На плечах великанов
Сумерки в музее роботов: возрождение воображения

Уже лет десять я пишу длинную повествовательную поэму о маленьком мальчике из ближайшего будущего, который приходит в аудио-аниматронный музей, быстро идет мимо входа в правую галерею, обозначенную «Древний Рим», мимо двери с табличкой «Александрия» и переступает порог того зала, где указатель с надписью «Древняя Греция» направлен в сторону зеленого луга.

Мальчик бежит по искусственной траве и встречает Платона, Сократа и, может быть, Еврипида, сидящих в полдень под оливковым деревом, пьющих вино, вкушающих хлеб и мед и изрекающих истины.

Сперва мальчик робеет, а потом спрашивает у Платона:

— Как там ваша Республика?

— Присядь, мальчик, — отвечает Платон, — и я тебе расскажу.

Мальчик садится. Платон рассказывает. Сократ тоже вставляет словцо иной раз. Еврипид разыгрывает сцену из одной из своих пьес.

По ходу дела мальчик вполне может задать вопрос, занимающий наши умы уже несколько десятилетий:

— Как получилось, что в США, стране передовых идей, так долго пренебрегали фэнтези и научной фантастикой? Почему на них обратили внимание только в последние тридцать лет?

Мальчик может задать и другие вопросы:

— Кто запустил волну перемен?

— Кто велел учителям и библиотекарям взяться за ум, сесть прямо и слушать внимательно?

— И кто в нашей стране, в то же самое время, отошел от абстракции и вернул изобразительное искусство в русло чистой иллюстративности?

Поскольку я жив и не робот, а наш аудио-аниматронный Платон вполне может и не быть запрограммированным отвечать на такие вопросы, я постараюсь ответить сам.

Ответ такой: ученики. Молодежь. Дети.

Они возглавили революцию в чтении и рисовании.

Впервые в истории искусства и педагогики дети стали учителями. До недавнего времени знания спускались сверху вниз, с вершины пирамиды к ее широкому основанию, где ученики трепыхались, как могли. Боги вещали, дети внимали.

Но — смотрите! — сила тяжести меняет направление. Массивная пирамида переворачивается, как тающий айсберг, и вот уже наверху оказались мальчишки с девчонками. Теперь основание учит верхушку.

Как это произошло? Ведь в двадцатые-тридцатые годы ни в одной школьной программе не значилось ни одной научно-фантастической книги. Немного их было и в библиотеках. Книги, которые можно хоть как-то причислить к литературе чистого вымысла, ответственные издатели отваживались выпускать по одной-две в год.

Если бы вы заглянули в среднестатистическую американскую библиотеку в 1932-м, 1945-м или 1953 годах, вы бы там не нашли:

Никакого Эдгара Райса Берроуза.

Никакого Лаймена Фрэнка Баума и никакой страны Оз.

В 1958-м или 1962-м вы не нашли бы ни Азимова, ни Хайнлайна, ни Ван Вогта, ни… э… Брэдбери.

Ну, разве что изредка — по одной, по две книги перечисленных выше авторов. Что касается остальных: пустыня.

Почему? В чем причина?

Среди библиотекарей и учителей бытовала тогда, да и сейчас еще подспудно упорствует, мысль, идея, концепция, что на завтрак с пшеничными хлопьями надо есть только Факты. Фантазии? Фэнтези? Кому нужны эти сказки?! Фэнтези, даже когда оно принимает форму научной фантастики, что происходит достаточно часто, опасно. Это бегство от действительности. Пустые мечтания, оторванные от реального мира и его проблем.

Так говорили снобы, которые даже не знали о том, что они снобы.

Так что полки стояли пустыми, книги лежали нетронутыми в издательских закромах, в школах не учили интересоваться будущим.

И тут в дело вступает эволюция. Выживание вида под названием Ребенок.

Дети, умиравшие от недоедания, изголодавшиеся по идеям, которые лежали повсюду на этой волшебной земле, запертой в механизмы и архитектуру, взялись за дело сами. И что они сделали?

Они вошли в классы в Уокешо, Пеории, Нипаве, Шайенне, Мус-Джо и Редвуд-Сити и положили на стол своим учителям тихую, мирную бомбу. Вместо яблока — Азимова.

— Это что? — с подозрением спросили учителя.

— Почитайте. Вам это полезно, — ответили ученики.

— Спасибо, не надо.

— Вы начните читать, — не отставали ученики. — Прочтите хотя бы первую страницу. Если не понравится, бросите.

После чего умные ученики развернулись и вышли из класса.

Учителя (а чуть позже и библиотекари) все никак не могли приступить, книжка неделями валялась дома, а потом, как-то раз, ближе к ночи, они все же сподобились прочитать первый абзац.

И бомба взорвалась.

Они прочитали не только первый абзац, но и второй, вторую и третью страницы, четвертую и пятую главы.

— Господи! — восклицали они почти хором. — А ведь в этих книжонках действительно что-то есть!

