Джозеф Кисс
Когда миссис Газали впервые оказалась в его постели в квартирке на Флит-стрит, мистер Кисс признался ей, что его телепатические способности ограничиваются Лондоном:
— Не могу читать чужие мысли в провинции. А ведь там, возможно, я был бы куда более популярен.
Наслаждаясь его гостеприимством и откровенностью, Мэри повернулась к окну, за которым кружили белые снежинки, и, чтобы согреться, прижалась к его телу.
— Да, со мной почти то же самое. Было бы не плохо уехать отсюда. Ты не думал об этом?
Он вдыхает слабый аромат роз.
— Всерьез — нет.
В воскресный день Джонсон-Корт и прилегающие к нему улицы были почти пустынны, если не считать немногочисленных скворцов и воробьев. Три голубя сели на наружный подоконник. Оконное стекло так исказило силуэты, что их вполне можно было принять за воронов.
После того как этой осенью Маммери утонул, они неожиданно для себя стали проводить больше времени вместе, как будто живой он мешал им соединиться. У него начали трястись руки — симптом обычный при длительном приеме психиатрических лекарств, однако Маммери считал, что страдает какой-то формой болезни Паркинсона, и собирался бороться с ней по своей системе. Если бы он прекратил прием таблеток, то, возможно, ему удалось бы избавиться от симптомов, но врачи настаивали на том, чтобы он продолжал принимать лекарства. Однажды он поскользнулся на бечевнике по пути к дому сестер Скараманга с их приемным ребенком. Один из свидетелей на допросе показал, что Маммери крикнул ему, что помощи не требуется, что он просто плавает, но его движения становились все более судорожными, и поэтому свидетель, местный парикмахер, встревожился и все-таки прыгнул в воду, но спасти его не успел. Мамери уже утонул. Водолаз в конце концов нашел его: он застрял в колючей проволоке, брошенной в канал после закрытия газгольдеров.
— Что, если мы поженимся после Рождества? — Мэри потянула за край одеяла и подоткнула под себя. — Тридцатого декабря я праздную свой день рождения. — Он улыбнулся, почувствовав на своем плече ее поцелуй.
— Свадьба зимой! Что может быть чудесней? Ты хочешь, чтобы мы поселились в Палгрейв-Мэншнз?
— Там мои коты. Сиамцы любят компанию, но я уверена, неплохо перенесут путешествие.
— Тогда давай сохраним все наши дома. Хорошо иметь возможность выбора. Если только ты не решила куда-нибудь переехать. В Митчем, Эппинг или, скажем, Акфильд.
К его облегчению, она покачала головой.
— А где сыграем свадьбу?
— В «Прибрежном коттедже»! Если сестры Скараманга согласятся, конечно. — Он повернул свою голову так, что его голубые глаза оказались прямо напротив ее глаз. — Они действительно нашли этого малыша в курятнике?
— Он прорыл туда ход, как будто думал, что окажется в волшебном подземном царстве.
— Вроде Страны грез? Ты видела его в Патни или Килберне и, наверное, подсказала дорогу. Он телепат?
— Говорит, что нет. Сейчас он вполне счастлив. Помогает старым дамам, выращивает розы для выставок, сделал пристройку к кошачьему домику и вряд ли нуждается в продолжении школьного образования. Читает с жадностью, как и мы читали. Его мать попивает и знать о нем не хочет, а отец был убит несколько лет назад во время драки в «Кенсингтон-Палас». Помнишь, когда цыганам на много месяцев запретили селиться там и они вынуждены были обосноваться «Элджине», через дорогу? Хлоя думает, что он не совсем здоров, но ради его блага не хочет знать подробности. Когда я его в первый раз увидела, мне тоже показалось, что его мучают боли. А теперь, как они считают, он вылечился.
Оставив бесполезную борьбу за тепло, она откатывается на край кровати и встает. Ее хрупкое розовое тело светится в полутьме.
