Насилуют! Насилуют!

Доктор подвергал меня некоему обследованию. Оно состояло из тройного кровопускания — второе через десять минут после первого, третье еще через пятнадцать минут. Первые два кровопускания доктор уже сделал, и я прогуливался по улице, дожидаясь, когда пройдут последние пятнадцать минут. Остановившись, я заметил на другой стороне улицы женщину, сидевшую на автобусной-остановке. Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу. В облике этих женщин, в том, как они сложены, в особом платье, которое они носят, есть нечто такое, против чего вы не в силах устоять. Она сидела скрестив длинные ноги и была одета в ярко-желтое платье. Ноги кончались худыми, изящными лодыжками, но зато у нее были добротные пухлые икры и чудесные ляжки с бедрами. Выражение лица у нее было таким игривым, что казалось, она смеется надо мной, но пытается это скрыть.

Дойдя до светофора, я перешел улицу и направился к женщине, сидевшей на скамейке автобусной остановки. Я впал в транс, потерял самообладание. Когда я приблизился, она встала и пошла по улице. Ее ягодицы пленили меня до потери рассудка. Я пошел за ней, слушая, как стучат ее каблучки, и пожирая глазами ее тело.

Что со мной? — подумал я. — Где же мое самообладание?

Наплевать и растереть, — ответило мне что-то.

Дойдя до почты, она вошла внутрь. Я вошел вслед за ней. В очереди стояло четверо или пятеро человек. Был теплый, приятный денек. Казалось, все грезят наяву. Я-то — несомненно.

Я в дюйме от нее, подумал я. Я мог бы коснуться ее рукой.

Она получила перевод на семь долларов восемьдесят пять центов. Я услышал ее голос. Даже голос ее звучал так, точно раздавался из специальной секс-машины. Она вышла. Я купил десяток не нужных мне открыток для авиапочты. Потом я выбежал на улицу. Она ждала автобуса, и автобус уже приближался. Я едва успел влезть туда сразу за ней. Потом я нашел место у нее за спиной. Мы ехали довольно долго. Она наверняка чувствует, что я ее преследую, подумал я, но, похоже, это ее не смущает. Волосы у нее были желто-рыжие. В ней все пламенело.

Должно быть, мы проехали мили три-четыре. Внезапно она вскочила и потянула за шнурок. Пока она дергала за шнурок, я смотрел, как облегает ее тело узкое платье.

Господи, это невыносимо, подумал я.

Она вышла в переднюю дверь, а я вышел в заднюю. На углу она повернула направо, и я последовал за ней. Она ни разу не оглянулась. Это был район многоквартирных домов. Она выглядела еще лучше, чем раньше. Такая женщина не должна шляться по улицам.

Потом она вошла в дом под названием «Хадсон Армз». Пока она ждала лифта, я стоял снаружи. Я увидел, как она входит в лифт, дверь закрылась, и тогда я вошел и встал у двери лифта. Мне было слышно, как лифт поднимается, как открываются двери и выходит она. Нажав кнопку вызова, я услышал, как лифт начал спускаться, и принялся приблизительно отсчитывать секунды:

раз, два, три, четыре, пять, шесть…

Когда лифт достиг первого этажа, я насчитал примерно восемнадцать секунд.

Я вошел и нажал верхнюю кнопку — четвертый этаж.

Потом я начал считать. Поднявшись на четвертый этаж, я насчитал двадцать четыре секунды. Это означало, что она на третьем. Где-то. Я нажал на третий. Шесть секунд. Потом я вышел.

Там было полно квартир. Рассудив, что, окажись она в первой квартире, это было бы слишком просто, я пропустил эту дверь и постучал во вторую.

Дверь открыл лысый мужчина в нижней рубашке и подтяжках.

— Я из страховой компании «Конкорд». Вы обеспечили покрытие суммы риска?

— Убирайся вон, — сказал Лысый и закрыл дверь.

Я постучал в следующую дверь. Ее открыла женщина лет сорока восьми, очень толстая и помятая.

— Я из страховой компании «Конкорд». Вы обеспечили покрытие суммы риска, мэм?

— Входите, пожалуйста, сэр.

Я вошел.

— Послушайте, — сказала она, — мы с моим мальчиком голодаем. Муж упал и умер на улице два года назад. Так замертво и упал. Мы не можем жить на сто девяносто долларов в месяц. Мой мальчик хочет есть. Вы не дадите мне денег, чтобы я смогла купить моему мальчику яичко?

Я окинул ее взглядом. Мальчик стоял посреди комнаты и ухмылялся. Очень большой мальчик, лет двенадцати, и слегка слабоумный. Он продолжал ухмыляться.

Я дал женщине доллар.

— Ах, благодарю вас, сэр! Благодарю вас!

Она охватила меня руками и поцеловала. Губы у нее были мокрые, слюнявые, мягкие. Потом она засунула мне в рот свой язык. Я едва не сблевал. Язык был толстый, полный слюны. У нее были большие и очень мягкие груди, вроде оладьев. Я вырвался из объятий.

— Послушайте, разве вам не бывает одиноко? Разве женщина вам не нужна? Я — хорошая, чистоплотная женщина, уверяю вас. Со мной вам нечего бояться болезней.

— Слушайте, мне надо идти, — сказал я.

Я унес ноги оттуда.

Я проверил еще три квартиры. Безрезультатно.

А в четвертой оказалась она. Дверь была приоткрыта дюйма на три. Я заглянул, протиснулся внутрь и закрыл дверь. Квартирка была уютная. Женщина стояла и смотрела на меня. Когда же она закричит? — подумал я. Впереди у меня уже выпирала большая штукенция.

