешь – ты дебил, даже если, участвуя в этом, ты лишь помогаешь им поглубже залезть в твой карман и оставаться там, пока ты не кинешься. Но ты так доволен своей бумажонкой и кусочком пластика, что даже не замечаешь этого. Да, за принципы приходится платить. А этому чуваку прдётся выложить за них нехилую сумму, стопудово, а потом его страховой компании, если есть такая.
– … вся семься едет на Тоскану на две недели, так что у нас по всем фронтам чисто, – хрипит он, когда мы заходим в Райри и заказываем пинту мне и две половинки ему. Алек кивает своим корешам-собутыльникам, лицо раскраснелось даже больше обычного. Это, наверное, первое мышечное усилие за последние несколько лет.
– Где это?
– В Италии, – ответил он и посмотрел на меня, как на дебила. – Ты вроде сам оттуда только приехал! Пригнувшись, он запрокидывает кружечку золотого.
Ну и что, Кубок мира там ещё нескоро будет, да к тому же я и в школе с географией не ладил. Я знаю, как добраться до Гранджа, а потом до тайника в Сайт-хилле, и мне этого достаточно, благодарю покорно.
Да, в Италии было круто, на Кубке мира. Мохнатки превосходного качества, особенно среди молоденьких тёлочек. Хотя, надо сказать, как только они надевают обручальное кольцо, тут же начинают жиреть, как в том старинном скетче от Бенни Хилла. Интересно почему?
Алек заглотил полпинты и принялся за вторую, при том что моя кружка и на треть не опустела. Он – лучишй домушник в городе, ну, или был лучшим. Теперь, чтоб поддерживать его в тонусе, приходится попотеть. Не тема, когда из-за кого-нибудь всё дело идёт по пидораске. Тут не в доверии вопрос, просто я решил добраться до Гранджа, проверить всё ради собственного спокойствия. Но и сообщить о своих планах этому упырю я не могу: сразу взъебнёт. Для него я всё ещё молодой, подмастерье, да и всегда им останусь, однако после второй кружки я нашёл повод, чтобы удалиться, а сам дёрнул прямо к месту.
Дом в Грандже
В Грандже стало моросить, и я спрятался под большим вязом из тех, что выжили в тот год, когда в этих местах свирепствовала голландская язва, уничтожившая большинство стволов. Вот вам на хуй Эдинбург – даже у деревьев здесь своя зараза. Странно, что провинциалы на этот факт не налегают. Я, однако, рад, что нашёл укрытие, потому что вскоре начался такой ливень, что улицы не видо. Переулки здесь убогие – сплошные пансионы. Мне это не в тему – слишком много хождения туда-сюда. На нашей улице всё же больше частных домов, но надолго я решил не останавливаться. Представляя себе, что здесь за народец, я прямо чувствую, как шторы дёргаются по сигналу «тревога – гопник» всякий раз, когда я сворачиваю с одной из главных улиц. Да, хата стоит обособленно, но приближаться к ней на такой паранойе было бы ещё большим безумием. Может, вернуться сюда попозже, когда стемнеет?
Я уже шёл к автобусной остановке, когда почувствовал, как возле меня притормозила машина.
Блядь. Копы. Стопудово.
Пиздец.
Они гаркнули моё имя и, типа, представились сотрудниками местного отделения, я чуть из штанов не выпрыгнул, но медленно обернулся, морда кирпичом, а там Биррелл, мать его, на своей машине. Я сел к нему довольный, что организовалась подбросочка, потому что стало опять накрапывать. Волосы у Биррелла уже отросли как следует, они влажные и уже не стоят, а лежат на черепе. В машине пахнет как в спальне у гея, сплошные муссы, гели и лосьоны. Спортивные чуваки, если приглядеться, самые что ни на есть главные латентные гомики. Не думаю, что тёлки ведутся на это пидорство. Они предпочитают, чтоб от мужчины пахло натуральней, во всяком случае настоящие сытные тёлы. Хотя те, что нравятся Бирреллу, жеманные анорексичные сучки в дорогих шмотках, с кислыми мордами, которые лопнули бы, вставь им как полагается, они, может, на эту муйню и ведутся.
Мы потрепались, вспомнили Италию, стали строить планы на Мюнхен в октябре, хотя мне ждать особо нечего, если это дельце не выгорит.
Когда мы подъехали на район, возле магазов, уже почти у самого дома, я заметил Гейл с ребёнком. Смотрю, а на дороге стоит этот Головастик ёбаный с коротышкой Голли и орут друг на друга!
