(2)

Когда я проводил Хэ Чжиу, на душе стало неспокойно. Хотя временно работать на хлопковом заводе все равно лучше, чем в деревне трудиться в поле, однако мой социальный статус не изменился, я продолжал считаться крестьянином, а если все так и останется, то ты человек низшего сорта. На заводе в тот момент с десяток людей перевели с временной работы на постоянную. Они щеголяли в кожаных ботинках и часах, всячески демонстрировали свое превосходство и посматривали на остальных свысока. К тому времени я уже прочел классические романы «Троецарствие», «Сон в красном тереме» и «Путешествие на запад», знал наизусть несколько десятков танских и сунских стихотворений и красиво писал иероглифы ручкой. Я частенько помогал одному старому рабочему, вышедшему на пенсию, писать письма его сыну, который служил в Ханчжоу.

Письма у меня получались наполовину на современном языке, наполовину на вэньяне с нагромождениями всяких цветистых фраз, до сих пор как вспомню, так уши горят. Тот старик всем меня нахваливал, говорил, что я «молодой представитель мелкой интеллигенции», да я и сам считал себя непризнанным талантом и грезил, как смогу широко заявить о своих способностях. Ясно, что на заводе я долго не задержусь, но при мысли о возвращении в деревню я чувствовал себя точно скаковая лошадь, которую заперли в коровнике. В то время в университеты принимали без экзаменов, по рекомендации крестьян-бедняков и середняков, и хотя теоретически я подходил для поступления, фактически это было невозможно. Каждый год небольшого количества мест не хватало для детей местных партработников, так что очередь вообще не могла дойти до меня, паренька с пятью классами образования, выходца из семьи середняков, большеротого, со странной внешностью. Я очень долго думал и понял, что пойти служить – единственный способ сбежать из деревни и изменить судьбу. Попасть в армию было хоть и сложно, но попроще, чем в университет. С 1973 года я каждый год регистрировался как призывник, сдавал физическую подготовку, но всегда получал отказ. Наконец в феврале 1976-го, после бесконечных перипетий, я получил-таки повестку благодаря протекции многих уважаемых людей. И вот в одно снежное утро, пройдя пешком пятьдесят ли, я переоделся в военную форму, влез в грузовик и поехал в уезд Хуан, где поселился на территории бывшей усадьбы рода Дин и начал проходить курс молодого бойца. Я снова посетил былые места осенью 1999 года. В этот момент уезд Хуан переименовали в город Лункоу, а усадьбу рода Дин, где некогда расквартировывали солдат, превратили в музей. Дом, который тогда производил впечатление огромного и величественного, показался маленьким и приземистым, это значит, что мой кругозор расширился. После того как закончился курс молодого бойца, нас с тремя новобранцами распределили в так называемый «секретный отдел министерства обороны». Многие односельчане завидовали тому, что я попал в хорошее место, но, прибыв туда, я испытал крайнее разочарование. Оказалось, что это всего лишь станция радиоперехвата, которую в скором времени собираются расформировать. Вышестоящая инстанция находилась аж в Пекине, поэтому мы подчинялись тридцать четвертому полку гарнизона Пэнлай на территории уезда Хуан. Но полк нас не контролировал, даже не то чтобы не контролировал, скорее не мог с нами справиться. Наша часть носила номер двести шестьдесят три. Даже присказку сочинили: «Наша часть – для всего полка напасть». Теперь вы понимаете, в какую хреновую часть я попал. В мои обязанности, помимо боевых дежурств, входила еще и работа в поле. Единственным, что вызывало теплые чувства, был грузовик, точь-в-точь как грузовик отца Лу Вэньли. Та же модель, тот же цвет, тот же возраст. Водил грузовик офицер лет сорока, по фамилии Чжан, – низкорослый мужичок с седыми волосами и половиной вставных зубов. Мы его звали техником Чжаном. Он был второй раз женат, вторая жена с дочерью перебралась в Цзинань, где устроилась на работу, а сам он с сыном от первого брака жил в части. Оба, и отец и сын, обожали баскетбол и частенько на баскетбольной площадке бросали мяч в кольцо с какого-то определенного места, а тот, кто проигрывал, должен был с середины площадки довести мяч до кольца, ударяя по нему головой. Когда я только-только приехал, то частенько видел, как техник Чжан заставляет сына на карачках передвигаться по площадке, отбивая мяч. Через год, наоборот, в основном сын заставлял отца отбивать мяч. Кстати, парню дали диковинное имя – Циньбин, то есть «личный охранник», так вот этот Циньбин безо всякого сожаления бил палкой по высоко поднятому заду техника Чжана, приговаривая: «Быстрее давай, быстрее! А то ползешь, как росток фасоли в выгребной яме, который выдает себя за длиннохвостую личинку мухи!»

