179

Я не спал до 3.47. Тогда я в последний раз посмотрел на часы, перед тем как заснуть. У моих часов светящийся циферблат, и если нажать кнопку, то зажигается огонек, и можно разглядеть цифры даже в темноте. Мне было холодно, и еще я боялся, что отец может прийти сюда и найти меня. Но в саду было безопаснее, чем дома, потому что я спрятался.

Я часто поднимал глаза к небу. Я люблю смотреть на небо по ночам. Летом, когда темнеет, иногда выхожу в сад — с фонариком и планисферой. Планисфера представляет собой два диска, один поверх другого. На нижнем диске нарисована карта неба, а на верхнем есть отверстие в форме параболы. И если поворачивать верхний диск, то можно найти карту звездного неба, привязанного к каждому конкретному дню года — из расчета 51,5°северной широты. Это широта Суиндона, а самый большой кусок неба все равно находится по другую сторону Земли.

Когда глядишь на небо, то знаешь, что смотришь на звезды, которые находятся в тысячах световых лет от тебя. И некоторые из этих звезд уже давным-давно не существуют, потому что их свету понадобилось слишком много времени, чтобы до нас добраться. И сами эти звезды уже мертвы, или взорвались и разрушились, или превратились в красных карликов. И от этого ты сам себе кажешься очень маленьким. И тогда, если у тебя в жизни есть какие-то сложные проблемы, их можно считать незначительными. То есть такими маленькими, что их можно не принимать в расчет.

Я не очень хорошо спал, потому что было холодно и земля подо мной была очень неровной, и потому, что Тоби постоянно скребся в своей клетке. Но когда я окончательно проснулся, уже занимался рассвет. Небо было все оранжевое, и голубое, и розовое, и я слышал, как птицы пели то, что называется утренний хор. Но я по-прежнему оставался на своем месте и просидел там еще 2 часа и 32 минуты. А потом я услышал, как отец вышел в сад и позвал:

— Кристофер!.. Кристофер?…

Так что я посмотрел по сторонам и нашел старый полиэтиленовый мешок. Он был грязный, и раньше в нем хранились удобрения. И я втиснулся в угол между стеной сарая и забором и дождевой трубой, запихнул туда же клетку Тоби и свою коробку седой, а сверху накрылся мешком. Потом услышал, что отец вышел в сад, вынул из кармана свой армейский нож и стиснул его в руке — на случай, если отец нас найдет. И я услышал, как он открыл дверь сарая и заглянул внутрь. И я услышал, как он сказал: «Черт». А потом он начал искать в кустах неподалеку от сарая, и мое сердце застучало быстро-быстро, и я снова почувствовал, как в груди надувается воздушный шар. Я подумал, что отец может заглянуть за сарай, но я не видел, что он делает, поскольку я прятался. Но потом я понял, что отец меня не заметил, так как он ушел из сада.

Некоторое время я сидел неподвижно, а потом посмотрел на часы и обнаружил, что не двигался 27 минут. И тут я услышал, что отец заводит машину. Я понял, что это его машина, поскольку раньше часто слышал ее звук. Она была совсем близко, и я понимал, что это не соседская машина. Потому что у тех людей, что принимают наркотики, — «Фольксваген», у мистера Томпсона из дома № 40 — «Воксхолл-Кавальер», а у людей, которые живут в доме № 34, — «Пежо», и все они звучат иначе.

А услышав, что машина отъезжает от дома, я решил, что могу выйти из укрытия.

Теперь мне нужно было подумать, что делать дальше, поскольку я больше не мог жить в нашем доме вместе с отцом. Это опасно.

Так что я принял решение.

Я решил, что пойду и постучусь к миссис Ширз, а потом буду жить с ней, — потому что я знал миссис Ширз и она не была чужой. И раньше я у нее уже оставался — когда на нашей стороне улицы отключилось электричество. Я знал, что на этот раз она меня не прогонит, потому что расскажу ей, кто убил Веллингтона, и тогда она поймет, что я — ее друг. И еще она поймет, что я больше не могу жить с отцом.

Я вынул из коробки для еды лакричные палочки, розовую вафлю и последний мандарин, положил их в карман и спрятал коробку под мешком. Потом я взял клетку с Тоби и свое второе пальто и вылез из-за сарая. Я обошел дом, откинул щеколду на садовой калитке и вышел наружу.