весенний парк и песенки слышны разносит ветер огненные трели
Они начинают одеваться. Джозеф Кисс, склонившись над раковиной в ванной, медленно поворачивает голову.
— Ха! Мои дамочки! Где же они?
— Твои видения? Те женщины?
— Ты изгнала их, Мэри, моих огненных сирен! О-ля-ля! — Он натягивает новую вельветовую рубашку, которую она купила ему в Берлингтонском пассаже. — С их мучительными обещаниями страсти. Я знавал их всех. — Дальнейшее он произносит нараспев: — Много лет они навещали меня в моих укромных уголках, мои рабыни, шлюхи с горящих адским огнем проулков, торгующие собственным жаром. Своими соблазнами пытались они свести меня с ума и отправить в хладную вечность. Туда, где кровь застывает навеки, моя сладкая Мэри! Понимая это, я всячески им сопротивлялся и был по-королевски вознагражден тем, что ты пришла ко мне. Мистер Кисс, мистер Кисс, вы умеете глотать огонь? Их губы кривились, обнажая зубы. Их глаза сверкали, мерцали, вращались. О Мэри, родная! Как смотрели они на меня! Их волосы были настоящим огнем. Кожа — чистый шелк. И он плавился от этого огня. На самом деле они были подобны углю, который горит, чтобы испепелить жизнь, а потом и сам умирает. Ах, мистер Кисс, вы можете почувствовать боль? Ха! Я не кающийся грешник, который нуждается в наказании, будто это материнское молоко. Я — величайший телепат своего времени! О-ля-ля! — Он застегнул темно-синие брюки, которые Мэри заставила его купить на Джермин-стрит. — У сверхъестественных явлений нет воображения. Тот мир, в общем-то, сер, скучен и до банального прост. Говорят, это ад, Мэри. Хорошо. Значит, пока мы живем и дышим, он нам не страшен.
— Надеюсь, что так. А где мы проведем медовый месяц? — Она слушала только его голос, не прислушиваясь к словам.
— В Кью, где же еще? — ответил он, разглядывая новые брюки.
— Но я не Глория. Ты нас все еще путаешь?
— Просто в Лондоне нет другого ботанического сада.
— Я слишком стара, да и ты тоже не в том возрасте, чтобы заниматься любовью в оранжерее зимой. Но мы можем привезти в одну из твоих квартир растения в горшках. Как насчет Хэмпстеда? Там есть центральное отопление.
— Боюсь, штукатурка не выдержит.
— А мы поставим горшки под стекло.
Он понял, к чему она клонит, и привлек ее к себе прямо в простыне, в которую она куталась.
— Маленькая хэмпстедская оранжерея, о существовании которой никто, кроме нас, не узнает. Но выдержим ли мы? Мне ведь семьдесят четыре! — Эта мысль так поразила его, что все его тело сотрясла дрожь. Он зарычал: — О-о-ох, мне семьдесят четыре!
Глории ни к чему было более сдерживаться. Вот она здесь, шестидесятидвухлетняя невеста. Смогут ли они жить вечно? Вряд ли она вообще когда-либо покидала Страну грез. Может быть, вместо того чтобы вернуться к реальности, она подменила ее фантазией? Если это так, то они будут жить вечно, пока не надоест. Она припала к нему и стала покрывать поцелуями все его ликующее тело. В их распоряжении теперь было столько времени, сколько они захотят.
— Мне семьдесят четыре! Боже! Такие награды положены только святым.
— Более замечательного святого, чем ты, нет и не было, Джозеф Кисс! — Она выбралась из-под него. — Это напомнило мне о том, что мы должны венчаться в моей церкви.
— Ты веришь? Неужели?
— В церкви Святого Андрея, там, где я всегда молилась за тебя, Джозеф Кисс, где я молилась за всех близких мне людей, где я буду молиться за наш брак и сделаю так, чтобы он длился вечно. Ты согласен?
— Конечно!
— Котов моих, наверное, в церковь на венчание не пустят. Хорошо, что ты им нравишься.