Я в тот момент уже не питал иллюзий касательно будущего, поскольку в этой крошечной части, где служило чуть больше десяти человек, совершенно не было перспектив для роста. Я услышал от бывалых солдат, что из новичков надо выбрать одного, чтобы техник Чжан обучил его водить машину, и размечтался, что этот жребий падет на меня. В деревне я мог лишь, вылупив глаза, смотреть, как отец Лу Вэньли проносится мимо на грузовике «ГАЗ-51», поднимая клубы пыли. Единственный раз мне удалось приблизиться к грузовику, за что я чуть не поплатился своей ничтожной жизнью – отец Лу Вэньли припарковал грузовик на улице перед снабженческо-сбытовым кооперативом и пошел купить сигарет, а я воспользовался возможностью, чтобы ощутить всю прелесть грузовика, и залез на бампер, уцепившись за задний борт. Отец Лу Вэньли купил сигареты, вышел, запрыгнул в кабину и помчался прочь, обдав меня облаком пыли, от которого стало трудно дышать, я разжал руки, и меня отбросило на землю, словно кусок глины. Я поднялся на ноги лишь через некоторое время, с разбитой физиономией, полным ртом крови, полдня приходил в себя, но в итоге так и не понял, как такое могло приключиться, лишь позднее до меня дошло, что это была инерция. Сейчас мне каждую неделю удавалось проехаться на «ГАЗ-51», чтобы добраться до колхоза, находившегося в двадцати ли от казармы. У нас в части служило всего шестнадцать человек, а возделать надо было сорок му земли. Из шестнадцати человек девять были офицерами, они по очереди дежурили на кряхтевшей установке, то есть на полях трудиться могли только шестеро. Но из нас шестерых двое балагуров из Тяньцзиня, которые умели трепать языком, постоянно отлынивали от работы, в итоге реально работали только мы вчетвером. Техник Чжан вез нас на поля, несясь на всех парах по песчаной дороге вдоль моря. В кабине на пассажирском сиденье сидел или его сын, или кто-то из офицеров. Мы же ехали стоя в кузове, ухватившись за борта, засунув фуражки в карманы брюк, ветер дул в лицо и трепал волосы, и мы чувствовали себя счастливыми. Вспоминая о том случае, когда я чуть не лишился жизни из-за желания испытать на себе скорость грузовика «ГАЗ-51», я про себя считал, что пойти в армию того стоило.

Техник Чжан водил с безумной скоростью, просто лихач какой-то. В те времена машин было мало, во всем Китае не было ни сантиметра скоростных шоссе. Говорили, что эта дорога вдоль моря самая лучшая, ее построили японцы во время вторжения в Китай, но ширины хватало, только чтобы разойтись двум автомобилям. По обочинам ездили велосипедисты, которые исчезали в облаке пыли от нашего грузовика. Мы часто слышали, как велосипедисты ругались последними словами вслед машине. Здешние жители были побойчее, чем мои земляки. Отец Лу Вэньли столько раз сбивал в нашей деревне псов и кур, а ему никто и слова не сказал. Но стоило технику Чжану переехать старую курицу, как ее хозяйка, прихватив дохлую птицу, опираясь на клюку, дошла до наших казарм, встала на пороге командного помещения и начала колотить по двери клюкой, ругаясь на чем свет стоит. Впоследствии я узнал, что эта старуха стала прототипом героини фильма «Минная война», храброй женщины, вступившей в ополчение, и оба сына ее были старшими офицерами Народно-освободительной армии. Она в ярости приговаривала:

– Какая вы Восьмая армия? Японские черти, когда вошли в деревню, и то так не лихачили!

Наши начальники тотчас принялись кланяться и извиняться и предложили старухе компенсацию в десять юаней.

– Десять юаней? Моя курица каждый день несет по яйцу с двумя желтками, так что за год получается триста шестьдесят пять таких яиц. Пять яиц – цзинь, цзинь стоит пять юаней восемь фыней. Ну-ка, сосчитайте, сколько получается?

Командир уламывал ее и так и сяк, в итоге выпроводил старуху, вручив ей двадцать юаней. Кто бы мог подумать, что она уйдет и тут же вернется в казарму и потребует от руководства привести к ней водителя?

– Дайте посмотреть, что же это за человек такой, – прошамкала она, – что у него старый грузовик несется точно дикий заяц, напуганный выстрелом?