Ах ты, сука!
Малыш Голли весь на борзом, а Головастик уже сдаёт.
– Билли, притормозни здесь, вон, видишь, возле магазов, – говорю.
Биррелл по-крутому тормозит и даёт заднего ходу, как в «Полиции Майами», и мы выходим из машины. Билли окликнул Голли, тот обернулся. Головастик чесанул, как будто жизнь его в опасности. Впрочем, так оно и есть, он ещё своё получит. Хотя, чтоб с этим мудилой разобраться, Голли и помощь не нужна.
«Сноп пшеницы»
Голли немного потряхивало, так что я взял его с собой в «Сноп пшеницы», где я вроде как договорился встретиться с Алеком. Биррелл съехал с темы, чтобы не терять форму перед боем. Я его за это не жалую, но в общем и целом желаю удачи. У него получается, он неплохой боксёр. Не думаю, что он такой прямо офигенный, как все вокруг воображают, их всех заносит по теме «герой окраин». Хуйня. Но не вздумай сказать об этом кому-нибудь, все скажут, что ты просто завидуешь. Но всё равно удачи ему.
Голли и Алек, та ещё парочка. Голли зарядил про малышку, про Гейл, Головастика, этого суку Полмонта, а Алек хнычет в кружку про жену, которая погибла на пожаре, и про сына, который с ним не желает разговаривать. Жаль, конечно, но это было сто лет назад, а он всё хочет пожнажать на чувства. Ни тому ни другому мне особо сказать нечего. Зашли, бля, бухнуть, называется.
– Да ладно, пацаны, мы же тяпнуть собирались!
Они посмотрели на меня, будто я предложил им растлить малолетнюю.
В итоге мы взяли навынос, и закончилось всё у Алека. Какое-то время Голли и Алек продолжали в то же депрессивном ключе: мы, типа, сами всё испортили, наебнулась наша жизнь.
Голли и впрямь охуел, когда Гейл сказала ему, что фачится с Полмонтом. И уходит от него не к кому-нибудь, к Полмонту. Они подрались, у Гейл с Голли одна весовая категория, и я не уверен, на кого бы поставил, если что.
Помню, как мы потом говорили об этом. Юарт сказал, что Голли ни в коем случае не должен был бить Гейл. Билли промолчал. Тогда я спросил Карла, могла ли Гейл ударить Голли. Тут уж пришла его очередь запнуться. И вот теперь Голли пересказывал события той ночи специально для Алека, погрязшего в собственных несчастьях.
– Я наорал на неё, она наорала на меня. Мы подрались. Она первая мне заехала. Я пропустил и схватил её за волосы. Тут из спальни выбежала Жаклин, чтобы мама и папа перестали скандаить. – Голли кашлянул и посмотрел на Алека. – Гейл схватила меня за горло. Я отпустил волосы и приготовился вдарить кулаком, для чего и отвёл руку. Локоть пришёлся малышке Жаклин прямо по лицу, проломил ей скулу, как скелет какого-нибудь… маленького млекопитающего. Я не знал, что она в комнате. Я сам не мог взглянуть на её личико, такое раскуроченное. Гейл вызвала «скорую», копов, и я снова оказался в тюрьме.
– Очень весёлая история, – говорю.
– Простите… простите, что я такой зануда. Пошла эта Гейл на хуй со своим мудаком.
После долгой паузы, во время которой мы все сидим, не зная, куда глаза девать, он отправился к холодильнику и взял ещё по пиву. Я пошёл поставить музон. У Алека – отличная коллекция записей, единственная проблема в том, что записи эти – на полях «Дейли рекорд». Единственным, что можно слушать, из того, что я нашёл, оказалась кассета Дина Мартина. В конце концов бухло сделало своё дело, и горемыки почувствовали облегчение. Потопить печаль, так чтоб она пошла ко дну, не получается, ты просто подтапливаешь суку, а на следующий день она всплывает снова.
