Мадам et мсье Шиль
Madame Et Monsieur Shill, 1997 год
Переводчик: Е. Петрова
Когда Андре Холл остановился у входа в «Ле Ресторан Фондю» и стал читать оправленное в серебряную рамку XIX века меню, пробегая глазами каждую строчку справа налево, кто-то с величайшей осторожностью тронул его за локоть.
— Сэр, — произнес мужской голос, — похоже, вы голодны.
Андре с досадой обернулся.
— С чего вы решили?… — начал он, но почтенного вида незнакомец вежливо перебил.
— Это можно было определить по той сосредоточенности, с которой вы изучали меню. Меня зовут мсье Со, я владелец этого ресторана. У меня наметанный глаз.
— Боже праведный, — поразился Андре, — неужели это наблюдение заставило вас выйти на улицу?
— Конечно! — Немолодой собеседник разглядывал пиджак Андре — потертые обшлага, пережившие не одну чистку лацканы, — а потом уточнил: — Так вы действительно голодны?
— Предлагаете мне спеть за кормежку?
— Нет, как можно! Regardez вот туда.
Андре посмотрел в сторону окна и ахнул, пораженный в самое сердце.
За стеклом сидела изумительной красоты девушка, которая готовилась отправить в свой прелестный ротик ложку супа. Склонив голову как для молитвы, она, казалось, не замечала, что мужчины пристально всматриваются все профиль, нежные щеки, фиалковые глаза, изящные ушные раковины.
Андре никогда в жизни не ужинал с женщиной, но теперь у него перехватило дыхание от одной этой возможности.
— Единственное, что от вас потребуется, — шептал владелец ресторана, — в течение часа сидеть у окна напротив этого небесного создания, есть и пить. А после прийти сюда еще в какой-нибудь вечер, чтобы точно так же пообедать с этим чудным видением.
— Но почему выбор пал на меня?
— Regardez … — Старик заставил Андре повернуть голову, чтобы поймать свое отражение в стекле. — Что вы там видите?
— Студент, голодный художник. Это я! Молодой человек… приятной наружности?
— Ага! Неплохо! Пойдемте!
И молодого человека подтолкнули к дверям, чтобы усадить за стол. Юная красавица рассмеялась.
— В чем дело? — встрепенулся он, когда официант наполнил бокалы шампанским. — Что вас так насмешило?
— Вы, — улыбнулась красавица. — Вам не объяснили, зачем мы здесь? Обратите внимание: вот наши зрители.
Ее рука, держащая бокал, указала в сторону окна: на тротуаре прохожие замедляли шаги.
— Да кто они такие? — возмутился он. — Что они здесь разглядывают?
— Актеров. Красивую пару. Нас с вами. Мои незабываемые глаза, нос, безупречно очерченные губы. А напротив — вы. Глаза, нос, губы — все без малейшего изъяна. Да вы совсем не пьете!
Между ними легла тень хозяина.
— Знаете, у иллюзионистов бывают помощники, которые во время представления сидят в публике, но в нужный момент выдают себя за добровольцев и незаметно помогают исполнить фокус. А известно ли вам, как называют таких ассистентов? Шиль. Подсадка. Так и вы — сидите с бокалом дорогого вина на виду у зрителей, а посему нарекаю вас…
Он выдержал паузу.
— Шиль. Мадам et мсье… Шиль.
Действительно, когда очаровательная молодая женщина, сидящая напротив Андре, подняла свой бокал, прохожие, оказавшиеся в том месте перед наступлением темноты, замедляли шаги и с интересом разглядывали необычайно красивую девушку и достойного ее молодого человека приятной наружности.
Перешептываясь и украдкой поглядывая в их сторону, в ресторан входили все новые и новые пары, которых привлекало не только меню; они занимали места за столиками, все больше зажигалось свечей, все больше шампанского подливал официант Андре и его спутнице, а те, очарованные бессмертной властью красоты, поглощали причитающийся им обед, даже не глядя в тарелки.
Наконец были опустошены последние тарелки, пригублен последний сорт вина, погашены последние свечи. Но молодая пара так и сидела друг против друга, пока возникший из темноты хозяин не поднял вверх руки.
Аплодисменты.
— Завтра вечером, — сказал он. — Encore?