Делать нечего, командиру пришлось отправить за техником Чжаном. Техник Чжан как увидел старуху, так вытянулся по стойке смирно, неискренне отдал честь, а потом сказал:

– Тетушка-революционерка, ваш младший товарищ признает свою вину!

Старуха ответила:

– Если признаешь, то надо исправлять! Впредь, когда проезжаешь по деревне, снижай скорость до двадцати пяти километров в час, а не то я прямо на улице закопаю несколько мин и взорву тебя к чертям собачьим, ублюдок!

Потом говорили, что сообразительный техник Чжан навестил старуху, принес ей сластей и даже попросил стать названой матерью. В 1979 году, за два месяца до того, как меня перевели в округ Баодин в провинции Хэбэй, техника Чжана тоже перевели в крупную часть военного округа провинции Цзинань, где он стал помощником по материально-техническому обеспечению и после стольких лет разлуки воссоединился с женой. Его сына Циньбина, хоть тому исполнилось всего пятнадцать, тоже зачислили в ряды вооруженных сил, он стал членом художественной агитбригады, где под руководством прославленного артиста Гао Юаньцзюня изучал шаньдунский сказ. Говорили, что старший сын той старухи был важным начальником в военном округе и своим переводом техник Чжан обязан ей.

Техник Чжан во многом был не похож на солдата – например, он всегда надевал фуражку набекрень, расстегивал шинель и ходил вразвалочку, как типичный бандюган из фильмов. Он любил выпить молодого вина, но пьянел уже с небольшого количества, два ляна – и готово, а как напивался, так принимался напевать себе под нос известную вульгарную песенку «Вторая сестрица Ван скучает по мужу». А еще он любил заигрывать с деревенскими девушками, каждый раз, как он ехал в город, в грузовике вместе с ним ехала какая-нибудь из девушек постарше. Особенно близкие отношения сложились у него с одной девицей по имени Ку Мэйцзы. Ее отец держал свиноматку и, когда та принесла восемь поросят, захотел поехать в уездный город продать их, так техник Чжан загрузил свиноматку с поросятами в наш грузовик и с особой осторожностью довез до мясного рынка в уездном городе. Несмотря на свои недостатки, техник Чжан очень заботился о грузовике. Каждую субботу он занимался техобслуживанием машины. Чжан знал грузовик как свои пять пальцев, так что по одному только звуку понимал, где возникли неполадки. Если бы не обслуживание техника Чжана, наш «ГАЗ-51», переживший град пуль во время Корейской войны, давно уже превратился бы в груду металлолома. Техник Чжан очень хорошо ко мне относился. Всякий раз, загоняя свой грузовик на техобслуживание, он звал меня помочь помыть или отремонтировать машину. Приехавшие вместе со мной новобранцы в один голос говорили, что техник Чжан готовит из меня смену, я и сам так думал. От техника Чжана я узнал принцип работы двигателя и понял, почему грузовик может мчаться так быстро. Я рассказал о грузовике «ГАЗ-51», принадлежавшем колхозу «Цзяохэ», на котором разъезжал папа Лу Вэньли. Техник Чжан удивленно сказал:

– Я-то считал, во всем Китае остался только один такой раритетный грузовик в рабочем состоянии, не думал, что у вас сохранился еще один. – А затем продолжил: – Когда выдастся возможность, съездим туда, чтобы два грузовика встретились.

Он считал, что у машин есть душа, и так же, как в старых деревьях заводятся привидения, привидения могут завестись и в грузовике, который сновал под пулями и который обагрила кровь героев. А что будет, когда встретятся два таких грузовика с привидениями? Техник Чжан говорил, что он девятый водитель этого грузовика. Первый пал смертью храбрых прямо за рулем: вражеская пуля или осколок снаряда разбили вдребезги стекло грузовика, а героический водитель, несмотря на тяжелое ранение, умудрился вывести машину с окутанного густым дымом и охваченного огнем поля боя. Техник Чжан перечислял мне имена и места рождения предыдущих восьми водителей, словно потомок, который рассказывает кому-то свою родословную. Грузовик изготовили в 1951 году на советском заводе имени Горького, так что он был всего на четыре года старше меня. Услышав из уст Чжана историю боевой славы этого грузовика, я проникся к нему почтительным уважением, а потому при мысли о машине отца Лу Вэньли почувствовал, что два этих грузовика словно сестры-близнецы, давным-давно разлученные. Почему именно сестры, а не братья или не двойняшки брат с сестрой, я и сам не мог сказать, просто это было первое, что пришло на ум, а потом так и застряло в голове. А еще мне подумалось, что меня изначально приписали к гарнизону Пэнлай в Цзинаньском военном округе, а то, что я попал в эту маленькую часть, подотчетную генеральному штабу, – чистая случайность, вероятность такого стечения обстоятельств выше, чем вероятность того, что Лу Вэньли с одного удара попадет мячиком в рот учителя Лю, но не намного. И когда техник Чжан до конца поведал мне славную историю грузовика, я понял, что мое распределение было предначертано судьбой и мой долг помочь воссоединиться двум разлученным на долгие годы сестрам.

