Глава 13
Вердикт по-шотландски

— Что, черт возьми, с тобой произошло?

— Да так, врезался в одну дверь.

— Понятно. А не имелось ли за порогом еще и лестницы?

— Ты угадал. Я действительно скатился по ней.

— Ну а потом?

— А потом крепкие ребята вышибли из меня все дерьмо, Крейг.

— Это должно было занять уйму времени. Они что, трудились посменно?

— Эк ты умудрился.

— Филип, да проживи я хоть тысячу лет, мне бы за весь этот немалый срок и в голову не пришло связать то, что ты сейчас видишь, с мудростью.

— Что ж, хотя бы мозги и язык по-прежнему в рабочем состоянии. Дебби хочет встретиться с нами после передачи, а первой записью, которая сегодня пойдет в эфир, станет новая композиция «Аддикты», где Джоу уже не на подпевках, а вторым ведущим вокалом… Нет, с синяком под глазом умоляющий взгляд выходит не так убедительно. Но попытка засчитана.

— Ой, господи милостивый, проходи, проходи же сюда, Кеннит, дай-ка я тебя приголублю.

— Черт подери, старина, вы, белые парни, иногда получаетесь такими потрясающе цветными!

Телефонный звонок от неизвестного абонента:

— Алло?

— Не забудь на всякий случай стереть в своей трубке все, что накопилось в «последних сделанных и принятых вызовах». У себя я навела полный порядок.

— Уже сделано. — Я дошел до того, что уничтожил свою карту со всей существовавшей на ней информацией, которая могла бы меня изобличить, — Хотя теперь, конечно, понадобится немедля стереть и нынешний твой звонок. Знаешь, Селия…

— Что, Кеннет?

— Спасибо тебе. Ты была неподражаема. И спасла мою никчемную жизнь.

— С превеликим удовольствием.

— Я люблю тебя.

— Как, все еще? Ты уверен?

— Я люблю тебя.

— Ну… Спасибо, Кеннет.

— А что будет теперь?

— Мне придется заплатить какую-то сумму нашей прежней горничной, чтобы возместить ей ущерб, вызванный незаслуженным увольнением.

— Это не совсем то, о чем мне хотелось узнать.

— Само собой.

— Значит?

— Значит, жди.

— Чего?

— Пакета, звонка, да?

— Выходит, я увижу тебя снова?

— Я прямо-таки слышу, как ты сейчас улыбаешься. Да, мы увидимся.

— Прекрасно, детка. Но увидимся ли мы опять и после того, следующего раза?

— Будем надеяться. Ты ведь понимаешь, наверное, что теперь все станет по-другому, правда? То, прежнее, уже никогда не вернется.

— Знаю. Но может, все станет еще лучше.

— Знаешь, Джон начал официальную процедуру развода. И почти все время теперь проводит в Амстердаме.

— Стало быть, мы сможем увидеться скоро?

— Мне все еще следует соблюдать осторожность, но, думаю, ждать следующей встречи нам осталось недолго. А теперь извини, у меня дела, надо бежать.

— Прости меня, Селия, за то, что навлек на нас такие неприятности.

— Ничего, все обернулось к лучшему. Но постарайся так больше не делать.

— Обе…

— Я побежала, любимый.

— …щаю. Эй, постой, ты сейчас сказала…

В шотландском суде присяжных существует, насколько я знаю, уникальная разновидность вердикта, свойственная только шотландскому праву, несмотря на то что вот уже три столетия наша страна во всех других отношениях полностью объединена с остальными частями Соединенного Королевства. Вердикт этот таков: «Вина не доказана».

Это значит, жюри присяжных не хочет зайти столь далеко, чтобы объявить: «Не виновен!» Просто сторона обвинения не сумела доказать вину убед ительно. Забавный вердикт, потому что он все равно позволяет вам выйти из зала суда свободным человеком, не отягощенным судимостью (при условии, разумеется, что вы не успели обзавестись ею раньше), хотя люди — и ваши друзья, и родственники, и просто знакомые — будут до конца вашей жизни время от времени вспоминать о вынесенном вам двусмысленном вердикте, и его неопределенность еще не раз вам аукнется.