В итоге Алекс рубился. Хата у него – что забытый богом остров, где время остановилось. Электрический камин с наличником из фанеры под тик, которая уже вся в отслоившихся завитках, видал времена и получше. Ковёр настолько истёрся и пропитался за годы всяческим калом, что по нему можно кататься, как по ледовой арене Мюррейфилд. На стене – треснувшее зеркало в модной раме под золото. Самую тоску нагоняют измятые семейные фотографии на каминной полке и телевизоре. Похоже, он топтал их в алкоголическом угаре, а на следующий день любовно разглаживал в приступе самоедства. Старые шмотки валяются на спинке усеянной окурками кушетки, снизу обшивку пробили лопнувшие пружины. Пахнет табаком, несвежим пивом и пережаренной хавкой. Кроме наших банок и заплесневевшей головки сыра, в холодильнике ничего, из переполненного помойного ведра на пол валится мусор. Глазго – культурная столица Европы? Хуйня, у Алека на тарелках, сваленных в раковине, культуры куда больше: всё в зелёной плесени и чёрной тине. Чувак в запое – без вопросов.
Наутро я просыпаюсь с тяжёлой башкой, и Голли рядом нет. Пошёл, наверное, в магаз за сигаретами. В любом случае, я не собираюсь здесь оставаться, чтобы наблюдать, как эти упыри устроят вакханалию самоуничижения. Пора сваливать, пока не затянуло в очередной виток слезливого раскаяния.
Я сел на автобус и уже проезжал Чессер. Корень мой встрепенулся, сколько он уже бабца не видел. Мне чего-то схужело, в автобусах со мной такое случается, и я решил сойти и прогуляться через парк, глотнуть свежего воздуха. Занюхал подмышки и решил, что проветриться тоже не помешает.
В парке играют в футбол. Команда в синей форме терзает парней в чёрном с золотом. Те, что в синем, выглядят лет на десять моложе и раз в пять здоровее, чем чёрно-золотые. Я прошёл через висячие сады и остановился, увидев знакомое лицо.
Рядом с ней коляска, она присматривает за малышкой, но в то же время погружена в мысли. Я подкрался к ней и почувствовал возбуждение, которое испытываю всегда, когда бываю с ней рядом.
– Так-так, – говорю.
Она обернулась и неспешно посмотрела на меня. Глаза у неё усталые, ни враждебности в них, ни одобрения.
– Терри, – устало отозвалась она.
– Устроили вчера шоу…
Она обхватила себя руками, посмотрела на меня и говорит.
– Не хочу о нём говорить… и о другом тоже, пошли они оба.
– Меня это вполне устраивает. – Я улыбнулся и подошёл поближе. Малышка играет в коляске.
Она промолчала.
Я задумался о том, как она тогда выглядела. Давненько это было, леть пять тому. Когда Голли снова сел и мне тоже небольшой срок влепили. Мы с ней… вместе мы всегда были грязными похотливыми животными. Всегда было что-то такое… я чувствую, как перец мой начинает медленно поёрзывать, а изо рта вываливается фраза:
– Ну и какие планы на вечер? Поедете вдвоём в город зажигать?
Она смотрит на меня, как будто говоря, ну вот опять – завёл свою шарманку.
– Не-а. Он уехал на две недели в Салам-Во.
– Конечно, деньги-то надо зарабатывать. – Я пожал плечами, а на уме у меня было что угодно, только не деньги. Мы оба знаем эту скользкую тропинку вдоль и поперёк.
Она состроила грустную такую улыбку, показывая, что не так уж и них всё сладко, и предоставляя мне пространство для следующего хода.
– Что ж, если получится сплавить малышку, я не прочь потусоваться с тобой вечерком.
Она явно разозлилась – и как примется стрелять на меня глазами вверх-вниз.
– Я буду вести себя как настоящий джентльмен, – говорю.
За это я получаю невесёлую улыбочку, от которой тарелка б треснула.
– Тогда я не пойду, – говорит, и ни хуя она не шутит.
Тут я оказываюсь в наилучшей позиции. Какого хера я опять это затеваю? Ведь у нас с Вив всё так хорошо. Да это просто с бодуна такая тема. Кровь из головы отхлынула к перцу, и ты тупеешь как сука и говоришь то, что говорить не следовало бы. Что тут скажешь, что поделаешь? Когда ты сбит с толку, приходится делать то, что от тебя ожидают. Сомневаешься – выделывайся.
– Что ж, я буду изо всех сил стараться сохранить свои благие намерения, но уверен, что окажусь бессилен против твоих чар. Они всегда безотказно на меня действовали.
Это ей понравилось, зрачки расширились, а рот скривила улыбочка. Её губы. Она всегда была первоклассной соской. Могла бы выступать на чемпионате мира по минету за Шотландию. Да хуй с ней, с Шотландией, она выступила бы и за Бразилию.
– Приходи в восемь, – говорит она скромненько так, как девочка, и это, конечно, пиздец, умора, если знать предысторию.