— Боже правый! — восклицали они, читая вторую книгу. — А здесь есть мысли!

— Батюшки светы! — бормотали они, проносясь через Кларка, погружаясь в Хайнлайна, выныривая из Старджона. — Эти книги, страшно сказать, актуальны!

— Да! — отвечал со двора хор голодных детей. — Да! Да! Да!

Вернувшись в классы, учителя обнаружили одну удивительную вещь: ученики, которые раньше вообще ничего не читали, вдруг загорелись, взялись за ум и начали читать и цитировать Урсулу Ле Гуин. Дети, которые в жизни не одолели ничего длиннее киноафиши, вдруг принялись глотать книги, требуя еще и еще.

Библиотекари были потрясены, обнаружив, что научную фантастику не только хватают десятками тысяч, но и не возвращают обратно, зачитывают!

— Где были наши глаза?! — вопрошали друг друга библиотекари и учителя, разбуженные поцелуем прекрасного Принца. — Что в этих книгах такого, что детей тянет к ним как магнитом?

История Идей.

Дети не смогли бы передать это словами. Они просто чувствовали, читали и любили. Дети чувствовали, хотя и не умели сказать, что первыми авторами-фантастами были пещерные люди, пытавшиеся разгадать тайну первой науки — о чем? О том, как добывать огонь. И что делать с этим огромным мамонтом, который все бродит и бродит у входа в пещеру. И как повыдергивать клыки у саблезубого тигра и превратить его в домашнюю кошку.

Размышляя над этими проблемами и их возможным решением, пещерные люди рисовали свои научно-фантастические мечты на стенах пещер. Неумелые рисунки, сделанные сажей, намечали возможные планы действий. Изображения мамонтов, тигров, огня: как решить эти задачи? Как превратить научную фантастику (поиск решения) в научный факт (решение найдено)?

Некоторые смельчаки выбежали из пещеры наружу, где их раздавили мамонты, растерзали клыками саблезубые тигры и погубил дикий огонь, живущий на деревьях и пожирающий лес. Но кто-то вернулся целым и невредимым и нарисовал на стенах победу над мамонтом, рухнувшим на землю мохнатым храмом, беззубого тигра и огонь, прирученный и принесенный в пещеру, чтобы разгонять светом кошмары и согревать душу и тело.

Дети чувствовали, хотя и не умели сказать, что вся история человечества — это истории поиска решений, история научной фантастики, которая глотает идеи, переваривает и исторгает формулы выживания. Без одного не существует другого. Нет фантазии — нет реальности. Нет анализа потерь — нет выгоды. Нет воображения — нет воли. Нет невозможных мечтаний — нет возможных решений.

Дети чувствовали, хотя и не умели сказать, что фэнтези и ее механическое дитя, научная фантастика, это вовсе не бегство от действительности. Это хоровод вокруг реальности, чтобы заворожить ее и заставить вести себя так, как надо нам. В конце концов, что такое самолет, как не пляска вокруг реальности, вызов, брошенный силе тяжести: смотри, у меня есть волшебная машина и я тебе больше не повинуюсь! Сила тяжести, прочь. Расстояние, посторонись. Время, замри или повернись вспять, потому что я, наконец, обгоняю солнце — смотрите! смотрите же! — на катере, в самолете, в ракете за 80 минут вокруг света!

Дети догадывались, хотя не могли это выразить, что вся научная фантастика — одна большая возможность решать проблемы, делая вид, что смотришь в другую сторону.

Где-то я уже сравнивал этот литературный процесс с Персеем, сражающимся с Медузой. Глядя на отражение Медузы в медном щите, Персей притворился, что вовсе не смотрит на свою противницу, а сам завел руку с мечом за спину и срубил ей голову. Так и фантастика притворяется описанием будущего, чтобы лечить больных псов, лежащих на сегодняшних дорогах. Окольный путь — наше все. Метафора — наше лекарство.

Детям нравятся катафрактарии, хотя они их так не называют. Катафрактарий — это всего лишь особым образом вооруженный персидский воин на коне, специально выращенном для боя, однако именно эти всадники когда-то давным-давно громили римские легионы. Решение проблем. Проблема: огромная армия римской пехоты. Научно-фантастические мечты: катафрактарий/человек на коне. Римляне разбиты. Проблема решена. Научная фантастика становится научным фактом.

Проблема: ботулизм. Научно-фантастические мечты: придумать контейнер для пищи, в котором продукты хранились бы свежими, предохраняя людей от смерти. Научно-фантастические мечтатели: Наполеон и его инженеры. Мечта становится фактом: изобретение консервной банки. Результат: миллионы людей живы-здоровы, а не умерли в корчах.

