Глава седьмая
Взрослый

Каждый август Форчуны снимали рыбацкий домик на побережье Корнуолла. Всякий, кто видел эти места, согласился бы, что это рай. Из дома выходишь прямо во фруктовый сад. Дальше – ручеек, чуть больше канавки, зато в нем удобно строить запруду. Еще дальше за рощей – разобранная железнодорожная ветка; когда-то по ней возили руду из оловянного рудника. Метрах в восьмистах – заколоченный туннель, куда детям ходить запрещалось. Позади дома был крохотный садик с кустарником, а за ним широкой подковой раскинулся залив, окаймленный желтым песчаным пляжем. С одной стороны залива были пещеры, глубокие и темные, так что даже страшноватые. При отливе на берегу оставались озерца. На автостоянке позади залива с утра до сумерек стоял фургончик с мороженым. Еще вдоль залива стояло с полдюжины коттеджей. Форчуны знали людей, приезжавших сюда в августе, и дружили с ними. Десяток с лишним детей в возрасте от двух до четырнадцати лет составляли разношерстную компанию, именовавшую себя Пляжной бандой.

Самым лучшим временем были вечера, когда солнце погружалось в Атлантический океан и семьи собирались у кого-нибудь в саду на барбекю. Наевшись, взрослые выпивали, заводили свои бесконечные рассказы и забывали, что детей пора укладывать. Тогда Пляжная банда растворялась в тихих сумерках и уходила к излюбленным местам дневных игр. Только теперь их окружала таинственная темнота, непонятные тени, ноги холодил остывший песок, а игры и беготню сопровождало восхитительное чувство, что резвятся они в уворованное время. Давно пора было спать, и они знали, что рано или поздно взрослые спохватятся, оборвут свои беседы и в ночном воздухе разнесутся призывы: Чарли! Гарриет! Тоби! Питер! Кэт!

Если крики взрослых не долетали до детей в дальнем конце пляжа, за детьми иногда посылали Гвендолину. Она была старшей сестрой троих детей из Пляжной банды. В их коттедже для нее не хватало места, и поэтому Гвендолина жила с Форчунами. Ее спальня была рядом со спальней Питера. Она была печальна, погружена в свои мысли. Гвендолина была взрослая – говорили даже, что ей целых девятнадцать лет, – и всегда сидела со взрослыми, но в их разговорах не участвовала. Она была студенткой медицинского факультета и готовилась к важному экзамену. Питер часто думал о ней, правда, не понимал почему. Она была зеленоглазая и с такими рыжими волосами, что можно назвать их оранжевыми. Иногда она смотрела на Питера долгим внимательным взглядом, но заговаривала с ним редко.

Когда Гвендолина шла звать детей, она шла по пляжу медленно – босая, в рваных шортах – и поднимала голову, только подойдя близко. И говорила тихим, грустным музыкальным голосом: «Пошли, ребятня. Спать». И, не дожидаясь их протестов, не повторив приказа, поворачивалась и шла обратно, шаркая по песку.

Грустила ли она потому, что была взрослой и была не рада этому? Трудно сказать.

В это корнуоллское лето одиннадцатилетний Питер стал замечать, насколько отличается мир взрослых от мира детей. Нельзя сказать, что родители жили совсем скучно. Они купались – но всегда не больше двадцати минут. Они любили поиграть в волейбол – но полчасика. Иногда соглашались поиграть в прятки или и в жмурки или построить гигантский замок из песка, но это были редкие случаи. А вообще при малейшей возможности все взрослые предавались на берегу одному из трех занятий: разговаривали, сидя кружком, или читали газеты и книги, или дремали. Единственным их упражнением (если можно его так назвать) были долгие скучные прогулки – да и те были просто поводом для того, чтобы еще поговорить. На пляже они то и дело поглядывали на часы и задолго до того, как проголодаются, начинали говорить друг другу, что пора бы подумать об обеде или ужине.

Они придумывали себе дела: сходить за мастером, который жил за километр от коттеджей, или в гараж в деревне, или обследовать магазины в соседнем городке. Вернувшись, жаловались на уличные пробки, хотя сами их и создавали. Эти беспокойные взрослые постоянно наведывались в телефонную будку в конце улочки, чтобы позвонить родственникам, или на работу, или взрослым детям. Питер заметил, что большинство взрослых сами не свои с утра, пока не съездят за газетой – именно нужной газетой. Другие не могли прожить день без сигарет. Третьим требовалось пиво. Четвертые не могли обойтись без кофе. Некоторые не могли читать газету без кофе и сигареты. Они вечно щелкали пальцами и стонали из-за того, что кто-то ездил в город и забыл что-то купить – всегда не хватало еще какой-то одной вещи, и принималось решение привезти ее завтра – еще одно складное кресло, шампунь, чеснок, солнечные очки, прищепки для белья, – словно отпуском нельзя насладиться и он даже начаться не может, покуда не будут собраны все эти бесполезные предметы. Гвендолина же была не такая. Она просто сидела весь день в кресле и читала книгу.