На улице никого не было, так что я перешел на другую сторону, подошел к дому миссис Ширз, постучал в дверь и подождал. И стал думать, что я скажу, когда она откроет дверь.

Но она не отрыла дверь, и тогда я постучал еще раз.

А потом я обернулся и увидел, что по улице идут люди. И я испугался, потому что это были те самые люди, которые живут в соседнем доме и принимают наркотики. Так что я схватил клетку с Тоби, обошел дом миссис Ширз и сел рядом с мусорным ящиком, где эти люди не могли меня увидеть.

И теперь мне нужно было решить, что же делать.

И я начал обдумывать все вещи, которые я мог бы сделать, и рассуждать, что будет правильно, а что — нет.

Я решил, что не могу вернуться домой.

И решил, что не могу жить вместе с Шивон, потому что она учительница и не станет присматривать за мной вне школы. Она ведь не друг и не член семьи.

И решил, что не могу поехать к дяде Терри, поскольку он живет в Сандерленде, а я не знаю, как попасть в Сандерленд. И еще мне не нравится дядя Терри, потому что он курит сигареты и гладит меня по голове.

И решил, что не могу пойти жить к миссис Александер, потому что она тоже не друг и не член семьи, пусть даже у нее есть собака. И я не смогу остаться на ночь у нее в доме или воспользоваться ее туалетом, потому что им пользуется миссис Александер, а она — чужая.

И тогда я подумал, что могу поехать к своей матери, так как она была членом моей семьи. И я знаю, где она живет, потому что помню адрес: 451с Чептер-роуд, Лондон, NW2 5NG. Правда, мать живет в Лондоне, а я никогда раньше не был в Лондоне. Я был только в Дувре, когда мы ехали во Францию, и в Сандерленде, когда навещали дядю Терри, и в Манчестере, когда гостили у тети Руфи, которая болела раком. Только тогда у нее еще не было рака, и мы ездили к ней в гости. А еще я раньше никуда не ходил один — кроме магазина, который находится в конце улицы. И мысль о том, что я отправлюсь куда-то самостоятельно, сильно меня напугала.

Но потом я вспомнил, что иначе мне придется вернуться домой, или остаться там, где я сейчас, или каждую ночь прятаться в саду. И рано или поздно отец меня там найдет. И когда я подумал об этом, мне стало еще страшнее.

Я понял, что ничего не могу сделать, чтобы обезопасить себя. И составил у себя в голове картинку, которая выглядела вот так:

Потом я представил, что перечеркиваю те варианты, которые мне не подходят. Это было похоже на экзамен по математике, когда ты смотришь на вопросы и думаешь, какой из них тебе выбрать. И ты перечеркиваешь те вопросы, на которые не собираешься отвечать, поскольку это значит, что твое решение окончательное и ты не можешь переменить мнение. И это выглядит вот так:

Это значит, что я должен поехать в Лондон и жить с матерью. И я могу отправиться туда на поезде, потому что я очень много знаю о поездах. Я знаю, что нужно посмотреть расписание, потом купить билет, а потом свериться с табло отправления, чтобы выяснить, приехал ли уже нужный поезд. И если он приехал, то нужно пойти на соответствующую платформу и сесть в него. И я могу сесть на поезд на вокзале в Суиндоне, где Шерлок Холмс и доктор Ватсон останавливались на ланч, кода ехали из Паддингтона в Росс в «Тайне Боскомской долины».

А потом я посмотрел на противоположную стену маленького прохода, который вел к дому миссис Ширз, где я сидел. И увидел круглую крышку от очень старой кастрюли. Она была прислонена к стене и вся покрыта ржавчиной. Она выглядела как поверхность планеты, потому что пятна ржавчины были похожи на очертания стран, континентов и островов.

И тогда я подумал, что я никогда не смогу стать космонавтом, потому что это значит оказаться в сотнях тысяч миль от дома. Поскольку мой дом теперь в Лондоне, он находится примерно в 100 милях отсюда, то это значит, что он в 1000 раз ближе, чем будет мой дом, если я окажусь в космосе. Эти мысли причиняли мне боль. Это напоминало один случай, когда я упал на игровой площадке и порезал колено осколком разбитой бутылки, которую кто-то бросил об стенку. Я содрал лоскут кожи, и мистер Дэвис вынужден был промыть мясо под этим лоскутом дезинфицирующим средством, чтобы убрать грязь и микробов. И это оказалось так больно, что я заплакал. Но на этот раз боль была внутри моей головы. И мне стало очень грустно, когда я понял, что не смогу стать космонавтом.