– Будет сделано.
Вот я и вписался. Чувствую я себя как сука полная, но уверен, что приду как миленький. И я пошёл дальше, оставив её с ребёнком, который так и играет в стороне.
Малышка Жаклин меня, наверное, даже не увидела.
По ходу я приглядываюсь к молодым мамашам и гадаю – может, и они в том же стиле выступают. Может, и у них муж поехал на заработки, пребывая в счастливом неведении, что какой-то борзый поддонок продувает его женушке трубы, пока он там вкалывает, чтоб семью прокормить. Многие из присутствующих тёлочек оказались бы с ней в одной лодке, это точно. Ходить по паркам да магазинам, сидеть дома с детишками – не может это так уж всем нравиться. На хуя ждать дома убитого, выбившегося из сил чувака, которому ты уже, может, и не нравишься не фига, который только и мечтает на работе целыми днями, как бы свалить куда подальше.
Здесь есть женщины – одногодки тех, что танцуют по оупен-эйрам да ангарам, разъезжают по стране вдоль и поперёк, отрываются по полной. Этим несчастным коровам тоже, небось, хочется чего-нибудь похожего: симпатичного молодого поджарого пацана с большим перцем и без забот, который фачил бы её всю ночь и говорил бы, что она самая красивая, а главное – чтоб и думал так на самом деле. Да, мы все хотим свой кусок пирога; все хотят денег, веселья, да – всего. А с хуя бы не хотеть? Это ж соль жизни. С чего они решили, что тёлки должны вести себя иначе, чем чуваки, в наше-то время, – это выше моего понимания.
Я выхожу через ворота и иду дальше по главной дороге. Здесь проходит линия фронта блочных коробок. На другой стороне стоят старые дома, те, что мы, живущие в коробках, считали трущобами, теперь-то они благоденствуют. Там тебе и новые окна, и двери, и аккуратные чистенькие палисадники. На нашей стороне в двухэтажных квартирах, которые никто не хочет покупать, всё разваливается по кускам.
Я решил, что идти домой я не готов. С тех пор как я переехал обратно домой, матушка злобствует, пиздец, а Вивиан с работы ещё нескоро вернётся. В брюхе у меня успокоилось, но башка трещит, и я препочёл «Ивнинг ньюз» и кружку пива в «Улье». Своё название пивнуха уже не оправдывает, Карл и Топси катают шары, Софт Джонни у музыкального автомата, и некий Чистюля Уилсон, пятидесятипятилетний дуст в шерстяной паре, за стойкой, и больше никого. Я прохожу, киваю всем по кругу и принимаю свою обычную позу. Забавно видеть мистера Юарта на районе; с тех пор как он завёл себе квартиру в центре, а мама с папой переехали в какой-то снобский пригород, он нас особо не балует.
Карл подошёл, хлопнул меня по плечу и расплылся в широкой улыбке. Он, конечно, иногда слишком много о себе думает, особенно с тех пор, как у него пошли дела с клубом «Флюид», но я на самом деле обожаю упырёныша.
– Ну как, мистер Лоусон?
– Неплохо, – я пожал ему руку и схватил краба Топси: – Мистер Мопси, – говорю.
– Можно просто Мопс, – подмигнул мне Топси.
Подвижный, сухощавый, маленький, всегда выглядит моложе своих лет, но борзый, сука, пиздец. В своё время он был заводилой «Хартс», пока банда их не испарилась, когда фанаты «Хибз» подмяли под себя весь город. Топси крепко досталось от этого Лексо, с тех пор он не такой, как прежде. Мне он всегда нравился, олд-скульный такой пацан, старой закалки. Нацик, между прочим, ну не то чтоб, а так, балуется, но через это и у нашего мистера Юарта проблемы были. Карл-то всегда был в полной уверенности, что у Топси из сраки солнце сияет, они давно были не разлей вода. Забавая, впрочем, парочка: мистер Юарт и мистер Мопси.
– Чему же обязаны посещением наших трущоб? – спрашиваю.
– Да вот приехал посмотреть на тебя, дурака, проверить, собираешься ли ты в Мюнхен.
– Я-то поеду, не беспокойся. Биррелл тоже точняк. А вот Голли…
– Да? Что с ним? – озабоченно переспросил Карл.
И я рассказал ему, что случилось вчера и как у Голли едет последнее время крышняк.
– Думаешь, он опять заторчал? – спросил Карл.