Они выступили на бис, потом еще раз и еще, с перерывами на неизбежные отлучки каждого, но всегда встречались молча, чтобы температура в зале зашкалила за верхнюю отметку. Посетители, входящие из вечерней прохлады, встречали здесь лето, потому что воздух согревался ее теплом.
А в разгар шестнадцатого вечера Андре вдруг почувствовал, как сидящий у него внутри чревовещатель заставил двигаться его губы, которые произнесли:
— Я тебя люблю.
— Прекрати! — сказала она. — На нас люди смотрят.
— На нас смотрят уже не одну неделю. Люди видят, что перед ними любовники.
— Любовники? Ну, нет. Это не про нас!
— Так за чем же дело стало? Приходи сегодня ко мне или пригласи меня к себе!
— Тогда все пойдет насмарку! Сейчас у нас и без того все прекрасно.
— Прекрасно будет тогда, когда ты станешь моей.
— Сиди спокойно! Посмотри на всех этих людей, которым мы доставляем радость. А мсье Со — он поставил на карту свое благополучие. Скажи честно: пока ты сюда не пришел, какие у тебя были планы на следующий год? Попробуй вино. Все говорят, что это превосходный сорт.
— Потому, что все так говорят?
— Не язви. Среди зрителей могут найтись такие, кто читает по губам — им это не понравится. Возьми меня за руку. Нежно! Ешь. Улыбайся. Кивай головой. Вот так. Получается?
— Я тебя люблю.
— Прекрати — или я уйду!
— Куда же?
— Не важно куда! — Она одарила притворной улыбкой тех, кто топтался на тротуаре. — Лишь бы условия на рабочем месте были приемлемы.
— Значит, я — неприемлемое условие?
— Ты ставишь под удар все дело. На нас уже смотрит мсье Со! Не дергайся. Разливай вино. Договорились?
— Договорились, — нехотя подтвердил он.
Так продолжалось еще неделю. Наконец он не выдержал:
— Выходи за меня замуж!
Она вырвала у него руку.
— Нет! — Заметив, что с тротуара на них смотрят двое, она рассмеялась.
— Неужели ты меня нисколько не любишь? — умоляющим тоном спросил он.
— Почему я должна тебя любить? Мы так не договаривались.
— Выходи за меня замуж!
— Мсье Со! — крикнула она. — Будьте любезны, счет!
— Но нам ни разу не приносили счет!
— А сегодня, — сказала она, — принесут.
На следующий вечер она не пришла.
— Все из-за тебя! — бушевал мсье Со. — Негодяй! Что ты наделал?!
В окне ресторана больше не было юной красавицы: наступила последняя ночь весны, первая ночь лета.
— Мой бизнес рухнул! — кричал старик. — Кто тебя тянул за язык? Лучше бы съел добавку паштета или выпил вторую бутылку — мог бы пробкой заткнуть себе рот!
— Я говорил без задних мыслей. Вот увидите, она еще вернется!
— Ты так думаешь? Прочти-ка вот это!
Андре взял из рук старика записку и прочел: «Прощайте».
— Прощайте. — У него потекли слезы. — Куда она уехала?
— Одному богу известно. Мы даже не знали ее настоящего имени и адреса. Пойдем-ка!
Андре последовал за ним по лабиринту лестниц и оказался на крыше. Раскачиваясь и рискуя упасть вниз головой, мсье Со обвел рукой погружающийся в сумерки город.
— Что ты видишь?
— Париж. Тысячи жилых домов.
— Что еще?
— Тысячи ресторанов?
— Известно ли тебе, сколько их в районе, ограниченном нашим заведением, Эйфелевой башней и Собором Парижской Богоматери? Двадцать тысяч ресторанов. Двадцать тысяч укрытий, где может прятаться наше безымянное чудо. Возьмешься ее разыскать? Приступай!
— Обойти все двадцать тысяч ресторанов?
— Приведешь ее — станешь мне сыном и партнером. Не приведешь — убью. Не мешкай!
Андре не мешкал ни минуты. Он взбежал на холм, где во всем великолепии белел собор Святого сердца, и бросил взгляд на парижские огни, тонущие в золотисто-голубой дымке заката.
— Двадцать тысяч укрытий, — прошептал он.
И отправился на поиски.
В Латинском квартале, напротив Собора Парижской Богоматери, на другом берегу Сены, кое-где можно пройти от перекрестка до перекрестка и насчитать сорок ресторанов, по двадцать на каждой стороне улицы: одни — шикарные, где за окнами нередко сидят при свечах юные красавицы, другие попроще, на открытом воздухе, где посетители веселятся у всех на виду.
