23
За едой Конакава был неразговорчив, и Паприке оставалось лишь самой задавать наводящие вопросы, чтобы подвести его к скрытому смыслу сна.
– А что, «Джамбо» сильно болтало?
– Да уж.- У Конакавы не было аппетита, но из вежливости он через силу ел яичницу.- Сам я на «Джамбо» летаю нечасто, но не думаю, что его может так болтать.
– Точно.
Паприка ждала, что Конакава скажет дальше, но тот жевал ветчину.
– А у вас на работе сейчас нет никакой «болтанки»? Конакава еле заметно улыбнулся. Видно, азы психоанализа ему знакомы.
– В смысле, «Джамбо» – Полицейское управление метрополии?
– И никто не замечал, что внутри все настолько шатко.
– Да уж…- только и произнес Конакава, а сам задумался, пропустив толкование Паприки мимо ушей.
Та, не получив пищи для анализа, продолжала:
– Ненадолго появлялась собака.
– Собаку держали, когда я был маленьким. Отец.
– И во сне была та же собака?
– Похоже, да.
– Вы ее любили?
– Да. Только я как-то раз вывел ее на улицу, и ее сбило…
– Она погибла?
– Н-да,- кивнул он.
Паприка присмотрелась к лицу Конакавы, но так и не поняла, по-прежнему ли он считает себя виноватым перед собакой.
– Насколько я понимаю, там проскальзывали фрагменты ваших расследований?
– Да, как только проснусь – забываются. Но я действительно их видел,- неожиданно добавил Конакава и вдруг увлеченно заговорил: – Помните громкое убийство управляющего большого поместья в Хатиодзи? По-прежнему не раскрыто. Мне случается видеть нераскрытые дела во сне. Однако странное дело: раскрытые – никогда.
Паприка улыбнулась:
– Вас так поглощает работа, что вы пытаетесь распутывать преступления даже во сне.
– Да уж.- Конакава посмотрел на Паприку. Лицо его было серьезным.- Сон ведь такая штука, верно?
– Да, есть примеры, когда во сне отыскивали ключ к раскрытию преступления.
– Я о таком слышал.- Конакава опять задумался.- Только в той усадьбе возник пожар, хотя на самом деле его не было.
– Так, пожар. Что может быть с ним связано?
– Мне не приходилось вести дела о пожарах,- ответил Конакава. Он явно смотрел на все сквозь призму работы.
– Скажем, какой-нибудь пожар поблизости от дома, пусть даже в прошлом?
– Нет, ничего.
Конакава лишь отвечал на вопросы, а сам ничего не добавлял. Некоторое время они молча пили кофе.
– Говорите, фуршет проходил в посольстве?
– Да.
– И то было настоящее здание посольства какой-то страны?
– Нет, я просто подумал во сне о посольстве.
– Что вас может связывать с этим зданием?
– Ничего особенного. Возможно, где-то видел – и только. Похожих зданий много.
Но теперь здание припоминала сама Паприка. Она только что поймала себя на этой мысли и удивилась. Где она его видела? Необходимо распечатать и этот кадр.
– Вы часто ходите на вечеринки?
– Нет, редко… хотя приглашают,- замявшись, продолжал Конакава.- Вместо меня стала ходить… жена. Там один задругам у нее появлялись новые знакомые. Теперь ее приглашали и они.
– Выходит, почти каждый вечер?
– Положим, не каждый, но часто,- усмехнулся Конакава.
– Началось недавно?
– Лет шесть-семь назад.- Конакава посмотрел на Паприку так, словно хотел сказать: «Поэтому причина бессонницы – в другом».
И раз уж полицейский отзывался, Паприке следовало вести беседу дальше.
– А раньше какие увлечения были у супруги? Конакава задумался, поэтому Паприка спросила наугад:
– Читать любила?
Конакава поднял голову.
– Действительно, в том банкетном зале мне попались на глаза стенды с книгами. Я бы не сказал, что это у жены увлечение, но прежде она любила читать. Это что же получается? Во сне проявилось мое желание, чтобы она перестала ходить на вечеринки и сидела дома – пусть даже с книжками? – Лицо Конакавы озарилось улыбкой.
– Думаю, да,- улыбнулась ему в ответ Паприка.- А, вот еще что… Кто родители вашей супруги?
