Глава 23
Как и обычно, Тереза ужинала в столовой гостиницы. Она держала в правой руке вилку, а локтем левой не давала закрыться книжке, пристроенной на столике. Ее радовало, что, кроме них с Эми, в столовой нет ни души. Эми обслуживала ее почти без слов, однако выглядела вполне приветливо. Несколько удивляло отсутствие американцев, и, когда Эми принесла кофе, Тереза спросила, не выписались ли они.
— Нет. Они сказали, что поужинают в ресторане. В Истбурн поехали вроде бы.
— Ищут еду себе по вкусу? Как вы считаете, удовлетворят их в Истбурне?
— Так вы уже знаете про еду?
— Да Ник что-то такое вскользь говорил. Капризные клиенты, привередливые.
Эми молча улыбнулась и отошла. Тереза ела медленно, словно через силу, потому что делать ей сегодня было нечего, кроме как засесть в баре, и она твердо решила сражаться с этим искушением как можно дольше. А что до дел, они у нее тоже были, пусть и ерундовые; в частности, следовало разобраться со счетами по кредитной карточке. Каждый сеанс «Экс-экс» обходился в приличную сумму. Размер ее кредита позволял вроде бы ни о чем не беспокоиться, однако она слишком поздно сообразила, что все счета будут направляться на домашний адрес. А так как ее там нет, никто по ним ничего не заплатит, пока она не вернется домой. На обороте карточки был напечатан круглосуточный телефон на случай недоразумений, она собиралась сегодня же позвонить и разобраться со всеми этими делами.
После долгого, изнурительного «Экс-экс»-сеанса Тереза была как выжатый лимон; дома при подобных обстоятельствах она попросту убила бы вечер: смотрела бы телевизор, делала всякие мелкие хозяйственные дела, писала письма, которые давно пора написать, перезванивалась со знакомыми. Здесь все это было либо невозможно, либо малопривлекательно, особенно идея звонить с гостиничного телефона на другой берег Атлантики. Да и время сейчас в Вашингтоне другое, все знакомые на работе.
Так что можно было никуда не спешить, читать себе да отхлебывать кофе. Запоздало сообразив, что Эми только из-за нее и задерживается, она со вздохом закрыла книжку и пошла наверх, неопределенно размышляя, что нужно сказать кредитно-карточной компании и как сказать это покороче.
Достав из сумочки магнитный ключ и почти уже подойдя к своему номеру, она вдруг заметила, что в дальнем, погруженном во тьму конце коридора кто-то стоит. По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Из тени появился человек, он дошел до двери ее номера и остановился. Тереза тут же узнала Кена Митчелла, молодого парня, говорившего с ней раньше, и ее страх сменился раздражением. Вспомнилось, что и в прошлый раз он тоже поджидал ее у двери.
— Здрасьте, мэм. — Губы Митчелла изогнулись в деланно приветливой улыбке.
— Добрый вечер.
Тереза старалась его не замечать, но он занял такую позицию, что она не могла подойти к двери, не вступив с ним в прямой физический контакт. Уже здесь, в двух шагах от него, она чувствовала запах какой-то дорогой косметики: тонизирующего лосьона, масла для тела, средства для укладки волос. Он был в светлом, спортивного покроя костюме. У него был узкий, безукоризненно завязанный галстук с мелким неброским рисунком. У него были короткие, заботливо причесанные волосы. У него были ровные белые зубы и тренированное тело. Глядя на него, ей хотелось уничтожить его, растереть в порошок.
— Я уже давно пытаюсь вас найти, миссис Саймонс. Нам с вами нужно поговорить.
— Извините, пожалуйста, но я очень устала.
— Мы знаем, кто вы такая, агент Саймонс.
— И что с того?
— А то, что мы вынуждены сделать вам некое предложение. Мы находим ваше присутствие в этой гостинице вредным — для нас, естественно. Мы связались в Вашингтоне с начальником вашего отдела и установили, что вы находитесь здесь не по служебным делам.
— Я в отпуске, — сказала Тереза. Ей на мгновение стало любопытно, о чем там говорили эти люди с ее начальством. — Вы не будете так любезны позволить мне пройти в свой номер?
— Да, но только вы не совсем вроде как и в отпуске, потому что проводите здесь нечто типа частного расследования по делу Джерри Гроува. В ФБР говорят, что они ничего об этом не знают и не уполномочивали вас каким бы то ни было образом. Вы, мэм, преступаете пределы своей юрисдикции, разве не так?