— Животные часто симпатизируют мне.
— Они тебя жалеют. Они редко с кем ведут себя так, как с тобой. Сколько времени сможем мы обойтись без врачей?
— Сколько захотим. Это еще одно мое обещание. Пока моя сестрица возглавляет Министерство здравоохранения, они не сунутся в Патни. Сестра уже сказала коллегам, что позакрывает клиники к чертовой матери. Не зря же Маммери в детстве так часто бывал на Даунинг-стрит, — Мэри разрешила ему прочитать мемуары их утонувшего друга, доставшиеся ей по его завещанию.
— А как же все остальные наши сумасшедшие, Джозеф? Черный капитан, бедный мистер Харгривз, Старушка Нонни и другие?
— Мы устроим общую встречу.
— Без миссис Темплтон?
— Бедняжка Дорин, ее хлебом не корми — только дай найти у себя какую-нибудь по-настоящему опасную болезнь. Прямо как мать, которая умела чуть ли не по команде вызывать у себя сердечные приступы, хотя со временем процесс вышел из-под контроля. Сестры Скараманга, наверное, согласятся предоставить «Прибрежный коттедж» для нашего сборища.
— Мы можем поехать в Палгрейв. Котикам понравится такое общество. Итак, нам никогда больше не придется терпеть этих ужасных врачей?
— Пусть ищут себе других пациентов. За морями их полным-полно.
И вот, надев наконец пальто и шляпу, он запер дверь квартиры на Флит-стрит, и они двинулись сквозь серебристый туман к «Эдгару Уоллесу», где Данди Банаджи ждал их за столиком, чтобы выпить с ними и рассказать, как он занялся бизнесом.
Плитки, которыми была вымощена Флит-стрит, все еще были схвачены морозом. Гранит, мрамор — свидетельство былого величия — и портлендский камень сверкали, покрытые инеем, словно их коснулась рука Имира. Джозеф Кисс подумал о том, какое огромное влияние оказали норманны на дух этих мест, где потомки воинственных викингов, с их привычкой к насилию и грабежу, превратились в циничных и безжалостных газетных репортеров. Мистер Кисс давно жаждал исхода газетчиков в Уоппинг или даже Саутуорк, но в редакциях боялись перемен.
Он чувствовал, что нынешние склоки вокруг свободной прессы столь же незначительны, как борьба Иоанна Безземельного с баронами, поскольку не видел большой разницы между желанием магната навластвоваться всласть и стремлением вассалов разделить с ним его бремя ответственности. Журналист, сохранивший толику здравого смысла или человеческого сострадания, казался по меньшей мере мессией. От запаха пролитой крови перехватывало дыхание, стоило только шагнуть в сторону Дома правосудия. У «Парика и пера» этот запах усиливался ароматами сыров и ветчины и расплывался во рту привкусом несбывшихся надежд, лжи во спасение и затаенной злобы осужденных преступников и страдальцев. О-ля-ля!
В «Эдгаре Уоллесе» их ждал, сидя на табуретке, Данди Банаджи. Его шея была обмотана разноцветным шарфом, отчего голова походила на вишенку, венчающую пломбир с разводами сиропа.
— Позвольте представить вам будущую миссис Кисс, — с чувством произнес мистер Кисс.
— Поздравляю! — Данди обнял обоих. — А главное, вовремя. Я возьму вам кампари с содой, миссис Газали, а вам, мистер Кисс, как всегда, пинту.
— Он совсем не удивлен, — расстегивая пальто, сказала Мэри так, чтобы Данди услышал.
— А вы? — обернулся он на ходу, с деньгами в руке. — Джозеф — хоть в этом предсказуем.
— Но я ожидала каких-нибудь восклицаний. Впрочем, согласна. Джозеф — раб своих привычек. — И она коснулась рукава своего жениха.
— Клянусь, что изменюсь!
Она взяла кампари из рук Данди, вытащила оттуда дольку лимона и съела ее, откусывая по маленькому кусочку.