Законодатели предпринимали попытки ввести бинарную оценку вины подсудимых «Виновен» — «Невиновен», но, я думаю, зря. Случись мне оказаться в числе присяжных, я ни за что на свете не согласился бы на вердикт «Вина не доказана» в отношении подсудимого, которого считал бы виновным, однако, с другой стороны, с удовольствием вынес бы половинчатый вердикт в отношении парня, которого иначе пришлось бы признать невиновным, но которого следовало проучить с помощью средства, о котором теперь идет речь. Ведь на самом деле такое решение жюри является вот чем: полунаказанием, своего рода предупреждением или условным освобождением от наказания, причем, что примечательно, назначаемым не судьей, а заседателями, то есть обыкновенными членами общества. Думаю, уже только одно это служит достаточным основанием, чтобы сохранить такой вид вердикта.

Вот уже который месяц я ломаю голову: а не его ли мысленно вынес мне Джон Мерриэл на том судебном процессе, что состоялся у него в голове? Наверняка же у него оставались подозрения, что за мной что-то еще числится, может, даже за мной вместе с Селией.

Не знаю. Никак не могу решить.

Не доказано. Ладно, хоть так.

Чем больше вдумываешься, тем сильнее начинает казаться, что этот странный шотландский вердикт подходит практически ко всем жизненным ситуациям, а не только к той, для которой он сперва предназначался. Вся моя карьера на радио, например, почти идеально подходит под определение «Вина не доказана». (Конечно, когда меня множество раз прогоняли с работы, в моих ушах неоднократно звучало «Виновен», но в целом выражение «Вина не доказана» подходит куда лучше.) Шотландия… определенная автономия в рамках Объединенного Королевства — это что? Становится она более британской? Или более европейской? Не доказано.

Или взять Селию и меня. Не доказано.

Я так и не дождался ни обещанного пакета, ни телефонного звонка. Вместо этого мы решили начать видеться прилюдно. Для первого раза Селия предложила встречу в Британском музее, в зале нереид. Это произошло в марте. Мы как бы невзначай натолкнулись друг на друга прямо перед огромным белым сооружением, возвышающимся подобно величественному памятнику эпохе колониального грабежа. Обменялись взглядами, кивками и рукопожатиями, а затем прогулялись до расположенного здесь же, в музее, кафе. Она спросила, как я, а я ответил, что понемножку прихожу в себя. Она извинилась за поведение мужа, который так сильно меня ударил, а я попросил меня простить, что явился с визитом без приглашения хозяев. Мы говорили так, словно разыгрывали спектакль, а затем простились, снова обменявшись рукопожатиями. При этом в моей руке, а затем в кармане незаметно оказалась сложенная в несколько раз записка, — и на следующий день мы встретились в «Сандерсоне». Причинное место сильно болело. У меня, конечно, не у нее. Но все равно получилось потрясающе.

Мы стали встречаться чаще, это продолжалось всю весну и все лето, бракоразводный процесс потихонечку продвигался, мистер Мерриэл почти не покидал Амстердама и занимался делами оттуда, а его новая любовница просто цвела.

На людях мы встречались в качестве друзей. Наедине, что случалось реже, — в качестве любовников, каковыми всегда и являлись.

Однажды в июне, когда мы выходили из бара, Селия поцеловала меня в щеку, а на следующей неделе слегка коснулась губами моих губ, выходя из такси, на котором я подвез ее домой после ужина в ресторане. Спустя две недели мы танцевали в «Крути» и при этом целовались уже открыто, а затем, перейдя в «Ретокс», продолжали целоваться в полутемном закутке, где стоял наш столик. И только в конце июля она пришла ко мне на «Красу Темпля» и осталась там; так я впервые провел с ней всю ночь и наконец смог проснуться с нею утром в одной постели. При этом мы ни разу не заметили, чтобы за нами кто-то следил. Но кто знает — лучше было не рисковать.

Я до сих пор побаиваюсь, что однажды Мерриэл очнется и неким образом осознает, что мы с Селией были любовниками еще в те времена, когда он это лишь смутно подозревал, и захочет, хоть с опозданием, отомстить, однако Селия, кажется, остается на сей счет совершенно спокойной.

— Джон считает меня чересчур правильной и даже повернутой на честности, — сказала она мне, — То, что я заплатила уволенной им горничной и увиделась с тобой, чтобы извиниться за его поведение, кажется ему лишь забавными симптомами моей болезненной, маниакальной привязанности к его особе. Он думает, я встречаюсь с тобой, чтобы досадить ему, намеренно или подсознательно претворяя в жизнь его неоправдавшиеся подозрения, и все лишь для того, чтоб его наказать. Он верит, будто происходящее между тобой и мной на самом деле касается только нас с ним, это тешит его самолюбие. Он, стало быть, полагает, будто я обманываю саму себя относительно мотивов, побудивших завязать с тобой отношения, и это ему даже нравится.