А Питер и его приятели никогда не знали, какой сегодня день недели и который сейчас час. Они носились по пляжу, гонялись друг за другом, прятались, толкались, сражались, играли в пиратов и инопланетян. Строили в песке каналы, плотины, крепости и водяной зоопарк, который населяли крабами и креветками. Питер и другие ребята постарше выдумывали истории, якобы правдивые, и пугали ими маленьких. Про морских чудовищ со щупальцами, которые хватают детей за щиколотки и утаскивают в пучину. Про сумасшедшего с водорослями вместо волос, который живет в пещере и превращает детей в раков. Питер так усердствовал в этих фантазиях, что сам уже боялся влезть в пещеру один, а когда ноги его касались водоросли во время купания, вздрагивал всем телом.

Иногда Пляжная банда уходила от моря во фруктовый сад и строила там лагерь. Или убегала по старой железнодорожной ветке к запретному туннелю. В дощатом щите была дыра, и они подбивали друг друга пролезть в черноту. Капала вода с жутковатым, гулким, хлюпающим звуком. Шуршало что-то – они думали, что крысы. И всегда дул сырой ветерок, попахивающий копотью, – одна из старших девочек говорила, что это дыхание ведьмы. Ей никто не верил, но и никто не отваживался углубиться в туннель больше чем на несколько шагов.

Эти летние дни начинались рано и заканчивались поздно. Ложась спать, Питер иногда пытался вспомнить, с чего начался день. Казалось, утренние события происходили неделю назад. Бывало, стараясь вспомнить начало дня, он засыпал.

Однажды вечером, после ужина, Питер заспорил с мальчиком, которого звали Генри. Спор начался из-за шоколадки, накалился и кончился тем, что они стали обзывать друг друга. Остальные ребята, все, кроме Кэт, конечно, приняли сторону Генри. Питер бросил шоколадку на песок и удалился, один. Кэт пошла в дом за пластырем для поцарапанной ноги. Остальная компания побрела по берегу. Питер обернулся и посмотрел им вслед. Он услышал смех. Может быть, они говорили о нем. Они уходили все дальше в сумерки, отдельные фигуры исчезали и сливались в смутную кляксу, которая двигалась и вытягивалась так и сяк. Скорее всего, они вовсе забыли о нем и затеяли какую-то новую игру. Питер стоял спиной к морю. Подул холодный ветер и заставил его поежиться. Он посмотрел в сторону домиков. Чуть слышно доносились неразборчивые голоса взрослых, хлопок выдернутой пробки, заливистый женский смех – может быть, мамин. И там, августовским вечером, стоя между двумя группами возле моря, плещущего у босых ног, Питер вдруг понял нечто очевидное и ужасное: однажды он расстанется с теми, кто носится по пляжу, и окажется среди тех, кто сидит и разговаривает. В это трудно было поверить, но он знал, что это так. Его будет занимать другое: работа, деньги и налоги, чековые книжки, ключи и кофе – и разговоры сидя, сидя без конца. Эти мысли не оставляли его, когда он лег спать. Не очень радостные мысли. Как можно радоваться будущей жизни, которую проводишь сидя и в разговорах? Или поездкам в магазин и хождению на работу? Без игр, без веселья? Когда-то он станет совсем другим человеком. Это произойдет постепенно, так что он даже не заметит, и когда произойдет, он, одиннадцатилетний, веселый, игривый, станет таким же далеким, странным, малопонятным, какими представляются ему сейчас взрослые. И с этими грустными мыслями он провалился в сон.

Утром, очнувшись от беспокойного сна, Питер Форчун увидел, что превратился за ночь в большого человека, взрослого. Он пробовал пошевелить руками и ногами, но они стали тяжелыми и не хотели слушаться в такую рань. Поэтому он лежал тихо, слушал птиц за окном и оглядывал комнату. Комната выглядела по-прежнему, но сильно уменьшилась. Во рту пересохло, болела голова и слегка кружилась. Больно было моргать. Он понял, что вчера вечером выпил слишком много вина. А может быть, и съел слишком много – он чувствовал тяжесть в животе. Наверное, и разговаривал слишком много – в горле саднило.