И я подумал, что мне нужно быть как Шерлок Холмс и учиться концентрировать разум усилием воли, чтобы не замечать, как больно внутри головы.

А потом еще подумал, что если я собираюсь отправиться в Лондон, то мне понадобятся деньги. Мне будет нужна еда, потому что путешествие может оказаться долгим, а я ведь не знаю, как добывать еду. И еще подумал, что нужно найти человека, который согласится приглядеть за Тоби, когда я поеду в Лондон, потому что я не могу взять его с собой.

И тогда я составил план. От этого мне стало немного лучше, поскольку у меня в голове образовалось нечто, что имеет порядок и форму, и мне надо просто выполнять инструкции и действовать последовательно.

Я встал и посмотрел, нет ли кого на улице, а потом подошел к дому миссис Александер, который был рядом с домом миссис Ширз, и постучал в дверь.

Миссис Александер открыла дверь и сказала:

— Кристофер, Боже мой, что с тобой стряслось?

А я ответил:

— Не могли бы вы присмотреть за Тоби вместо меня?

Она спросила:

— Кто такой Тоби?

И я сказал:

— Это моя крыса.

А миссис Александер ответила:

— О… О да. Теперь припоминаю. Ты мне говорил.

Тогда я показал ей клетку с Тоби и сказал:

— Вот он.

Миссис Александер сделала шаг назад, чтобы пропустить меня в прихожую.

А я сказал:

— Он ест специальный корм, его можно купить в зоомагазине. А еще он ест печенье, морковку, хлеб, куриные кости. Но ему нельзя давать шоколад, потому что он содержит кофеин и теобромин, которые представляют собой метилксантин и потому в больших количествах ядовиты для крыс. И еще нужно каждый день наливать ему свежей воды. И он не будет возражать против того, чтобы жить в чужом доме, поскольку он животное. Еще он любит выходить из клетки, но, если вы не будете его выпускать, это не страшно.

Тогда миссис Александер спросила:

— А зачем тебе нужно, чтобы кто-нибудь присматривал за Тоби, Кристофер?

Я ответил:

— Я уезжаю в Лондон.

Она спросила:

— И надолго?

Я ответил:

— Пока не поступлю в университет.

Она сказала:

— А ты не можешь взять Тоби с собой?

И я ответил:

— До Лондона далеко, и я не хочу брать его в поезд, потому что он может там потеряться.

Миссис Александер сказала:

— Это верно. — И потом она спросила: — Вы переезжаете?

А я сказал:

— Нет.

Тогда она спросила:

— Так почему же ты едешь в Лондон?

Я ответил:

— Я буду жить с матерью.

Она сказала:

— Ты же говорил мне, что твоя мать умерла.

А я ответил:

— Я думал, что она умерла, но она жива. Отец обманывал меня. И еще: это он убил Веллингтона.

И миссис Александер сказала:

— О Господи Боже мой!

Я сказал:

— Я буду жить с матерью, потому что отец убил Веллингтона, и он лгал мне, и я боюсь оставаться с ним в доме.

И миссис Александер спросила:

— Твоя мать здесь?

Я сказал:

— Нет. Она в Лондоне.

Она спросила:

— Ты хочешь один поехать в Лондон?

И я ответил:

— Да.

А она сказала:

— Послушай, Кристофер, может, ты зайдешь в дом, присядешь — и мы поговорим? И решим, как лучше всего поступить.

Я ответил:

— Нет. Я не могу зайти внутрь. Вы присмотрите за Тоби?

И она сказала:

— Мне кажется, это не очень хорошая идея, Кристофер.

А я ничего не ответил.

Миссис Александер сказала:

— Где сейчас твой отец, Кристофер?

Я ответил:

— Не знаю.

И она сказала:

— Послушай, может быть, стоит ему позвонить? Я уверена, что он беспокоится о тебе. Мне кажется, произошло какое-то жуткое недоразумение.

Тогда я повернулся и побежал через дорогу, обратно к нашему дому. Я не посмотрел по сторонам, и желтая малолитражка затормозила прямо рядом со мной — так, что шины завизжали по асфальту. А я перебежал на нашу сторону улицы, вошел в сад и заложил за собой щеколду.