Я нахмурился:

— Ты уверена, что все так и есть?

— Ну разумеется. Я легко могу проследить его мысли и знаю, как повернуть их в ту сторону, в какую мне нужно.

Я обдумал ее слова, и в мою голову закралось страшное подозрение:

— Надеюсь, ты не умеешь делать того же со мной, правда?

Селия негромко засмеялась, пожала мне руку и сказала:

— Как ты мог подумать?

Мне так и не удалось получить от нее определенного ответа.

Как бы то ни было, нам, похоже, действительно больше ничего не грозит, но кто знает… Не доказано.

Другой причиной моего беспокойства стало то, что нашим с Селией отношениям неизбежно предстояло очень сильно измениться, поскольку прежде мы как пара являлись страстными любовниками и ничем больше, эдаким двуединым сексуальным отклонением от нормы, чудом природы, прекрасным и редким, способным, возможно, существовать лишь в изысканной тепличной атмосфере эпизодически следующих один за другим гостиничных номеров, благоухающих запахом лилий, но абсолютно непригодным к иной жизни, к повседневности мирских забот, посреди которых сей изысканный цветок вполне мог захиреть и засохнуть, не вынеся ничем не примечательного существования. А вдруг нам больше нечего сказать друг другу, кроме того, что мы уже сказали, когда наш ум и наши тела растворялись в окружающей темноте? Наверное, у каждого имелись какие-то свои пристрастия и антипатии, о которых другой даже не догадывался, потому что до сих пор им не было возможности проявиться, ведь мы встречались от случая к случаю и проводили вместе совсем мало времени, да и то в пьянящей тропической жаре апартаментов, где мы, отгородившись от реальности, были слишком заняты сексом  чтобы выказать себя с какой-либо другой стороны и узнать друг друга получше.

Так, например, Селия выяснила, что я храплю, если крепко выпью, а затем усну на спине (уверен, это далеко не единственное из ее открытий, но она поделилась со мной только этим). Я же, со своей стороны, узнал, что моя подруга, как бы она ни старалась удержаться, все равно начинает тараторить на просторечном мартиникском диалекте французского, стоит ей встретиться с кем-то из родственников или заговорить с ними по телефону. И да, вот еще: когда она однажды подхватила простуду, то оказалась совершенно несносной — была мнительной и ныла, как мужчина. А потом оправдывалась тем, что практически никогда не болеет и раньше не имела возможности к этому привыкнуть. Вот, пожалуй, и все. Ну и еще эта ее бредовая идея о параллельных мирах и о второй Сели. Двадцать восьмая годовщина ее земного существования как пришла, так и ушла, без каких-либо заметных или хотя бы видимых перемен, и Селия, похоже, в глубине души оказалась этим разочарована, день-два смутно переживала сей факт, пребывая в рассеянном настроении, но затем как бы стряхнула с плеч подобные заботы и стала спокойно жить дальше, позабыв о прежних теориях.

— Как ты могла так легко от них отказаться? — запротестовал я, — Как ты решилась вот так, запросто, выкинуть их из головы? Я думал, ты действительно глубоко веришь во всю эту ерунду!

Селия лишь пожала плечами.

— Думаю, решающее событие, послужившее поворотным пунктом, просто случилось раньше, чем я ожидала, — объяснила она, хмуря брови, — Все произошло в том подземном гараже. Должно было выпасть на день рождения, а вышло не так. Событие было чересчур сильным. Оно подтолкнуло и сильно исказило ход вещей, — Она кивнула, словно что-то решив для себя окончательно, и лучезарно улыбнулась, — Да, именно так.

Я покачал головой.

Ирония судьбы заключалась в том, что сны и кошмары, в которых уже я сам оказывался по другую сторону судьбы, теперь начали посещать меня, и предо мной представали жуткие видения самого себя, ковыляющего в ином мире на костылях, я был там конченый человек, и Селию больше никогда не встречал; иногда же я просыпался, судорожно втягивая воздух, ибо только что наблюдал во всяких видах собственное разлагающееся тело, вернее комок гниющей плоти, свернувшийся в позе эмбриона в глыбе застывшего бетона внутри упаковочного ящика, лежащего на дне Темзы где-то в ее низовьях.