— Нет, нет, — пробормотал Андре. — Это немыслимо!
И свернул в переулок, ведущий к бульвару Сен-Мишель, где теснились полюбившиеся туристам кафе, гриль-бары и рестораны, в которых ренуаровские женщины говорили на языке вина, на языке деликатесов, и никому не было дела до странного молодого человека, который с видом одержимого бродил по тротуарам и что-то искал.
Кошмар, думал Андре. Сколько же раз мне суждено пересечь весь город, от Трокадеро до Монмартра и Монпарнаса, чтобы отыскать какое-то безвестное « кафе-театр», где сидит при свечах молодая женщина, до того прекрасная, что у всех, кто ее видит, разгорается аппетит, причем гастрономические желания сливаются с чувственными?
С ума сойти!
Вдруг я пропущу именно это окно, эту свечу, это лицо?
Просто безумие! Вдруг я собьюсь с пути и начну заново мерить шагами однажды пройденные улицы? Нужна карта! Чтобы заштриховывать районы, где уже побывал.
На закате каждого дня, когда на узкие улицы опускались сиреневые, лиловые и пурпурные тени, он отправлялся на поиски, вооружившись картой, которая с каждым днем темнела. Как-то раз на бульваре де Гренель он в гневе выскочил из такси, обругав водителя — тот слишком быстро вел машину и пропустил добрый десяток ресторанов и кафе.
В другой раз он в отчаянии стал себя спрашивать:
— Онфлер? Девиль? Лион? Вдруг она вообще уехала из Парижа? Сбежала в Канны или в Бордо? Там ведь тоже тысячи ресторанов! Боже, боже!
Было дело, он проснулся в три часа ночи, потому что в голове крутился список женских имен. Элизабет. Мишель. Ариэль. Как ее окликнуть, если удастся разыскать? Селия? Элен? Диана? Бет?
Обессилев, он снова погрузился в сон.
Недели складывались в месяцы. На исходе четвертого месяца он закричал своему отражению в зеркале:
— Остановись! Если не найдешь ее «кафе-театр» в течение этой недели, сожги карту! Больше никаких имен, никаких улиц — ни утром, ни вечером! Решено!
Отражение молча потупилось.
В девяносто седьмой вечер поисков, когда Андре двигался вдоль набережной Вольтера, на него внезапно нахлынула буря эмоций, которая пробрала его до костей и ударила в сердце. Явственно слыша, но не различая какие-то голоса, он в нерешительности направился к перекрестку и остолбенел.
На другой стороне узкой улочки, под густой кроной дерева, собралась горстка прохожих, которые изучали меню, вставленное в медную рамку, и косились на ближайшее ко входу окно. Не помня себя, Андре сделал шаг вперед и остановился позади них.
— Не может быть, — прошептал он.
За столиком, придвинутым к окну, сидела за ужином при свечах прекраснейшая из женщин, величайшая любовь его жизни. Ее спутник отличался на редкость приятной наружностью. Они поднимали бокалы и пили шампанское.
Где я — внутри или снаружи? — пронеслось в голове у Андре. Не я ли сижу, как прежде, за столиком, признаваясь в любви? Что происходит?
Сердце едва не выскочило из груди, когда взгляд юной красавицы скользнул по его лицу, как тень, и больше не вернулся в его сторону. Она улыбалась своему спутнику поверх язычков пламени. Потрясенный, Андре пробился ко входу, вошел в зал и остановился рядом с этими двумя, которые перешептывались и тихо смеялись.
Она оказалась еще красивее, чем в любую из тех ночей, когда он рисовал ее в своем воображении под разными именами. Скитания по Парижу придали ее щекам румянца, а неповторимым глазам — яркости. Даже смех со временем стал богаче оттенками.
На тротуаре, под окном, прибавилось народу. Андре с трудом выговорил:
— Прощу прощения.
Красавица и ее эффектный спутник подняли глаза. В фиалковом взгляде не промелькнуло ничего похожего на узнавание, на губах не заиграла улыбка.
— Мадам et мсье Шиль? — только и спросил Андре.
Взявшись за руки, они кивнули.
— Что вам угодно? — спросили они.
И допили шампанское.