В январе 1978 года наш новый командир закупил сорок корзин яблок и сто связок лука и велел технику Чжану доставить это начальству. Наши начальники сидели в глухих горах, в пригороде Пекина, по прямой от нас – тысяча двести километров. Чтобы было кому помочь ему в дороге, техник Чжан выбрал меня в качестве сопровождающего помощника. Завидное назначение. Мы выдвинулись за полночь и изначально планировали к вечеру следующего дня добраться до места. Но стоило нам проехать город Вэйфан, как в грузовике возникли неполадки. На малой скорости, до пятидесяти километров в час, все было в порядке, но стоило превысить эту отметку, как из выхлопной трубы очередями выстреливал густой дым. Первым делом техник Чжан подумал, что проблема в подаче топлива, но когда он заполз под грузовик с фонариком и все проверил, то не обнаружил никаких неполадок. Стоило набрать скорость, произошло то же самое. Это случилось в самый темный предрассветный час в лютый холод, вокруг повсюду лежал иней. Техник Чжан расстелил на земле ватник, залез под грузовик и еще раз шаг за шагом все проверил, но так ничего и не нашел. Мы забрались в кабину и закурили, техник Чжан пробормотал себе под нос:

– Что за чертовщина, мать твою! Грузовик, дружище, ты что это? Я на тебе десять с лишним лет езжу, никогда тебя не подводил!

Когда он так сказал, у меня от его слов сердце затрепетало от ужаса, я не знал, что же будет дальше, но сразу же припомнил грузовик отца Лу Вэньли в колхозе «Цзяохэ», до колхоза ехать около ста километров, для машины совсем не далеко, неужто два грузовика торопятся увидеться? Техник Чжан тем временем приговаривал:

– Старина, помоги мне выполнить задание, отвезти яблоки и лук в Пекин, а на обратном пути мы обязательно сделаем небольшой крюк и заедем в колхоз «Цзяохэ», повидаться с твоей сестрицей.

Видимо, мы с Чжаном понимали друг друга без слов, сердцем. Взошло солнце, по обе стороны от дороги простиралась белизна – то ли иней, то ли солончак. Мы тихонько въехали в уездный город Шоугуан, чтобы найти местечко перекусить. В то время Шоугуан был пустынным и полуразрушенным городом-призраком: на весь город единственная дорога и единственный придорожный ресторанчик, на дверях которого написано, что он откроется в восемь утра, но на самом деле открылся лишь в девять. Еды никакой не оказалось, кроме вчерашних холодных пампушек. Увидев, что мы в военной форме, официантка оказала нам любезность и пообещала побыстрее разогреть для нас пампушки, а еще бесплатно принесла термос с горячей водой и тарелку солений. Тогда одну пампушку можно было получить за две карточки на питание номиналом по сто граммов, но я взял с собой только карточки крупного номинала, которые принимали во всей стране. Официантка не нашла сдачи, сбегала к начальнику, который решил, что мы заплатим живыми деньгами из расчета три цзяо за карточку номиналом в пятьсот граммов.

В 2003 году меня пригласили в Шоугуан поучаствовать в овощной ярмарке. Теперь это был современный город с лесом высоток и широкими проспектами, а на некогда пустынных землях теснились ряды пластиковых теплиц. Эти теплицы изменили меню китайского народа, нарушив сезонность овощей и традиционные места их выращивания. Местные жители выращивали в теплицах неслыханные и невиданные овощи и фрукты, при виде которых иностранные торговцы и китайская публика ахали от удивления.

Мы наелись и снова двинулись в путь, а наш старенький «ГАЗ-51» продолжил капризничать, в итоге пришлось всю дорогу ползти, выпуская клубы дыма, и мы с трудом дотащились до уездного города округа Хуэйминь, где отогнали грузовик в автомастерскую и попросили старого мастера помочь нам разобраться, в чем дело, и отремонтировать. У седого как лунь старика на левой руке не хватало двух пальцев, но делал он все четко, вызывая всеобщее восхищение. Как только мастер увидел наш старый грузовик, глаза у него заблестели, и он сказал:

– Ого, такой ветеран, а еще бегает.