Так что, похоже, мы все — те самые научно-фантастические дети, которые мечтают, выдумывая себе новые способы выжить. Мы — ковчеги для мощей всех прошедших времен. Но вместо того, чтобы помещать кости святых в золото и хрусталь, чтобы к ним прикасались верующие из грядущих веков, мы храним голоса и лица, грезы и невозможные мечты на магнитной пленке, на грампластинках, в книгах, в телепрограммах и фильмах. Человек способен решать проблемы лишь потому, что он стал Хранителем идей. Лишь открывая и создавая новые технологии, чтобы беречь время, измерять время, учиться у времени и, развиваясь, находить решения, мы сумели дожить до нынешних времен, пережить их и устремиться вперед, к лучшему будущему. Мы живем в загрязненной среде? Мы можем ее раз-грязнить. Нам слишком тесно? Мы можем себя рас-теснить. Мы одиноки? Больны? В больницах по всему миру теперь стало лучше — у нас есть телевидение, чтобы заглянули гости, подержали тебя за руку и забрали половину проклятия болезни и одиночества.

Мы хотим звезды? Мы их получим. Сможем ли мы позаимствовать у солнца его огонь? Сможем, да. И должны это сделать, и осветить мир.

Куда ни посмотришь, везде проблемы. Но приглядишься внимательнее — и увидишь решения. Дети людей, дети времени, как может их не пленить этот вызов? А значит: научная фантастика и ее недавняя история.

Кроме того, как я уже говорил, молодежь забросала бомбами и вашу ближайшую картинную галерею, и ваш городской художественный музей.

Дети прошли по залам и едва не заснули перед образчиками современного изобразительного искусства, каким оно стало за последние шестьдесят с лишним лет абстракций, заабстрагировавших себя до полного исчезновения в собственной заднице. Пустые холсты. Пустые умы. Никаких мыслей и образов. Иногда — никаких красок. Никаких идей, способных заинтересовать даже блоху, выступающую с дрессированными собаками.

— Хватит! — воскликнули дети. — Да будет фантазия! Да будет фэнтези! Да будет свет научной фантастики!

Да возродится иллюстрация.

Да воспроизведут себя прерафаэлиты и да размножаются на земле!

И стало так.

А поскольку дети космической эры, сыновья и дочери Толкина, захотели увидеть свои мечты и фантазии в иллюстрациях, древнем искусстве сказительства, которое осуществляли наши пещерные люди, наш Фра Анджелико, наш Данте Габриэль Россетти, было изобретено заново, и вторая гигантская пирамида опрокинулась с ног на голову, и обучение стало спускаться от основания к вершине, и старый порядок полностью перевернулся.

Отсюда — наша Двойная Революция в чтении, в преподавании литературы и в изобразительном искусстве.

Отсюда — в процессе осмоса, диффузии — промышленная революция, электроника и космическая эра, наконец, просочились в кровь, в костный мозг, в сердце, плоть и мозг молодых, которые учат нас тому, что мы должны были знать всегда.

Все та же истина: История идей, каковой всегда и была научная фантастика. Идеи рождаются, превращаются в факты и умирают, но лишь для того, чтобы возродиться в новых мечтах и идеях, в еще более завораживающих формах, некоторые из них остаются надолго, и все заключают в себе обещание Выживания.

Надеюсь, мы не станем впадать в излишнюю серьезность, поскольку серьезность грозит обернуться Красной смертью, если дать ей свободно разгуливать среди нас. Ее свобода — наша тюрьма, наше поражение и смерть. Хорошая идея должна рвать нас зубами, как пес. А мы, в свою очередь, не должны замучить ее до смерти, задавить интеллектом, усыпить догматическими разглагольствованиями, прикончить, раскромсав на тысячу аналитических срезов.

Давайте же оставаться детьми, не впадая при этом в детство, с нашим стопроцентным зрением, со всеми нашими телескопами, ракетами или волшебными коврами-самолетами, необходимыми нам, чтобы поспевать за чудесами и физики, и мечты. Двойная Революция продолжается. А впереди ждут другие, невидимые, революции. Проблемы будут всегда. И слава богу.

У проблем будут решения. И слава Богу. Сколько еще будет завтрашних утр, чтобы искать эти решения! Восславим Господа и наполним библиотеки и художественные галереи мира марсианами, эльфами, гоблинами, космонавтами, библиотекарями и учителями на альфе Центавра, неустанно твердящими ребятишкам, чтобы те не читали фантастику или фэнтези: «От них мозги разжижаются!»

И тогда в залах моего музея роботов, в его долгих сумерках, Платон скажет из самого сердца своей электромеханической компьютеризированной Республики:

— Давайте, детишки. Бегайте и читайте. Читайте и бегайте. Показывайте и рассказывайте. Раскрутите еще одну пирамиду на острие. Переверните еще один мир вверх тормашками. Стряхните сажу с моих мозгов. Перекрасьте Сикстинскую капеллу у меня в голове. Смейтесь и размышляйте. Мечтайте, учитесь и стройте.

— Бегите, мальчишки! Бегите, девчонки! Бегите!

И, послушавшись столь замечательного совета, они побегут.

И Республика будет спасена.