Затем я попытался открыть кухонную дверь, но она оказалась заперта. Так что я подобрал кирпич, который лежал на земле, и кинул его в окно. Осколки разлетелись во все стороны, а я просунул руку через разбитое стекло и открыл дверь изнутри.

Я вошел в дом и поставил клетку с Тоби на кухонный стол. Потом побежал наверх, схватил школьную сумку и положил туда немного еды для Тоби, несколько книг по математике, несколько чистых штанов, куртку и чистую рубашку. Потом спустился, открыл холодильник и положил в сумку пакет апельсинового сока и нераспечатанную бутылку молока. Еще я взял два мандарина, две банки консервированных бобов, пакет сливок и тоже положил в сумку, потому что банки можно вскрыть открывалкой, которая была в моем армейском ноже.

Потом я огляделся и увидел мобильный телефон отца, его бумажник и записную книжку. И я почувствовал, как моя кожа… холодеет под одеждой — как у доктора Ватсона в «Знаке четырех», когда он видит на крыше дома Бартоломью Шолто в Норвуде крошечные следы Тонга с Андаманских островов. Я подумал, что отец вернулся и находится где-то в доме. И боль у меня в голове стала гораздо сильнее. Но потом я перебрал картинки в своей памяти и увидел, что его фургона возле дома нет, и значит, он просто забыл телефон, бумажник и записную книжку, когда уезжал. И я взял бумажник и вынул банковскую карточку, потому что так я мог получить деньги. У банковской карты есть PIN-код — это секретный код, который нужно ввести в банкомат, чтобы снять деньги. И отец нигде не записал свой секретный код, хотя люди обычно это делают. Но он просто сказал секретный код мне, потому что я никогда ничего не забываю. Код был 3558, и я положил карточку себе в карман.

Потом я вынул Тоби из клетки и посадил его в карман пальто, потому что клетка слишком тяжелая, чтобы везти ее с собой в Лондон. А потом я вышел через кухонную дверь обратно в сад.

Я выглянул на улицу, убедился, что никто на меня не смотрит, и пошел к школе. Я туда пошел, потому что знал туда дорогу и думал, что, придя в школу, смогу спросить Шивон, где находится железнодорожный вокзал.

И по мере того как я шел к школе, мне становилось все страшнее и страшнее, поскольку раньше я никогда этого не делал. Но я боялся как бы двумя разными страхами. Один страх — это страх находиться далеко оттого места, где я жил, а второй страх — это страх оставаться рядом с отцом. И они были обратно пропорциональны друг другу, так что общий страх оставался константой, по мере того как я уходил все дальше от своего дома и от того места, где жил отец. Это выглядело вот так:

Боязньв целом #8776; Боязнь нового места #8776; Боязньнаходиться рядом с отцом #8776; константа.

Когда я еду на автобусе, я добираюсь от дома до школы за 19 минут. Но когда я прошел то же расстояние пешком, это заняло 47 минут, так что я очень устал. Я надеялся немного побыть в школе, прежде чем отправиться на вокзал: поесть печенья и выпить апельсинового сока. Но в школу заходить было нельзя: когда я подошел поближе, я увидел отцовский фургон, припаркованный на стоянке. Я знал, что это отцовский фургон, потому что на нем была надпись: «Эд Бун. Ремонт сантехники и нагревательных приборов». И еще нарисован значок перекрещенных гаечных ключей, вот такой:

И когда я увидел фургон, меня снова вырвало. Но на этот раз я знал, что меня будет тошнить, и поэтому не испачкался. Меня вырвало на стену и на тротуар, и рвоты было не очень много, потому что я мало ел. А потом мне захотелось свернуться на земле и начать стенать. Но я знал, что если я свернусь на земле и буду стенать, то отец увидит меня, когда выйдет из школы, и увезет домой. Так что я сделал много глубоких вдохов и выдохов, как учила Шивон. И, отсчитав пятьдесят вздохов, я очень сильно сосредоточился на числах и стал возводить их в куб. И от этого мне стало не так больно.

И потом я вытер рвоту с губ и решил, что должен выяснить, как попасть на вокзал. И надо кого-нибудь спросить, лучше женщину. Потому что когда нам в школе рассказывали об опасных незнакомцах, то говорили, что ими бывают мужчины. И я подумал, что нужно найти женщину, поскольку женщины более безопасны.