— Я попросил Джорджа Маммери присоединиться к нам, — сказал Данди. — Вы знаете, чем я занимался до недавнего времени?
— Туристами? — Лицо мистера Кисса приняло благочестивое выражение.
— По выходным я чаще всего совершаю прогулку по литературным местам. Немного говорю по-японски. Большинство японцев понятия не имеют, о чем я им говорю даже в том случае, если у них есть переводчик, но они очень любят ланч в рыбном ресторане, и хозяйку это устраивает. Теперь она решила открываться и по воскресеньям. Она англичанка, но все остальные члены ее семьи — китайцы. Начинал я с тура «Джек-Потрошитель», но оказалось, что там большая конкуренция. То же можно сказать и о Шерлоке Холмсе. Одна американская леди проводит экскурсию по Т. С. Элиоту. Меня удивляет, что ее бизнес приносит прибыль. Я тоже «прогуливаюсь» по Элиоту, но в одиночку он не может обеспечить целого тура. И даже Элизабет Баррет Браунинг не вызывает особого интереса. Только Диккенс и Шекспир подходят в качестве одиночных туров. А после них «Двенадцать отравителей», «Пять знаменитых сексуальных преступлений» и прочая ерунда.
— Привет, Дандоу! — Толстяк в твидовом костюме помахал им маленькой курительной трубкой. — Допивайте. Я возьму еще. Это твои друзья?
Данди представил их друг другу. У Джозефа Кисса двоюродный брат Маммери вызвал раздражение. «Этому типу место у тотализатора», — подумал он. Но Джордж Маммери был столь дружелюбен и чувствовал себя так непринужденно, что думать о нем плохо было несправедливо. Мой снобизм окрашен презрением, с которым Маммери описывал свою родню по отцу
Когда Данди представил Джорджа Маммери как изобретателя тура «Скандалы в королевском семействе», они вернулись к своему застолью.
— Я всегда открыт для предложений, — добродушно сказал им Джордж Маммери, — и если они оказываются выгодными, то всегда плачу высокий процент. Это все знают. В такой игре обманывать людей нельзя. Потому что нельзя заводить себе врагов. Это убийственно. Если бы я зарегистрировал «Скандалы в королевском семействе», то сегодня уже был бы самым богатым человеком, но, поверите ли, это то же самое, что уличная торговля, то есть то, чем я занимался раньше. На Оксфорд-стрит у меня была чудесная работа по продаже кивающих собачек, но тут появились турки и кивающих собачек развелось больше, чем машин в пробке у моста Ватерлоо в первый понедельник после Пасхи. Все это выбило у меня почву из-под ног, и сделать я ничего не смог. Одно время я занимался расклеиванием объявлений, но потом меня дважды надули, а обращаться в суд было нельзя, потому что добрая половина всего этого бизнеса незаконна. Вот так обстояли дела. Так что туризм оказался совсем неплохим делом, хотя бог знает сколько австралийцев и американцев им занимается. Студенты, домохозяйки… Это большая проблема. Турок пока нет, но дайте им только время. — Усмехнувшись, он отхлебнул пива.
— Так значит, теперь вы ведете дело вместе с Данди, мистер Маммери? — Мэри Газали страстно желала, чтобы беседа подошла к завершению. Она хотела увести мистера Кисса к себе в квартиру.
— Пусть Данди сам вам расскажет, пока я схожу к стойке. Ты можешь им рассказать, куда мы решили вложить деньги.
К удивлению своих друзей, приступая к объяснениям, Данди смутился.
— В газете было сокращение штата. Когда в Индии меняется власть, меняется все вокруг. Я потерял работу. Тут подвернулся туристский бизнес, а Джордж прослышал о том, что на продажу выставляется кафе напротив ворот Лудгейт, и теперь мы планируем открыть котлетную «Привратник Луд», переоборудовав ее в викторианском стиле. Вроде новых гостиниц на Пиккадилли, которые выглядят так, словно стоят там уже лет сто. Итак, котлетная, но для того, чтобы развернуться, нам не хватает денег.