Он волнуется за малышка Голли. Бред, конечно, но я тоже волнуюсь. Он один из наиборзейших чуваков, которых мне когда-либо доводилось встречать, но есть в нём какая-то уязвимость. За таких, как Карл, Биррелл или Топси, можно быть спокойным, а вот за Голли иногда приходится повольноваться.
– Пиздец. Ебашить в отпуск с грёбаным торчком. На хуй надо.
Топси посмотрел на Карла, потом на меня.
– А чего ещё было ждать от этой… мандавохи, – говорит. – Было дело, я и сам ей налаживал в своё время, да кого ни спроси, ей все присовывали, на кой было жениться на такой корове.
– Да иди ты, – залепил Карл. – А что такого, если тёлка любит пофачиться? Девяностые на дворе.
– Ну да, – согласился Топси, – не поспоришь. Но когда женишься, хочется быть уверенным, что она изменит свои привычки. А у неё по-прежнему, – добавил он и коротко глянул на меня.
Я – молчок. Топси, конечно, заносит, но в чём-то он прав. Гейл – кусок ебливого мяса, но я так думаю: тогда Голли именно это нужно и было, ведь он только откинулся с малолетки и был ещё нераспечатанный. Вольно глумиться над батончиком «Марс» за столиком дорого ресторана, а если ты в Эфиопии? Прикол, что именно я их и познакомил. Свёл их, когда Голли из тюряги вышел. Прямо Купидоном себя чувствовал, ну, подогнал, во всякому случае, Голли тёлочку.
Что тут поделаешь, если твой лучший друг – дебил.
Нижепоясные проблемы,
которым нет решения
Ебля и чувство вины неразлучны, как фиш-энд-чипс. Чувство вины и хорошая ебля. У нас в Шотландии вина бывает католическая и кальвинистская. Может, поэтому экстази стало здесь так популярно. Я говорил об этом с Карлом как-то в пабе, но тот завел шарманку, мол, недозволенные удовольствия во все времена были слаще. Так оно и есть. Верность, моногамия всегда были моим слабым местом. Я всегда разделял любовь и секс, и с этим согласится большинство парней, но это же большинство предпочитает жить во лжи. Потом всё выходит наружу, и начинаются серьёзные проблемы.
Виви, маленькая шалунья, я люблю её. Мама моя её ненавидит, считает, что она виновата в нашем с Люси разводе. На самом деле это совсем не так. Мама просто бесится, что фриц от неё съебал. Я счастлив до жопы, что она избавилась от этого мусора. Ну да, я люблю Вивиан, но вот что я заметил: после полугода совместной жизни мне снова хочется других девок.
Не могу я изменить свою природу. Хотя бывает, я смотрю на Виви, когда она лежит возле меня после любви, мягко погружаясь в дрёму, и чуть не кричу, так хочется быть другим.
Не бывать этому.
Вернувшись, я застал маму дома, она накрывала на стол.
– Привет, – говорю.
Ноль внимания. На кухне стоит такой грохот: дверцы серванта хлопают, кастрюли, сковородки звенят, что-то затевается. Это в воздухе чувствуется, как там поет этот ослик: в вечернем воздухе я чувствую не-е-что… о-еее….
И опять сучий салат, и картошка не жареная, а варёная. Уж чего терпеть не могу, так это салат. А она ещё свёклы поверх навалила, так что вся жратва в пятнах.
Я всего-то пропустил пару мокреньких с Карлом, Топси и Софт Джонни, но старушка всё учуяла. Она жуть как не любит, когда пьют днём. А я так считаю, удовольствия нужно хватать сразу, на месте.
– Чего морду корчишь? – спросила она. – Отличный салат, полезный! Тебе нужно больше зелени. Нельзя питаться только рыбными ужинами из забегаловок! Жареная рыба да кура! От такой жратвы не только человеку, зверю схужает.
Это навело меня на мысль о том, с каким удовольствием я бы сейчас запитал цыплёнка с лимоном и жаренным яйцом риску. Вместо этого кала. Цыплёнка с лимоном у нас китайцы классно готовят.
– Не люблю я салат. Пусть кролики его жрут.
– Вот станешь приносить домой приличную зарплату, тогда и будешь выбирать себе меню.
Да она охуела. Когда у меня лаве на кармане, я всегда стараюсь ей подогнать.
– Ну, это уже совсем никуда не годится. Я предлагал тебе деньги на прошлой неделе, двести фунтов, бля, так ведь ты ж не взяла!