Он закряхтел и перевернулся на спину. С огромным трудом поднял руку и поднес к лицу, чтобы протереть глаза. Кожа на щеке царапала руку, как наждачная бумага. Надо встать и раньше всего побриться. А встать необходимо – кое-куда надо съездить, кое-что сделать. Он собрался с силами, чтобы встать, но замер, пораженный видом собственной руки. Она была покрыта густыми черными курчавыми волосами! Он посмотрел на эту толстую лапу с пальцами-сосисками и не мог удержаться от смеха. Даже на костяшках пальцев росли волосы. Чем дольше он смотрел на нее, особенно когда сжал в кулак, тем больше она напоминала туалетный ершик.

Он сел и спустил ноги на пол. Он был голый. Тело было твердое, костистое, все в волосах и с новыми мускулами на руках и ногах. Встав наконец, он чуть не ушиб голову о низкую балку мансардного потолка. «Какая нелепо…» – хотел он сказать, но осекся, изумившись собственному голосу. Звук был чем-то средним между газонокосилкой и туманным горном. Он подумал: надо почистить зубы и прополоскать горло. Когда он шел к умывальнику, половицы скрипели под его тяжестью. Колени сгибались неохотнее, туже обычного. Перед умывальником ему пришлось нагнуться, чтобы увидеть свое лицо в зеркале. Лицо обросло черной щетиной, и можно было подумать, что из зеркала на него смотрит обезьяна.

Когда дошло до бритья, оказалось, что он умеет это делать. Он часто видел отца за этим занятием. После бритья он стал чуть больше похож на себя. Выглядел уже лучше: лицо не такое пухлое, с твердым подбородком, смелый взгляд. Довольно красивый, подумал он.

Он надел вещи, которые лежали на стуле, и спустился вниз. Все будут потрясены, подумал он, когда увидят, что я за ночь постарел на десять лет и вырос на четверть метра. Но из троих взрослых, сидевших за столом, одна Гвендолина взглянула на него ярко-зелеными глазами и сразу отвернулась. Родители только пробормотали: «Доброе утро» – и продолжили читать свои газеты. У Питера было странное ощущение в животе. Он налил себе кофе, взял газету, сложенную возле его тарелки, и пробежал глазами первую страницу. Забастовка, скандал с торговлей оружием, встреча глав нескольких важных стран. Оказалось, что он знает фамилии всех президентов и министров, знает их биографии и чего они добиваются. В животе по-прежнему было странное ощущение. Он отпил кофе. Вкус противный, как будто жженый картон растолкли и сварили в грязной воде из ванны. Но продолжал пить – чтобы не подумали, будто ему на самом деле одиннадцать лет.

Питер доел тост и встал. За окном Пляжная банда бежала по берегу к пещере. Какая трата энергии – и в такой ранний час!

– Пойду позвоню на работу, – важно объявил Питер, – а потом прогуляюсь.

Есть ли на свете занятие более скучное и более взрослое, чем пешие прогулки? Отец буркнул. Мать сказала: «Конечно», а Гвендолина смотрела в свою тарелку.

Из передней он позвонил своему помощнику в лондонской лаборатории. У каждого изобретателя должен быть хотя бы один помощник.

– Как продвигаются дела с антигравитационной машиной? – спросил Питер. – Вы получили мои чертежи?

– Ваши чертежи всё прояснили, – ответил помощник. – Мы внесли предложенные вами изменения и включили машину на пять секунд. Все вещи в комнате стали летать, как вы и предсказывали. Перед следующим испытанием мы привинтим столы и стулья к полу.

– Больше не включайте ее, пока я не вернусь из отпуска, – сказал Питер. – Хочу сам это видеть. Приеду в субботу.

Закончив разговор, он вышел в сад и остановился у ручья. День был прекрасный. Вода журчала под деревянным мостиком, и он радовался своему новому изобретению. Почему-то ему не хотелось уходить от дома. Он услышал звук за спиной и обернулся. В дверях стояла Гвендолина и смотрела на него. У Питера опять что-то сжалось в животе. Будто что-то холодное там опустилось. Гвендолина облокотилась на край старой бочки у входной двери. Утреннее солнце прорывалось сквозь листву яблони и трепетало на ее плечах и волосах. За все свои двадцать с небольшим лет Питер не видел еще ничего столь совершенного, чудесного, изумительного… не было достойного слова, чтобы описать увиденное им. Зелеными глазами она смотрела ему прямо в глаза.

– Ты решил пройтись? – весело спросила она.

Питер испугался, что голос откажет ему. Он кашлянул.

– Да. Хочешь погулять?

