Утром я не мог пошевельнуться. Так ослаб, будто меня пришпилили к брезенту. В голове все перепуталось. Но я заставил себя думать. Наконец мысли неспешно потянулись друг за другом, как верблюжий караван по пустыне.

День был такой же, как вчера, – теплый и пасмурный; низкие облака, легкий ветерок. Это – первая мысль. Шлюпку покачивало – вторая.

Только сейчас я задумался о еде. За три дня у меня во рту маковой росинки не было, да и глаз я не сомкнул ни на минуту. Сообразив, что в этом-то и есть причина моей слабости, я немного приободрился.

Ричард Паркер был здесь же, в шлюпке. В сущности – прямо подо мной. Как ни странно, это была правда, не нуждавшаяся в подтверждении, однако лишь после долгих размышлений и сопоставлений тех или иных фактов и событий я понял, что это не сон, не бред, не расстройство памяти, не наваждение и не какой бы то ни было обман чувств, а самая что ни на есть суровая правда, вот только осознанная в состоянии сильнейшего нервного возбуждения. Я непременно это проверю – как только мне полегчает.

Как же меня угораздило проглядеть четырехсотпятидесяти-фунтового бенгальского титра? Как я не заметил его за эти два дня в двадцатишестифутовой шлюпке? Просто загадка, но я обязательно ее разрешу, вот только малость окрепну. Как ни крути, Ричард Паркер изловчился стать самым солидным «зайцем» – понятное дело, по габаритам – в истории мореплавания. Если считать от кончика носа до кончика хвоста, он занимал добрую треть судна, на борту которого оказался.

Вы, наверное, решили, что в ту минуту я потерял всякую надежду. И то верно. Впрочем, довольно скоро я воспрял духом. В спорте такое случается сплошь и рядом, правда же? В теннисе слабый соперник бросается в атаку что есть мочи – и быстро сдает. Чемпион выигрывает гейм за геймом. Однако в последнем сете, когда слабаку уже нечего терять, он успокаивается и становится хладнокровным и дерзким. Его словно прорывает – и чемпиону приходится изрядно попотеть, чтобы набрать победные очки. Так же и со мной. Справиться с гиеной в принципе было возможно, не то что с громадиной Ричардом Паркером, – насчет него и беспокоиться не стоило. С тигром на борту мне точно конец. В таком случае, почему бы мне не поискать чего-нибудь съестного, а заодно и жажду утолить?

В то утро я буквально умирал от жажды – она-то, думаю, меня и спасла. Теперь, когда это слово прочно засело у меня в голове, ни о чем другом я уже и помыслить не мог, как будто у самого слова был соленый вкус, и чем чаще я о нем думал, тем больше страдал. Слыхал я, что от удушья люди мучаются куда сильнее, чем от жажды. Но зато недолго. Через несколько минут человек умирает – мучениям приходит конец. А жажда превращается в долгую пытку. Вот вам пример: Христос умер на кресте от удушья, но жаловался только на жажду. И уж если Бог Воплощенный страдал от жажды, то я, простой смертный, и подавно. Впору было даже свихнуться. Еще никогда не приходилось мне испытывать таких физических мук, такого омерзительного, вязкого привкуса во рту, таких спазмов в горле и такого ощущения, словно кровь превращается в густой, тягучий сироп. Вот уж действительно, какой там тигр по сравнению с этими муками.

Я уже не думал о Ричарде Паркере. Забыв о страхе, я принялся шарить в поисках воды.

«Волшебная лоза» в моем мозгу вдруг резко дернулась, указуя на животворный источник, стоило мне только вспомнить, что я нахожусь в самой что ни на есть настоящей спасательной шлюпке, а в таких шлюпках предусмотрено все жизненно необходимое. В самом деле – вполне разумно. Какой капитан не позаботится о своем экипаже? Какой шипчандлер упустит случай подзаработать под благовидным предлогом спасения человеческой жизни? Сказано – сделано. На борту должна быть вода – остается ее найти.

А значит, хватит сидеть сиднем.

Я перебрался на середину шлюпки – к кромке брезента. С большим трудом. Я словно карабкался по склону вулкана, собираясь заглянуть в его жерло, где клокочет огненная лава. Распластался. И осторожно высунулся наружу. Но ничего такого не увидел. Во всяком случае – Ричарда Паркера. Зато гиену было видно очень хорошо. Она притаилась за останками зебры и поглядывала на меня.

Я уже не боялся гиены. До нее было футов десять, но сердце у меня даже не екнуло. Хоть какой-то прок от Ричарда Паркера. Бояться какую-то уродливую псину, когда у тебя под носом тигр, – все равно что бояться щепок, когда кругом валят лес. Я страх как разозлился на эту тварь. «Мерзкая гадина», – вырвалось у меня. Я не встал и не вышвырнул ее за борт лишь потому, что под рукой не оказалось палки, да и силенок было маловато, а не оттого, что струсил.

Почуяла ли гиена, что я воспрял духом? Может, смекнула: «Вот он, суперальфа, глядит прямо на меня – не лучше ли поджать хвост?» Не знаю. Во всяком случае, она не шелохнулась. А когда опустила голову, мне даже показалось, что ей хочется спрятаться от меня подальше. Но разве тут спрячешься? Твари скоро предстояло отправиться в мир вечной пустыни. Ричард Паркер – вот из-за кого гиена вела себя так странно. Потому-то она и таилась в своем крохотном закутке, позади зебры, и долго выжидала, прежде чем ее разорвать. Она боялась зверя покрупнее, боялась прикоснуться к его добыче. Да и временно-напряженное перемирие между Апельсинкой и гиеной, равно как и отсрочка моей смерти, – все это объяснялось тем же: рядом с таким огромным хищником все мы были добычей, и тут уж не до привычных охотничьих повадок. Присутствие тигра, похоже, только и спасло меня от гиены – классический пример того, как можно угодить из огня да в полымя.

Но громадный зверь вел себя довольно странно – и гиена осмелела. Почему же все-таки Ричард Паркер пролежал тихо-мирно три дня кряду – вот вопрос. Тому могло быть только два объяснения: снотворное и морская болезнь. Отец постоянно пичкал некоторых зверей снотворным, чтобы они вели себя спокойно. Может, он и Ричарда Паркера напичкал незадолго до того, как судно пошло ко дну? Может, встряска при кораблекрушении – шум, гам, падение в море, изнурительный заплыв до шлюпки – усугубила действие снотворного? А тут еще морская болезнь. По-моему, это были единственно возможные причины.

Впрочем, меня уже это совсем не интересовало. Вода – вот что стало главной моей заботой. И я нашел то, что искал.