— Это не ваше долбаное дело, и Бюро тут тоже ни при чем. Вы что, не слышали, что я в отпуске?
— Если я верно понимаю ситуацию, то, пока у вас есть жетон. Бюро сохраняет интерес ко всем вашим действиям. И хотите вы того или нет, но мы считаем это нашим делом. Мы поселились в этой гостинице на основании договоренности, что кроме нас в ней…
— Вот с гостиницей и разбирайтесь, — оборвала его Тереза, начинавшая всерьез опасаться, чего там эта гоп-компания наговорила ее начальству и сотрудникам. Словно без них заморочек мало. — Я тут ровно ни при чем.
— Думаю, вы скоро убедитесь, что у нас есть способы убрать вас отсюда.
— Валяйте, — лучезарно улыбнулась Тереза. — Немногие американцы находят в себе смелость идти поперек ФБР.
— А кто вам сказал, что я гражданин США?
— Ах, извините, ошиблась. А теперь не могли бы вы меня пропустить?
— Нам нужна вся эта гостиница, — снова сказал Кен Митчелл. — Поэтому мы нашли для вас номер в другой гостинице, в истбурнском «Гранд-отеле». Наша компания готова оплатить все расходы по переезду, и мы настойчиво предлагаем вам к завтрашнему дню освободить вашу комнату. Кроме того, мы требуем, чтобы вы прекратили пользоваться услугами филиала нашей компании, расположенного на Уэлтон-роуд.
— Что это с вами? — спросила Тереза. — Вы когда-нибудь слушаете или только говорите?
— Я-то слушаю, а вот вы? Мы хотим, леди, чтобы вы отсюда съехали.
— Объясните мне, с какой такой радости, и, может статься, я об этом подумаю.
— В данном случае мы требуем, чтобы гостиница была предоставлена в полное наше распоряжение. У нас есть контракт с менеджментом…
— А вот они так не считают.
— Они ошибаются, и, если контракт будет нарушен, это дорого им обойдется, очень дорого. А пока что, вы либо покинете гостиницу добровольно, либо мы подадим судебный иск о выселении. Выбирайте, что вас больше устраивает.
Митчелл как стоял, так и стоял; чтобы открыть дверь, Терезе пришлось бы его коснуться, а одна уже мысль об этом вызывала у нее тошноту. В слабой надежде, что он посторонится, она подняла на пробу правую руку, державшую карточку-ключ. Он не посторонился. Тереза опустила руку; она стояла в двух шагах от Митчелла, боясь его и ненавидя почти в равной степени.
— Есть и другие «Экс-экс»-провайдеры, — сказала она. — В Брайтоне есть такое заведение, вы же не можете помешать, чтобы я туда ходила?
— Да ходите вы куда хотите, лишь бы не в наш филиал.
— Зачем вам надо, чтобы я съехала?
— Вы путаете наши планы. Мы действуем по лицензии на изготовление софтвера, выданной нам в рамках проекта Валенсийского договора — общеевропейского соглашения, регулирующего свободу доступа к электронной информации. В США мы бы действовали по федеральной лицензии в соответствии с законом Макстивена. Знаете этот закон?
— Да, конечно.
В ее памяти что-то щелкнуло — прошлогодние курсы переподготовки; предмет, в который она не слишком вникала; области, объявляемые карантинными в интересах разработки софта; право посылать уведомление о необходимости удалиться.
— Здесь законы США не действуют, — продолжил Митчелл, — поэтому мы действуем в соответствии с их европейским аналогом. Валенсийские протоколы несколько мягче, но если применить их в полную силу, результат получается примерно тот же.
— Могу я взглянуть на вашу лицензию?
Лицензия появилась у него в руке, как кролик из цилиндра фокусника. Он развернул ее и держал неподвижно, под таким углом, чтобы Терезе было легче читать.
— О'кей, — кивнула она. — Но почему вы столько об этом молчали?
— А вы почему молчали, что вы федеральный агент?
— А как же персонал гостиницы? — спросила Тереза. — Их вы что, тоже хотите выгнать?
— Нет, они нам нужны.
— А почему только они, а не я?
— Потому что они были здесь, когда Гроув устроил бойню, а вас не было. У них есть воспоминания о случившемся, а у вас нет. Нас интересует то, что они помнят, и не интересуют ваши теории.
— У меня нет никаких теорий.