– Конечно, потому что знаю, откуда ты их взял! Знаю, откуда у тебя деньги берутся! – съязвила она, а я молча сел и употребил этот кал, положив меж двумя кусками хлеба. Тут она говорит: – Вчера я видела Люси с малышом в торговом центре. Мы с ней выпили кофе.
Прелестно, просто пиздец.
– Да?
– Да. Она сказала, что ты давно не приходил к ребёнку.
– А кто в этом виноват? Стоти мне прийти к ним, что она, что этот здоровяк неотёсанный такой мне приём устраивают, хоть стой, хоть падай.
Она ненадолго замолкла, а потом произнесла, понизив голос:
– Эта тоже звонила. Твоя Вивиан.
Я перезвонил Виви и сказал, что совсем забыл про турнир по снукеру, в котором обещал поучаствовать, и что мы увидимся завтра. А значит это то, что впервые с тех пор, как мы вместе, в первый раз со времени Кубка мира в Италии я играю налево.
Свобода выбора
Проблема никотина заметно обострилась, белая кнопка звонка отлично оттеняет жёлтое пятно на указательном пальце. Я нажимаю её, и за дверью раздаётся гул. Когда она открыла – я остолбенел. За три часа с тех пор, как мы не виделись, она выкрасилась в блондинку. Не уверен, что это ей идёт, но от новизны вздымается сам по себе. Я наконец обратил внимание на её загар. Она ездила во Флориду с ребёнком и Головастиком.
– Привет, – говорит, – заползай. – И проверила, нет ли в подъезде люботных глаз.
Ребёнка к маме отвела? – спросил я.
– К сестре.
Я усмехнулся и погрозил пальцем.
– Если б я не знал тебя так хорошо, я бы подумал, что ты собралась меня соблазнить.
– Интересно, с чего это ты решил, – говорит.
– Твой новый имидж, мне он нравится… – начал я, но она расстегнула ремень, спустила и сдёрнула джинсы, топик она тоже сняла.
Хотелось сказать, чтоб попридержала коней, ведь я-то хотел потянуть немного, посмаковать. Это, конечно, соль жизни, но солью хочется приправить какое-то блюдо, а не жрать просто так. Она-то, похоже, решила сорвать покров, в прямом и переносном, и просто тупо хочет, и я подумал: хуй с тобой, пташка, держись. Подтянув пивное пузо, я принялся стаскивать кишки. Последний раз я ей прилаживал уже давненько, и пузо с тех пор поотвисло.
– У тебя презик есть? – спрашивает.
– Нет… – говорю.
Я чуть было не сказал, мол, ты никогда не была такой щепитильной, однако многое изменилось с тех пор, как мы фачились регулярно. Что тут скажешь? Что поделаешь? Наверное, увлечение Голли герычем заставило её задуматься о подобных вещах.
Она прошла в кухню. На столе – два полных пакета из «Сейфуэйз», в одном из них – упаковка презервативов. Она дала мне один, я его и натянул.
Она повернулась, уперлась локтями о кухонный стол и выставила задницу с заметной разделительной полосой от бикини, оставшейся с отпуска во Флориде. Надо отдать ей должное, тратить бабки Головастика она умеет как следует. Она схватила себя за ягодицу.
– Тебе всегда нравилась моя задница. Не думаешь, что она стала дрябловатой?
Видно, что она поработала над ней на занятиях по аэробике или степу, только выглядит та сейчас даже крепче обычного.
– Да вроде ничего. Нужно только ещё одну пробу взять, – сказал я и, опустившись на колени, дал волю языку, отведал деликатесов обеих её дырок. В пизду салат, я всегда предпочитал мясо. Благодарных вздохов ждать от неё долго не пришлось. Люблю тёлочек, которые дают понять, на какой они стадии. Я и сам не сдерживаюсь, и секс со мной обычно довольно шумный. Терпеть не могу смотреть футбол с выключенным звуком.
Ещё чуть-чуть, и она говорит:
– Давай, Терри. Вставляй! Сейчас же!
– Ты этого хочешь?
– Д, и немедленно, – говорит. – Хватит, Терри, я не в настроении дразниться… вставляй, мать твою!
– В какую дырку?
– В обе…
Только вот шланг у меня всего один, миссис, вот в чём проблема.
– Это понятно, куда сначала?
– Выбирай… – говорит.
Отлично. Посмотрим, смогу ли я удивить себя и её, вставив в пихву.
Нет.
Я затолкал ей в сраку, она громко матернулась:
– Бля…