Так или иначе, Сели до сих пор полагала, что в этом раздвоенном состоянии была она, ранее. Итак, кто же из нас попал в тенеты множественности миров? Один из нас? Оба? Или вообще никто?

Лично я кликнул бы третий вариант, но кто знает, как все обстоит на самом деле, черт побери.

Не доказано — можно сказать и так.

Я никогда больше и близко не подходил к дому на Эскот-сквер. Селия ночевала на борту «Красы Темпля» раз в неделю. Мы с Крейгом опять стали друзьями, хотя начинать пришлось как будто заново. Эмма, пожалуй, отнеслась к случившемуся спокойней всех. Никки вызнала о происшедшем между мной и ее мамочкой и одарила меня таким огненным, яростным взглядом, какого я не забуду до конца дней.

— Кен, — сказала она, смягчаясь и печально покачивая головой, — ну что ты за человек?

Они все считают, что Сели замечательная. И Эд с ними согласен. Увидев ее в первый раз, он немедленно заявил:

— Остафь ево. Буть моей. А фсех остальных я брошу. Причем нафсегда. Наверно.

Селия улыбнулась:

— Должно быть, вы Эдвард. Вот мы и познакомились.

Поздней, тем же вечером, когда я знал, что она не слышит, я спросил его:

— Ну, как она тебе? Думаешь, стоит ею заняться всерьез?

Я хотел, чтоб мои слова прозвучали забавно, однако Эд ответил на полном серьезе, глядя на меня как бы с жалостью:

— Паря, боюсь, тута случай, когда решать не тебе, а ей.

Даже теперь он иногда надолго уставится на нас двоих, а затем тряхнет головой, посмотрит на меня и проговорит:

— Но как?!

Я полагаю, он прав.

Есть еще одна вещь, которой, правда, я не придаю большого значения; Сели я прямо заявил, что ее люблю, но она если когда об этом и обмолвится, то редко и как-то вскользь. И если мне когда-нибудь приходится видеть ее смущенной и по-детски взволнованной, то лишь когда ей случается называть меня «любимым», как тогда, в первый раз, по телефону, — или, бывает, дело обстоит как-то иначе, но все равно в том же духе. Однажды ночью, когда мы чувствовали себя особенно свободно и раскрепощенно — настолько, что, похоже, могли обсуждать все, что угодно, — я спросил ее насчет этого; она же в ответ просто улыбнулась и объяснила, что слово «любовь» в последнее время сильно обесценилось.

— Там, где речь идет о любви, — сказала она мне, — в наши дни следует быть бихевиористом.

Я обдумал сказанное и решил: «Да, я действительно чувствую себя любимым».

И еще раз о шотландском вердикте. «Не доказано». Возможно, и нет таких отношений, которые можно до их завершения считать доказанными — в том или противоположном смысле. Наверное, на это можно только надеяться в нынешнем разбитом, рушащемся мире, который мы создаем для себя и своих потомков.

«Аддикта» теперь знаменита, и фотографии Джоу можно увидеть везде, куда ни глянь, но, к счастью, не то сама группа, не то ее менеджеры решили, что пора завоевывать Америку, и они бесследно пропали из поля зрения большинства, для которого, как всегда, с глаз долой — из сердца вон.

Я, как ни удивительно, удержался на работе.

За месяц до того, как долг призвал нас на Мартинику, мы слетали в Глазго. Селия до сих пор не видала в Шотландии ничего, кроме того чертова мрачного поместья с продуваемым всеми ветрами замком близ Инвернесса да увеличенных подзорной трубой оленей и олених за миг до того, как какой-нибудь урод их застрелит, а мне хотелось познакомить ее со всем остальным, да еще в самую лучшую пору, то есть в конце лета. У нас образовался недельный отпуск, и мы решили взять напрокат машину, чтобы поколесить по стране, останавливаясь на ночь в отелях. В первый день в Глазго мы прошвырнулись по магазинам, а затем просто бродили по городу, пока не пришло время двигать к моим родителям, где нам предстояло поужинать, — но тут хлынул внезапный ливень, и мы побежали по Ренфидд-стрит, уворачиваясь от машин и крепко держась за руки.