— Расскажите это кому-нибудь другому. Вы с головой ушли в свои теории. А мы этого не хотим. Ваше присутствие разрушительно.
— Не порите чушь, — раздраженно отмахнулась Тереза. — Вы же не можете по собственному бзику разгонять постояльцев каждой приглянувшейся вам гостиницы, никто вам этого не позволит.
— Вы так считаете, агент Саймонс? Может, поспорим?
— Хорошо, но по закону Макстивена вам бы полагалось послать предварительное уведомление. За семь суток. А как там про это в Валенсии?
— Быстро вы усекли. То же самое. За восемь суток, если уж быть совершенно точным.
Тем временем Митчелл спрятал свою лицензию, гораздо медленнее, чем перед тем доставал. Тереза смотрела, как он аккуратно сложил ее, поместил в тонкий кожаный бумажник и спрятал бумажник в задний карман. Он напоминал одного агента, знакомого ей по Ричмонду. Кэлвин Девор, так его звали, Кэл. Энди с ним тогда дружил. Забавный был парень, большое лицо и большие, как грабли, руки, но при этом — поразительно элегантные движения. Что-то с ним теперь, с этим Кэлом? Хороший мужик.
— Ну хорошо, — сказала она. — Будем считать, что я получила уведомление и имею восемь дней на раздумья. А теперь отдзынь, слышишь?
Говоря, она смотрела мимо Митчелла в дальний, окутанный тьмой конец коридора и думала, что нужно бы позвонить Кэлу, но это потом, уже из дома.
— Не берите меня за горло, миссис Саймонс, — взмолился Митчелл. — Восемь суток это…
— Может статься, я уеду и раньше. А пока что не лезьте ко мне ни с какими разговорами, о'кей?
— Хорошо, — раздраженно буркнул Митчелл, и Тереза окончательно поняла, что выиграла очко.
— А в чем дело? — поинтересовалась она. — Отчего весь этот шум?
— Мы не так уж часто прибегаем к праву на удаление, но ведь кроссовер проявляется далеко не везде. А у вас есть свой интерес к гроувскому сценарию, и этот интерес конфликтует с нашим. Вас интересует ситуационный кроссовер, а нас — провенантная целостность и линейная когерентность. А главное, у нас есть лицензия, а у вас нет.
— А что такое ситуационный кроссовер? — спросила Тереза, безнадежно утопавшая в этом потоке профессионального жаргона.
— Это то, что происходит при ваших тренировках. То, для чего Бюро применяет «Экс-экс». Они используют тренировочные сценарии нейтрализации и ареста. Вы входите в сценарий многократно, с разных точек зрения, и это производит невральный сдвиг. Опыт, приобретаемый в сценарии, изменяет ваше восприятие при следующем входе. Мы называем это кроссовером, и если он происходит во время программирования, софт безнадежно калечится. Когда мы завершим компиляцию, можете делать все, что угодно, ведь для того «Экс-экс» и есть, но пока мы кодируем регрессии и записи воспоминаний, нам не нужны никакие кроссоверы. Они калечат линейную когерентность.
— А это второе, что вас интересует, как оно там называется?
— Провенантная целостность. Провенантная — то есть связанная с источниками и…
— Когда-то я это знала — или думала, что знала.
— Так вот, начиная выстраивать параметры сценария, мы стремимся к воссозданию целостной картины. Все операции должны быть гладкими, без сдвигов. Прошлые события нужны нам такими, какими они были, или как их запомнили главные персонажи — что в сущности одно и то же. Можно строить программу, начиная с любой из точек, но только если мы сохраняем провенантность целостной и без перекосов. Понятно? Нам не нужны синдромы ложных воспоминаний, не нужны пересказы из вторых рук, не нужно ничего, придуманного пост-хок, не нужны ничьи россказни, и уж всяко не нужно, чтобы люди вроде вас путались под ногами, переосмысляя ход событий.
— Вы невероятны, — сказала Тереза. — Вам это известно?
— Да, — кивнул Митчелл. — За невероятность мне и платят.
— А что, для вас это и вправду имеет какое-то значение? То, о чем мы сейчас говорили?
— Это наша работа.
За время разговора Митчелл почти не сдвинулся с места, на его лице было все то же выражение бесстрастной упертости, однако угрозы уже не чувствовалось. До чего же молодо он выглядит, подумала Тереза и прикинула его возраст. Он мог быть лет на… на сколько?., лет на двадцать младше ее. Так вот, значит, чем занимается теперь молодежь, думала она. Раньше ты получал образование, а потом шел в бизнес, или юриспруденцию, или на государственную службу, а теперь ты учишься говорить на компьютерном жаргоне, уезжаешь на Тайвань, меняешь гражданство и пишешь софт для провайдеров виртуальной реальности. Каким бы казался он ей, будь она лет на двадцать младше?