— Настоящая котлетная в старомодном стиле. Вы представляете, о чем я говорю? — Вернулся Джордж Маммери с полными кружками, не расплескав ни капли. — Кажется, в Лондоне не осталось ни одной настоящей котлетной?
— Мне они нравились, — улыбнулась Мэри Газали Джозефу Киссу, ища подтверждения. — Когда я работала рядом с Аддгейт, то почти каждый день обедала в котлетной.
— Там будут мраморные столешницы во всех кабинках, чугунные вешалки, деревянные стулья, газовые рожки и меню, написанное на доске мелом. — Джордж замолчал, изобразил руками воображаемую доску. — «Комплексный обед — треть пенни. Хлеб и масло не включены».
— Вы вылетите в трубу, — твердо сказал Джозеф Кисс.
— Нет, что вы! — Не менее убежденно ответил Маммери. — Ведь вам нужно будет вступить в клуб. За две сотни фунтов в год вас будут снабжать мелкими старыми монетками, и вы будете расплачиваться ими за самые разные блюда. «Пенни» значит «фунт». Это все равно что продавать картошку в игорном клубе. Все, кто не является членами клуба, смогут посещать кафе только как гости либо могут обменять наличные на старые монеты из расчета один фунт стерлингов на одно пенни в соседнем магазине — в кондитерской и табачной лавке миссис Эванс. Кредитные карточки или чеки тоже принимаются. Диснейленд подсказал нам, как надо действовать. Это должно быть сочетание тщательно поддерживаемой атмосферы, внимания к деталям и фантазии. Поверьте, по эту сторону Атлантики этот бизнес перспективнее «Ирландских пабов». Сейчас никто не сможет меня скопировать. Я сделаю эту «Котлетную» единственной в своем роде. Настоящим клубом, вот в чем секрет. Туристы должны будут вступать в клуб или проходить как гости членов клуба. Они будут правдами и неправдами стараться туда попасть. В дождь будут стоять в очереди, как на концерт тяжелого рока. А меню будет включать котлеты, колбаски, горох, жареную картошку. Во всем Лондоне такая еда идет по полтора фунта, а я буду получать по пятнадцать фунтов за тарелку. Эта дополнительная прибыль позволит мне выкупить дом в Хайгейте. — Он засопел, словно желая подчеркнуть реальность своей мечты. — Что скажете?
Веселые разбойники с большой дороги жулики и мошенники Джек-Шестнадцать Струн, Клод Дюваль, Дик Терпин и Джек Шеппард пропускают по кружке с евреем которого хотят ограбить
— Ну, что мне сказать Данди? — спросил мистер Кисс свою будущую жену, когда они снова вышли на мороз и пошли вверх по Стрэнду в сторону Чаринг-Кросс — Этот план ужасен. Или мне лгать старому другу, оказавшемуся без работы, в отчаянном положении? Почти всю жизнь он находил здесь поддержку. Холборнскому виадуку, не говоря о Блек-фрайарз или Флит-стрит, до сих пор удавалось не превратиться в торговую марку. Но к чему дальнейшее сопротивление? Может, лучше присоединиться к фантазиям туристов? Это будет означать капитуляцию. Перед всеми нашими министерствами, моей сестренкой и тем, за что она стоит. Нет, я в этом участвовать не буду.
— Ты считаешь эту затею нереальной? — Мэри Газали не была сильно обеспокоена. Она вообще считала Историю мифотворчеством.
— Хуже. — Джозеф Кисс помедлил перед церковью, в которой некогда нашел утешение. Это была Датская Сент-Клементс, воздвигнутая Реном на месте Харольдовой колонии викингов. — Это самообман, конец всему, фарс.
Мэри взяла его под руку и повела в теплый уют подземки.
— Фарс лучше трагедии, — сказала она.