Техник Чжан предложил старику папиросу, и тот разговорился. Оказалось, что он участвовал в движении за сопротивление американской агрессии в составе мотопехоты и был боевым товарищем того самого первого водителя, который погиб за баранкой грузовика. Старик, разволновавшись, кружил вокруг машины, поглаживая борта рукой, точно наездник, увидевший клячу, бывшую лошадью, которую он потерял много лет назад. Он запрыгнул в кабину и проехал десять с лишним кругов по дорожке вокруг автомастерской, потом вылез и сказал, что проблема с подачей топлива. Несколько раз все тщательно проверил, но не нашел никаких неполадок. В итоге мастер сказал:

– Старая машинка, приспосабливайтесь.

Мы хотели заплатить, но старик отмахнулся. Мы снова выехали на шоссе, но стоило набрать скорость, как опять повалил дым. Техник Чжан припарковал грузовик на обочине, положил голову на руль и долго не двигался. В конце концов я сказал:

– Товарищ Чжан, давайте разберем систему подачи топлива и еще раз все проверим. Может, перед поездкой, когда мы отгоняли грузовик на капитальный ремонт в службу материально-технического обеспечения, они что-то не то туда засунули.

– Да что они могли засунуть? От уезда Хуан и до Вэйфана выдавал восемьдесят в час и бежал бодренько!

Тем не менее техник Чжан вылез из кабины и принялся наблюдать, как я разбираю систему подачи топлива. Добравшись до масляных фильтров, я достал изнутри керамический фильтр. Техник Чжан закричал:

– Мать моя женщина! Это что еще за штуковина?

Оказалось, что наши ремонтники из лучших побуждений вставили керамический фильтр, но поскольку отверстия в фильтре были слишком маленькими, подача топлива оказалась недостаточной, поэтому грузовик и не мог нормально разогнаться. Чжан с силой швырнул фильтр на землю, затем схватил гаечный ключ, чтобы вернуть систему подачи масла на место, вытер руки тряпкой, надел перчатки, запрыгнул в кабину, нажал педаль газа. Грузовик с ворчанием поехал, скорость дошла до отметки сто километров в час – ни хлопков, ни дыма, все было нормально.

– Твою ж мать! Чуть не сгубили моего жеребчика! – ругался Чжан. Он вошел в раж, словно наездник на превосходном рысаке; когда мы добрались до Цанчжоу, солнце уже закатилось, пришлось искать ночлег.

В гостиницах мест не было, но одна девушка из персонала, добродушная толстушка, заметив наш усталый вид, сказала, мол, товарищи солдаты, если вы не против, я могу постелить вам два матраса прямо на полу. Толстушка постелила нам матрасы, а еще принесла два тазика с горячей водой вымыть ноги. Мы были очень растроганы. Лежа на земле, когда ремонтировал грузовик, техник Чжан простыл и беспрерывно кашлял, я сбегал на улицу, нашел аптеку и купил ему лекарства от простуды. Я специально сделал крюк, чтобы проведать наш грузовик. Грузовик стоял на обочине, кабина накрыта брезентом, плотно так укутана. Я потрепал грузовик по капоту, приговаривая:

– Туго тебе пришлось!

В ту ночь я спал крепко. Наутро и техник Чжан поправился. Толстушка сказала, что мы можем в гостинице позавтракать ютяо, лепешками и жидкой кашей, но если нам все это не по вкусу, то она может сходить купить нам пельмени, но только после восьми часов. Мы сказали, что нас вполне устроит все вышеперечисленное. Мы поели и снова отправились в путь. Около полудня, после того как мы проехали уезд Тун, мы попали в Пекин и оказались на проспекте Чанъань, техник Чжан разошелся не на шутку, и старенький «ГАЗ» помчался быстрее, чем легковушки. Нас остановил полицейский в синей форме с белыми нарукавниками и с жезлом в руке. Он сурово отругал техника Чжана за превышение скорости. Чжан, не переставая извиняться, сказал, что впервые в Пекине и правил не понимает. Пекин, боже, это же Пекин! Кто бы мог подумать, что я, бедный парень из уезда Гаоми, 18 января 1978 года окажусь в Пекине? Я увидел все эти белые и черные легковушки и зеленые армейские джипы. Увидел все эти высотки и многоэтажки. Увидел целую толпу голубоглазых и длинноносых иностранцев. Тогда Пекин по площади не достигал и десятой части современного Пекина, но в моих глазах он уже был громаден настолько, что внушал трепет.