— Ну хорошо, — сказала она. — Но мне все равно непонятно, чем мое пребывание в одной с вами гостинице…
— Пока вы здесь живете, вы разговаривали с управляющим? Или с этой его работницей?
— С Эми? Ну да, конечно.
— И вы спрашивали их о Гроуве?
— А что тут такого особенного, — пожала плечами Тереза. — Об этом здесь помнят и думают все, ведь это часть их жизни.
— Плохо то, что об этом говорите здесь вы, миссис Саймонс. И поэтому мы не хотели бы вас здесь видеть. Мы знаем, что вы уже говорили с матерью Стива Рипона, с полицейскими, с газетчиками, с семейством Мерсеров и с кем только не. Кроме того, вы посещали наше дочернее предприятие и гоняли там шаровары. Чтобы построить сценарий, нам нужны воспоминания многих людей, в том числе и этих. Причем нужны чистыми, без всяких внешних наслоений. Вы создаете здесь мощный кроссовер, и поэтому, леди, до полного окончания работы мы не хотели бы видеть вас не только в этой гостинице, но и вообще в этом городе.
— Вы заключили с городом контракт? Если я никуда не уеду, вы им тоже вчините иск?
Пусть не сразу, пусть только на мгновение, но Митчелл улыбнулся, и лицо его стало совсем другим. А вот что бы было, думала Тереза, попроси я его вторично показать лицензию? Ей хотелось еще раз посмотреть, как двигаются его руки.
— Позвольте задать вам один вопрос, — сказала она. — Вчера я спросила в салоне «Экс-экс», есть ли у них сценарии по Гроуву. И было похоже, что я задела больное место. Техник сказала что-то такое насчет «до или после», а затем и вообще замолкла.
— Правильно, — кивнул Митчелл. Он снова был бесстрастен и невероятен.
— Про что это вы? Что — правильно?
— Правильно, что она вам не сказала. А как ее, кстати, звали?
— Не скажу. Вы устроите ей неприятности.
— Похоже, вы все уже сказали. А имя ее я и сам могу узнать.
— Ничуть не сомневаюсь. Послушайте, сказали бы вы мне, о чем это она тогда. До или после — чего?
— Она спросила вас, хотите вы сценарий Гроува до того, как он начал стрелять, или после этого.
— А с какой такой стати их два?
— Вот в этом мы сейчас и разбираемся. Техник полезла не в свое дело.
— Так почему же все-таки их два? — повторила Тереза.
— Потому что на полпути между началом и концом Гроув зашел в наше заведение и воспользовался «Экс-экс»-сценарием. В смысле когерентности это был аберрантный поступок, но нам все равно нужно вклеить его в сценарий. И вся линейность полетит к чертям собачьим. В такой ситуации почти неизбежно появление петель, паразитных обратных связей. Прежде у нас никогда еще не было сценария, в котором кто-нибудь гоняет сценарий. Вы только подумайте, какой тут нужен объем кодирования!
— А где был Гроув после того, как он ушел из салона «Экс-экс», но до того, как начал стрелять?
— Вот-вот, — кивнул Митчелл, — к этому все и сводится. До или после? Вы насочиняли на этот счет уйму теорий, и все они ведут к мощному кроссоверу. Нам такого не нужно.
— Вас не переспоришь, — отрешенно махнула рукой Тереза. — Вы всегда, наверное, бьетесь до последнего.
— Пока не добьюсь результата.
— А вот мне сейчас нужно пройти в свою комнату, — сказала она.
Но Митчелл так и не сдвинулся с места, не уступил ей дорогу, и тогда она решила протиснуться мимо него.
Она шагнула вперед и подняла руку, чтобы вставить ключ-карту в замок. Митчелл стоял, прислонившись к дверному косяку. Между их лицами были считаные дюймы, и она снова почувствовала запах лосьона. И ей невольно представилось, как он стоит перед зеркалом голый по пояс с распылителем аэрозоля в руке, глядя на свое запотевшее отражение. В этой картине было что-то такое…
Его лицо чуть приблизилось.
— Что вы делаете в этом отеле, миссис Саймонс, совсем одна? — спросил он мягким, негромким голосом.