Так что я вынул свой нож, вытащил лезвие-пилу и опять убрал в карман — в тот, где не было Тоби. Теперь я мог бы ударить того, кто начнет меня хватать. А потом на другой стороне улицы я увидел женщину. Она везла ребенка в прогулочной коляске, рядом шел маленький мальчик c игрушечным слоном. И я решил спросить у нее. На этот раз я посмотрел налево и направо и опять налево — чтобы не попасть под машину. А потом перешел улицу.

И я спросил женщину:

— Где я могу купить карту?

А она сказала:

— Пардон?

Я повторил:

— Где я могу купить карту?

И я чувствовал, что рука с зажатым в ней ножом начинает дрожать, хотя я ею и не тряс.

А она сказала:

— Патрик, брось немедленно, он же грязный. Карту чего?

Я ответил:

— Карту этой местности.

Она сказала:

— Не знаю. — Потом она спросила: — А куда ты хочешь попасть?

И я сказал:

— На железнодорожный вокзал.

Она засмеялась и сказала:

— Тогда тебе не нужна карта.

А я ответил:

— Нужна, потому что я не знаю, где находится вокзал.

Она сказала:

— Да его отсюда видно.

И я ответил:

— Я его не вижу. И еще мне нужно знать, где там банкомат.

Она указала рукой и сказала:

— Вон. Вот это здание. Со знаком Британской железной дороги наверху. А внизу находится вокзал… Патрик, сколько можно повторять? Я тебе уже тысячу раз говорила: не подбирай ничего с тротуара и не суй в рот.

Я посмотрел в ту сторону, куда она показывала, и увидел здание с надписью наверху. Но оно было слишком далеко, и я не мог прочитать, что там написано. И я сказал:

— Вы имеете в виду это полосатое здание с горизонтальными окнами?

Она ответила:

— Да, именно его.

И я спросил:

— А как туда добраться?

А она сказала:

— Гордон Беннетт. — И потом еще сказала: — Если догонишь вон тот автобус, он тебя привезет куда надо. — И указала на автобус, который отходил от остановки.

Так что я побежал. Но автобусы ходят слишком быстро, а мне нужно было следить, чтобы Тоби не выпал у меня из кармана. Мне довольно-таки долго удавалось не отстать от автобуса: я пересек б перпендикулярных улиц. Но потом автобус повернул, и я больше его не видел.

И тогда я перестал бежать, потому что задыхался и у меня очень болели ноги. Я стоял на улице, где было много разных магазинов, и я вспомнил, что уже бывал здесь, когда мы с матерью ходили за покупками. На улице было множество людей, которые заходили в магазины и выходили из них, но я не хотел, чтобы они меня трогали, так что я отошел на край тротуара. Я не люблю, когда рядом со мной много людей, потому что они очень шумят и ко мне поступает слишком много информации разом, — от этого мне становится трудно думать. Как будто кто-то кричит внутри моей головы.

Так что я закрыл уши руками и тихо застонал.

Потом я заметил, что я все еще вижу знак, на который указала мне женщина, и пошел к нему. А потом знака уже не было видно, и я не запомнил, где он был. И это испугало меня, потому что я потерялся и потому что обычно я ничего не забываю. Обычно я могу составить у себя в голове карту и мысленно отметить красным крестом то место, где я нахожусь, а потом следовать по этой карте. Но сейчас у меня в голове было столько всего перемешано, что я растерялся. Я стоял под бело-зеленой парусиновой крышей около лавки зеленщика. Там в коробках лежали морковки, и лук, и пастернак, и брокколи, а под них были подстелены зеленые меховушки. И я составил план.

Я знал, что вокзал где-то поблизости. А если что-то находится недалеко, то можно это найти, если двигаться по спирали. Нужно идти по часовой стрелке и все время делать поворот направо, пока не придешь в то место, где ты уже был. Потом надо свернуть налево, потом опять все время направо — и так далее. Вот таким образом (это гипотетический план, а не карта Суиндона):

Так я и нашел вокзал. Я стал следовать этим правилам и, по мере того как шел, составлял у себя в голове карту города. Это помогало игнорировать людей и шум вокруг меня.

Я пришел на вокзал.