Они прошли через сад к шлаковой насыпи, где когда-то лежали рельсы. Говорили ни о чем особенном: о каникулах, о погоде, о газетных новостях – о чем угодно, только бы не о себе. На ходу она взяла его за руку мягкой прохладной рукой. Питер всерьез подумал, что может сейчас взлететь над деревьями. Он слышал о том, как влюбляются мальчики и девочки, как мужчины и женщины сходят с ума от любви, но всегда думал, что люди преувеличивают. В самом деле, насколько можно любить другого человека? В кино эти сцены, без которых не обходится ни один фильм, – когда герой и героиня раскиселятся, долго смотрят друг другу в глаза и целуются, – они всегда казались ему дурацкой тратой времени и только задерживали действие. И вот пожалуйста – он сам растаял от одного прикосновения ее руки и готов завопить от радости.

Они подошли к туннелю и, не сговариваясь, пролезли между досок в холодную копченую темноту. Дальше они двигались, прижавшись друг к другу, и смеялись, когда ступали в лужу. Туннель был не очень длинный. Уже виднелся другой конец, светившийся, как красная звездочка. На полпути они остановились. Они стояли близко друг к другу. Их руки и лица еще хранили солнечное тепло. Они стояли близко друг к другу и под шуршание зверьков и «плюх-плюх» капель по лужам поцеловались. Питер понял, что за все годы счастливого детства и даже в самые лучшие минуты вроде игр с Пляжной бандой летними вечерами с ним не случалось ничего лучше, ничего страннее и восхитительнее, чем поцелуй с Гвендолиной в железнодорожном туннеле.

Когда они шли к свету, она сказала ему, что станет доктором и ученым и будет работать над новыми лекарствами от смертельных болезней. Они вышли, моргая, на солнце и нашли под деревьями место, где росли голубые цветы на стройных гибких стеблях. Они легли навзничь, бок о бок в высокой траве, среди жужжания насекомых. Он рассказал ей о своем изобретении – антигравитационной машине. Они могут отправиться вместе – сядут в его зеленую открытую спортивную машину и поедут по узким дорогам Корнуолла и Девоншира в Лондон. По пути остановятся у ресторана, закажут шоколадный мусс, мороженое и целое ведро лимонада. Приедут к зданию в полночь. Поднимутся на лифте. Он отопрет лабораторию и покажет ей машину со светящимися лампочками и шкалами. Он повернет выключатель, они взлетят и будут плавно переворачиваться в воздухе вместе со столами и стульями.

Он, должно быть, уснул в траве, пока говорил ей об этом. Спортивная машина, сонно думал он, шоколадный мусс, не ложиться хоть до утра – и Гвендолина… Тут он вдруг осознал, что смотрит не в небо, а в потолок своей спальни. Он встал с кровати и подошел к окну, глядевшему на пляж. Увидел вдалеке Банду. Был отлив, на берегу блестели лужицы. Он надел шорты и футболку и сбежал вниз. Час был поздний, все давно позавтракали. Он залпом выпил стакан апельсинового сока, схватил булочку и через задний садик выбежал на пляж. Песок под ногами уже нагрелся, родители с друзьями уже сидели в шезлонгах под зонтиками со своими книгами.

Мама помахала ему.

– Хорошо поспал. Тебе надо было выспаться.

Друзья увидели его и стали звать:

– Питер, Питер, иди посмотри!

Питер заволновался и побежал к ним, но на полпути остановился, чтобы еще раз взглянуть на взрослых. Под зонтом они наклонялись друг к другу и разговаривали. Теперь он относился к ним иначе. Они знали и любили то, что перед ним сейчас только приоткрывалось – словно очертания фигур в тумане. Значит, впереди у него еще другие приключения.

Гвендолина, как обычно, сидела особняком со своими книгами и бумагами, готовилась к экзамену. Она увидела его и подняла руку. Просто поправила темные очки или ему махнула? Этого ему уже никогда не узнать.

Он повернулся к океану. Океан искрился до самого горизонта. Он простирался перед ним, огромный и неведомый. Одна за другой, без конца, волны, позванивая, опрокидывались на берег, и казалось Питеру, что все они – фантазии и идеи, которые будут сопровождать его всю жизнь.

Опять кто-то выкрикнул его имя. Его сестра Кэт прыгала и приплясывала на песке.

– Питер, мы нашли клад!

Позади нее, подбоченясь, на одной ноге стояла Гарриет и большим пальцем другой ноги чертила на песке круг. Тоби, Чарли и малыши, отпихивая друг друга, по очереди прыгали с камня в соленое озерцо. И за всей этой людской суетой взбухал, опадал и откатывался океан, потому что мир не мог пребывать в покое – ни люди, ни вода, ни время.

– Клад! – снова крикнула Кэт.

– Иду! – откликнулся Питер. – Иду!

И помчался к воде. Он несся по песку, ощущая себя легким, невесомым. Сейчас взлечу, думал он. Грезилось это ему или он летел?