Тереза ощущала ритмичные удары его слов даже не ушами, а где-то в районе шеи, как вкрадчивое, почти музыкальное тактильное вторжение. По ее спине пробежали мурашки, лицо жарко вспыхнуло. Она повернулась и увидела Митчелла совсем рядом. Дюймах в десяти, и он смотрел ей прямо в глаза. Он был так молод; минули годы с того времени, когда…
Она снова сосредоточилась на замке, не желая показаться ему дурехой, не могущей совладать с современной электроникой. Она знала, что карту нужно вставить точно под прямым углом, иначе дверь не откроется и придется начинать все заново. Митчелл заговорил опять, едва выдыхая слова.
— Так в чем же дело, леди? — спросил он. — Вам хочется… этого?
Тереза бросила возиться с ключом, отшагнула назад и взглянула на Митчелла.
— Что вы сказали? — спросила она, пытаясь скрыть свою растерянность.
— Почему вы здесь совсем одна, агент Саймонс? Если вам хочется, я полностью к вашим услугам.
Тереза ничего не сказала.
Наступило долгое молчание; Митчелл смотрел на нее и смотрел, и она отвела глаза. Но даже и не видя, она ощущала его всего — его поджарое мужское тело, его дорогую, отлично сидящую одежду, его тщательно причесанные волосы, головокружительный запах дорогого лосьона, спокойный голос, серые глаза, гладко выбритый подбородок, точные движения его рук, его молодость, его близость и его упрямое нежелание хоть на шаг отступить. Митчелл поднял правую руку ладонью вперед вровень с ее губами.
— Вы знаете, что я могу ею сделать, — шепнул он почти беззвучно.
— Может, зайдете ко мне на минуту? — спросила Тереза.
И наконец он отступил в сторону, позволив ей заняться замком, и она вставила ключ-карту с первой же попытки, радуясь, что не опозорилась у него на глазах, и что не вышло задержки, не было лишнего времени подумать, что же это она делает.
Дверь открылась в полутьму, свет был только тот, что проникал в комнату от уличных фонарей; она вошла первая, а Митчелл следом. Он захлопнул дверь ударом ноги. Обуреваемая желанием, поворачиваясь к нему, она отбросила в сторону и свою сумочку, и трепаную книгу в бумажной обложке, и ключ-карту в пластиковом чехле и услышала, как они попадали на пол. В спешке и суматохе их лица столкнулись, губы вдавились в губы, зубы скрипнули по зубам. Ее язык алчно просунулся ему в рот и ощутил чистый, прохладный, чуть сладковатый вкус, словно Митчелл только что ел яблоко. Она рывком, не жалея пуговиц, распахнула блузку и притянула его крепкое молодое тело к своим грудям, ее руки метались по его спине, по узкой талии, по маленьким упругим полушариям ягодиц.
Его пальцы остановились на ее затылке, на крошечном клапане, дразня его ритмичными прикосновениями. Его другая рука легла ей на грудь, легко и нежно, как аэрозоль из распылителя.
Через час Митчелл ушел, она осталась в постели среди беспорядочно разбросанных простыней, подушек, покрывал и одежды. Все еще голая, она повернулась на бок, протянула руку и положила ее туда, где минуты назад лежало его тело. Она удовлетворенно вспоминала то, что они только что делали, и что она тогда ощущала, как захватил ее и понес сокрушительный поток облегчения. Спать ей совсем не хотелось, она чувствовала себя бодрой и хорошо отдохнувшей.
Ее окружал неотступный, неистребимый мужской запах, он был на всем — на простынях, на ее коже, на губах, в волосах, под ногтями. Потом ей стало холодно, она натянула халат, подобрала гребенку и села на краю кровати, расчесывая всклокоченные волосы, глядя в стену, ругая себя, думая о Кене Митчелле и вспоминая Энди.
Они, эти двое, занимали в ее мыслях равно важное место; это было нехорошо, но не подлежало сомнению. Впервые со смерти Энди ее чувства к нему изменились из-за встречи с другим человеком.
Возможно, это был знак, что жизнь продолжается.
Но чуть позже, когда Тереза легла и укрылась одеялом, ее охватило запоздалое, а потому еще более мучительное чувство вины за предательство, за измену человеку, которого она любила так сильно и так долго.
— Прости меня, Энди, — пробормотала она. — Но ведь я в этом нуждалась. Да, нуждалась, и ни хрена тут не попишешь.