Я подошел к ней, схватил ее за волосы и за жопу и поцеловал. Она попыталась меня оттолкнуть, бороться со мной. На ней было все то же тесное платье. Я отступил на шаг и влепил ей четыре сильные оплеухи. Когда я снова ее схватил, сопротивление было уже послабее. Нас мотало по комнате. Я порвал ей платье на шее, разорвал его спереди, сорвал с нее бюстгальтер. Вулканические, огромные груди. Я поцеловал ее груди, а потом добрался до рта. Я задрал ей платье и взялся за трусики. Потом они соскользнули вниз. А я сунул свою штукенцию внутрь. Я ей засадил встояка. Кончив, я толкнул ее на кушетку. На меня смотрела ее мохнатка. Она все еще смотрелась неплохо.

— Ступай в ванную, — сказал я. — Подмойся. Я подошел к холодильнику. Там стояла бутылка хорошего вина. Я нашел два стакана. Налил две порции. Когда она вышла, я дал ей стакан и сел рядом с ней на кушетку.

— Как тебя зовут?

— Вера.

— Тебе было хорошо?

— Да. Я люблю, когда меня насилуют. Я знала, что ты меня преследуешь. Я надеялась. Когда я вошла в лифт без тебя, то решила, что ты струсил. До этого меня только один раз изнасиловали. Красивой женщине трудно найти мужчину. Все думают, что она недоступна. Это ужасно.

— Но посмотри, как ты выглядишь, как одеваешься! Ты хоть понимаешь, что для мужчин на улице это пытка?

— Да. Я хочу, чтобы в следующий раз ты отхлестал меня ремнем.

— Ремнем?

— Да, по жопе, по бедрам, по ногам. Сделай мне больно, а потом засовывай. Скажи мне, что ты хочешь меня изнасиловать!

— Ладно, я хочу тебя избить, я хочу тебя изнасиловать.

Я схватил ее за волосы и страстно поцеловал, укусив за губу.

— Выеби меня! — крикнула она. — Выеби меня!

— Подожди, — сказал я, — мне надо передохнуть.

Она расстегнула мне ширинку и вынула пенис.

— Какой красавец! Весь изогнутый и лиловый!

Она взяла его в рот. Она начала работать. Она обладала незаурядными способностями.

— Ах, черт возьми! — сказал я — Ах, черт возьми!

Она меня поимела. Она трудилась добрых шесть или семь минут, а потом он начал пульсировать. Она провела зубами пониже головки и высосала из меня остатки жизненных сил.

— Слушай, — сказал я, — похоже, я проведу здесь всю ночь. Мне необходимо восстановить силы. Что, если я приму ванну, а ты приготовишь мне что-нибудь поесть?

— Хорошо, — сказала она.

Я вошел в ванную, закрыл дверь и пустил горячую воду. Одежду я повесил на дверной крючок.

Я принял чудесную горячую ванну, а потом вышел, обмотавшись полотенцем.

И в этот момент в квартиру вошли два полицейских.

— Этот сукин сын меня изнасиловал! — сообщила она копам.

— Стойте, подождите минутку, — сказал я.

— Одевайся, приятель, — сказал тот коп, что повыше.

— Слушай, Вера, это что, шутка?

— Нет, ты меня изнасиловал! Изнасиловал! А потом принудил к оральному совокуплению!

— Одевайся, приятель, — сказал высокий коп, — я больше повторять не намерен!

Я пошел в ванную и начал одеваться. Когда я вышел, они надели на меня наручники. Вера опять твердила свое:

— Насильник!

Мы спустились на лифте. Пока мы шли через вестибюль, на меня смотрели какие-то люди. Вера осталась дома. Полицейские грубо швырнули меня на заднее сиденье.

— Ты что, приятель? — спросил один из них. — Хочешь испортить себе жизнь из-за кусочка мандятины? Дурацкое дело нехитрое.

— Строго говоря, это было не изнасилование.

— Да их почти и не бывает.

— Ага, — сказал я, — по-моему, вы правы.

Меня зарегистрировали, а потом посадили в камеру.

Они верят лишь слову женщины, подумал я. Где же равноправие?

Потом я подумал: изнасиловал ты ее или не изнасиловал?

Я не знал.

Наконец я уснул. Наутро мне подали грейпфрут, маисовую кашу, кофе и хлеб. Грейпфрут? Ого! Просто шикарное местечко!

Я просидел в камере еще минут пятнадцать, после чего они открыли дверь.

— Вам повезло, Буковски, дама отказалась от обвинения.

— Прекрасно! Прекрасно!

— Но впредь будьте осторожны.

— Конечно, конечно!

Получив свои вещи, я вышел оттуда. Я сел в один автобус, пересел на другой, вышел в районе многоквартирных домов и вскоре уже стоял перед «Хадсон Армз». Что мне делать, я не знал. Я простоял там не меньше двадцати пяти минут. Была суббота. Скорее всего, она сидела дома. Я дотопал до лифта, вошел и нажал кнопку третьего этажа. Потом я вышел. Я постучал в дверь. Она была дома. Я ввалился внутрь.

— У меня есть еще один доллар для вашего мальчика, — сказал я.

Она взяла его.

— Ах, благодарю вас! Благодарю вас!

Она приникла своими губами к моим. Рот у нее напоминал мокрый резиновый пылесос. Высунулся толстый язык. Я присосался к нему. Потом я задрал ей платье. У нее была чудесная толстая жопа. Много жопы. Огромные синие трусы с дырочкой на левом боку. Мы стояли перед высоким зеркалом. Я ухватился за эту толстую жопу, а потом сунул язык в этот рот-пылесос. Наши языки вертелись, как сумасшедшие змеи. Впереди у меня выпирало нечто большое.

Слабоумный сынок стоял посреди комнаты, смотрел на нас и ухмылялся.