36

— Послушай! — резко сказал Гай в трубку. — Послушай меня, Бруно!

Бруно был пьян, еще пьянее обычного, но Гай твердо решил достучаться до его замутненного сознания. Потом он подумал, что за плечом у Бруно вполне может стоять Джерард, и опасливо понизил голос. Он выяснил, что Бруно звонит из телефонного автомата и рядом с ним никого нет.

— Ты говорил Джерарду, что мы познакомились в Институте искусств?

Бруно ответил, что да. По крайней мере Гай так понял из его пьяного бормотания. Он хотел приехать! Гай никак не мог донести до него, что Джерард уже являлся сюда с расспросами. Нашел время звонить!

Гай с грохотом опустил трубку на рычаг и ослабил ворот. Джерард придавал грозящей ему опасности конкретную форму. Прекратить всякие контакты с Бруно теперь было важнее, чем продумать с ним легенду об их отношениях. Самое неприятное, из бессвязной речи Бруно Гай так и не понял, что там у него стряслось или хотя бы в каком он настроении.

Они с Анной были в студии на втором этаже, когда затренькал дверной звонок. Гай приоткрыл дверь слегка, но Бруно ударом распахнул ее, ввалился в гостиную и рухнул на диван. Гай застыл над ним, лишившись дара речи — сначала от гнева, потом от омерзения. Воротник рубашки впивался Бруно в отекшую, красную шею. Он напоминал раздутый труп, даже веки у него настолько опухли, что глубоко посаженные глаза неестественно выкатились. Гай подошел к телефону, чтобы вызвать такси.

— Гай, кто там? — шепотом спросила Анна со второго этажа.

— Чарльз Бруно. Пьяный.

— Ничего и не пьяный! — возразил Бруно.

Анна спустилась до середины лестницы.

— Может, его наверх отнести?

— Я не хочу видеть этого типа в своем доме. — Гай листал телефонную книгу в поисках номера такси.

— Хочеш-ш-шь, — прошипел Бруно, как лопнувшая покрышка.

Гай обернулся. Бруно смотрел на него одним глазом. Кроме этого глаза в распростертом теле не осталось ничего живого. Бруно бубнил что-то речитативом себе под нос.

— Что он бормочет? — Анна подошла поближе к Гаю.

Гай схватил Бруно за ворот рубашки и попытался поднять. Его выводило из себя тупое бормотание, к тому же Бруно напустил слюней ему на руки.

— Вставай и убирайся! — прорычал он.

И тут наконец разобрал, что Бруно мямлит.

— Я скажу ей, я скажу ей, я скажу ей, я скажу ей, — повторял он и таращил на Гая бешеные, красные глаза. — Не смей выгонять, а то скажу ей.

С отвращением Гай разжал хватку.

— В чем дело, Гай? Что он бормочет?

— Уложу его наверху.

Он попытался взвалить Бруно себе на плечи, но, даже собрав все силы, не смог сдвинуть с места безжизненную тушу. В конце концов Гай сдался и уложил Бруно на диване. Причем у дома не стояло никакой машины, — Бруно как с неба свалился. Он спал на диване, беззвучно дыша, а Гай сидел рядом, смотрел на него и курил.

В три часа ночи Бруно проснулся, сделал пару глотков виски, чтобы прийти в себя, и вскоре выглядел уже вполне нормально, если не считать отеков. Узнав, что он в доме у Гая, очень обрадовался — он совершенно не помнил, как сюда попал.

— Выдержал еще один раунд против Джерарда, — сообщил Бруно с ухмылкой. — Три дня подряд. Газеты читаешь?

— Нет.

— И не читай, у тебя все в ажуре. Джерард уверен, что взял след. Есть у меня один приятель с не самой лучшей репутацией — Мэтт Левайн… Герберт считает, что он похож. Я три дня провел в разговорах с этой троицей. Думаю, Мэтта повяжут.

— И казнят?

— Вряд ли, просто он сядет. Это не первое убийство на его счету.

Гаю захотелось схватить пепельницу и обрушить ее на эту опухшую рожу, дать выход накопившемуся напряжению. Вместо этого он крепко взял Бруно за плечи.

— Уйдешь ты отсюда или нет? Больше я тебя впускать не намерен!

— Не уйду, — тихо ответил Бруно.

Он сидел без движения, ничем не выражая намерение сопротивляться, и Гай увидел в его глазах то же безразличие к боли и к смерти, как и в тот вечер, когда дрался с ним в роще возле дома родителей Анны.

Гай закрыл лицо ладонями.

— Если этот твой Мэтт сядет, — прошептал он, — я пойду в полицию и выложу все от начала до конца.

— Да не сядет он. У них не хватит доказательств. Я пошутил. — Бруно расплылся в улыбке. — Тип подходящий, да улик мало. А против тебя улик много, зато ты тип уж больно неподходящий. Ты важная птица! — Он вытащил что-то из кармана и протянул Гаю. — Вот, попало мне в руки на прошлой неделе. Молодец!

Гай смотрел на фотографию Питтсбургского универмага в брошюре Музея современного искусства. «Гай Дэниэл Хэйнс, молодой архитектор, которому нет и тридцати, достойный продолжатель традиций Фрэнка Ллойда Райта. Его яркий собственный стиль отличается строгой простотой, не уходящей при этом в аскетизм, а также грацией, которую сам он называет певучестью…» Гай поморщился. Пассаж о певучести не имел к нему никакого отношения.

Бруно убрал брошюру в карман.

— В общем, ты большой человек. Если будешь держать нервы в узде, тебя никто не заподозрит.

Гай посмотрел на него сверху вниз.

— И все-таки зачем ты сюда явился?

Впрочем, он знал ответ. Их жизнь с Анной вызывала у Бруно восхищенное любопытство. А для него самого общество Бруно было пыткой, в которой он находил извращенное утешение.

Бруно будто прочел его мысли.

— Ты мне нравишься, Гай. Но помни, улик против тебя у них гораздо больше, чем против меня. Если пойдешь в полицию, я выкручусь, а вот ты уже нет. Герберт тебя узнает. Анна вспомнит, что ты как-то странно себя вел. Царапины, шрам, еще куча мелочей, которые тебе предъявят всем скопом. Револьвер, обрывки перчаток… — Бруно перечислял не спеша и с нежностью, как любовно хранимые воспоминания. — Если и я буду против тебя…