Акулы приплывали каждый день, в основном – серо-голубые и синие, реже – рифовые, а как-то раз видел я и тигровую: она возникла как привидение из жуткого кошмара. Чаще всего акулы появлялись на рассвете или на закате. Но особой опасности они для нас не представляли. Правда, однажды акула ударила хвостом по корпусу шлюпки. Думаю – не случайно (точно так же себя вели и другие морские обитатели – черепахи и те же корифены). Должно быть, таким образом она решила узнать, что это за штуковина такая – шлюпка. Но после того как я со всего маху хватил незваную гостью по носу топориком, ее и след простыл. Акулы опасны, если оказаться рядом с ними в воде: это все равно что вторгнуться на чужую территорию, пропустив мимо глаз табличку «Осторожно, злая собака!». А так акулы мне нравились. Они вели себя как закадычные, хоть и малость нагловатые, друзья-приятели, которые никогда не подадут вида, что ты им нравишься, и тем не менее каждый день шастают к тебе в гости. Синие акулы были меньше других, фута четыре-пять в длину, не больше, но и красивее – гладкие, изящные, с маленькой пастью и не с такими здоровенными жабрами. Спина у них была ярко-синяя, а брюхо – белоснежное, и хотя в морской глубине они казались черно-серыми, на поверхности лоснились и сверкали ярко-ярко. Серо-голубые акулы были покрупнее, из пасти у них торчали страшенные зубы, зато окрас у них был поразительный, особенно на солнце, когда они переливались сине-фиолетовым цветом. Рифовые акулы хоть и были меньше серо-голубых – лишь некоторые из них достигали в длину двенадцати футов, – но выглядели куда более плотными, а спинной плавник у них был просто громадный и высоко торчал из воды, как военный стяг; всякий раз, когда я видел, с какой скоростью они проносятся мимо, у меня захватывало дух. Впрочем, они были какие-то блеклые – не то серые, не то бурые, да и белые пятна на кончиках плавников казались не такими уж привлекательными.

За все время я поймал несколько маленьких акул – в основном серо-голубых, хотя попадались и синие. Происходило это, как правило, после захода солнца, при последних проблесках дневного света: акулы подплывали прямо к шлюпке, и я хватал их голыми руками.

Первой моей добычей, и самой крупной, стала серо-голубая акула – длиной больше четырех футов. Она то подплывала к носу шлюпки, то уплывала. И когда подплыла в очередной раз, я машинально сунул руку в воду и схватил ее чуть выше хвоста – за самое узкое место. Держаться за шероховатую шкуру было довольно удобно – и я потянул акулу вверх, даже не успев сообразить, что творю. А она так рванула, что чуть не оторвала мне руку. К моему ужасу и восхищению, тварь трепыхалась в воздухе, вздымая фонтаны пены и брызг. Какую-то долю секунды я сомневался – что же дальше. Тварь была меньше меня – но ведь и я не какой-нибудь Голиаф-сорвиголова. Может, лучше отпустить ее? Я развернулся, пошатнулся и, падая на брезент, швырнул акулу на корму. Она свалилась как с неба прямо на территорию Ричарда Паркера. Гулко шмякнулась на дно шлюпки и забилась с таким остервенением, что я испугался, как бы не разбила шлюпку. Ричард Паркер было опешил – и вдруг набросился на нее как молния.

Завязалась грандиозная битва. К сведению зоологов могу сообщить следующее: тигр не станет сразу впиваться зубами в выброшенную из воды акулу – сперва он будет бить ее лапами. Ричард Паркер начал мутузить акулу. И от каждого удара я вздрагивал. А удары у него были сокрушительные. Он мог бы одним махом переломать человеку кости, расколоть в щепки любую мебель и разнести вдребезги целый домище. Акуле, ясное дело, такое обхождение пришлось не по нутру: она корчилась, извивалась и так и норовила цапнуть его зубами.

Быть может, потому, что Ричард Паркер никогда раньше не видал ни акул, ни других хищных рыб, случилось то, что случилось, напомнив мне одну простую и очевидную вещь: Ричард Паркер не самый искусный боец – даже он, невзирая на свою силищу и сноровку, то и дело промахивался. Левой лапой он угодил прямо в акулью пасть. Акула сжала челюсти. Ричард Паркер тут же вздыбился. Акула подскочила вместе с ним, но челюсти не разжала. Ричард Паркер рухнул обратно, широко раскрыл пасть и дико взревел. Меня словно жаром обдало. Воздух и впрямь задрожал, как это бывает над дорогой в знойный день. Могу себе представить, как где-то вдали, милях в ста пятидесяти, вахтенный на каком-нибудь корабле вздрогнул от страха, огляделся с опаской по сторонам, а после доложил: слышал, мол, странные звуки – будто кошка мяучит, и это посреди собачьей-то вахты! Этот рев слышался мне еще несколько дней. Но акула, прямо скажем, – глухая тетеря. И покуда я, которому вряд ли когда пришло бы в голову кусать тигра за лапу, не говоря уже о том, чтобы ее проглотить, не находил себе места от оглушительного рева, то дрожал, то замирал от ужаса, акула улавливала лишь едва ощутимые колебания воздуха.

Ричард Паркер развернулся и свободной лапой принялся царапать акулу и кусать ее за голову, а задними лапами кромсать ей брюхо и спину. Но акула только крепче впилась ему в лапу и колошматила его хвостом, теперь единственным своим средством защиты и нападения. Тигр и акула, извиваясь, кубарем катались по дну шлюпки. Собравшись с силами и с духом, я перебрался на плот и вытравил линь до отказа. Я уже видел только оранжево-темно-синие блики тигриной шкуры и акульей, вспыхивавшие яркими пятнами то тут, то там на ходившей ходуном шлюпке. И слышал только, как жутко ревел Ричард Паркер.

Наконец шлюпку перестало качать. А через несколько минут показался Ричард Паркер: он сел и стал лизать левую лапу.

В течение следующих дней он только и делал, что зализывал раны на всех четырех лапах. Шкура у акулы покрыта мелкими бугорками – они-то и делают ее шершавой, как наждачная бумага. Вот он и порезался о нее, пока неистово трепал акулу. Левая лапа у него была поранена, но, судя по всему, не так чтоб уж очень: все пальцы и когти были целы. А вот от акулы, если не считать кончиков хвоста и пасти, почти ничего не осталось – только жалкое месиво. Ошметки красновато-серого мяса и требухи валялись по всей шлюпке.

Часть акульих останков я изловчился подцепить острогой – но, к сожалению, никакой жидкости в акульем позвоночнике не обнаружил. Зато мясо было вкусное, да и рыбой не отдавало, а хрустящие хрящи не шли ни в какое сравнение с опостылевшей мне мягкой пищей.

Я ловил акул и дальше – совсем маленьких, должно быть, акулят, и сам же убивал. Оказалось, что куда проще и легче протыкать им глаза ножом, чем дубасить по голове топориком.