– Ее отец – полицейский,- ответил Конакава с легкой гордостью.- Как, впрочем, и мой.
Паприка представила, в какой строгости воспитывали Конакаву и его жену. Диалог опять прервался – Паприка боялась показаться навязчивой, поскольку любая ее фраза непременно обращалась в вопрос.
– Ой, совсем забыла. Я же купила паприку и ветчину «Синьория». Не откажетесь?
От ее взгляда не ускользнуло, как блеснули его глаза. «А он понимает толк в деликатесах. Выговорился с утра пораньше, вот и проголодался».
– А эти поиски снов – увлекательное занятие,- разрезая ветчину, вдруг вымолвил Конакава.
– Ну, сегодня первый сеанс, поэтому ограничимся простым анализом сна.
– Носэ говорил, вы проникаете в сновидения?
– Да. Попробуем в следующий раз.
– А то лицо с распечатки,- сказал Конакава, вытирая рот платком.- Я совершенно не помню, чтобы встречался с тем человеком. Интересно, как он очутился в моем сне? Можно мне тоже копию? Хочу проверить.
– Пожалуйста,- сказала Паприка, а сама подумала: «Он что, будет искать в картотеке преступников? Только представить себе: Сэйдзиро Инуи в прошлом совершил преступление, занесен в картотеку полиции, и его дело где-то попадалось на глаза Конакаве… Ерунда какая-то».
Паприка пристально смотрела на лицо Инуи с распечатки, лежавшей на углу стола. Ему не свойственно такое выражение: Инуи слегка улыбался, глаза добрые, а взгляд – прямо-таки ласковый. Паприка ни разу не видела Инуи таким. Лицо Инуи распечаталось крупно – выше лба и ниже подбородка обрезано, и что у него сзади – непонятно. Паприка передала копию Конакаве, тот долго и пристально смотрел – и наконец серьезно сказал:
– Он не похож на преступника. Паприка еле удержалась от смеха:
– Может, чем-то напоминает вашего отца?
– Этот… строгий взгляд похож. И рот.
– А во сне вы бы признали его за отца?
– Не знаю. За отца – вряд ли. Все-таки есть в нем что-то отталкивающее.
– От этого вы сразу и проснулись, да? Конакава с подозрением посмотрел на Паприку:
– Хотите сказать, их схожесть шокировала меня самого?
– Наверное, да.
– Интересно, почему? Я часто видел отца во сне, но это меня никогда не шокировало.- Конакава опять посмотрел на распечатку и задумался.
– Еще кофе?
– Нет, спасибо.
"Ладно, на сегодня достаточно«,- подумала Паприка.
– Я дам вам лекарство. Выпейте одну таблетку прямо сейчас- С этими словами Паприка дала Конакаве недельный запас антидепрессанта.
– Когда будет следующий прием? – выпив лекарство, спросил Конакава.
– Я вот тоже думаю – когда?
– Хотелось бы вылечиться скорее, поэтому как скажете,- смущенно проговорил Конакава. Он понимал: для Паприки не секрет его полное безразличие к психоанализу – вплоть до вчерашнего вечера. Но теперь он поверил в лечебный эффект и с интересом ждал следующего сеанса.
– Хорошо, завтра, с вашего позволения, мы пропустим. Что, если послезавтра? – предложила Паприка.
– Ладно. Во сколько мне прийти? Как и вчера? Прямо сюда?
– Да, конечно. Привратнику я сообщу.
– А на сегодня прием, выходит, окончен?
– Да. На первый раз достаточно.
Конакава оглядел комнату с таким видом, будто ему чего-то не хватало. Паприка опять еле удержалась, чтобы не рассмеяться, и спросила:
– Что-то не так?
– Скажите, когда мы смотрели запись, что-нибудь выяснилось? В смысле, что может пригодиться для лечения?
– Поймите, анализ снов – это и есть лечение. И вы уже лечитесь. Кстати, как вы себя чувствуете?
– А я и не подозревал.- Конакава просиял.- Да, конечно, мне стало легче. Даже не догадывался почему. Признаться, так много я говорил о себе впервые в жизни.
«Кто бы сомневался!» – подумала Паприка, а вслух произнесла:
– Знаете, мне еще о многом хотелось вас расспросить. Чтобы анализировать сны, просто необходимо знать пациента как можно лучше. Но я подумала, что если дотошно расспрашивать вас на первой же встрече, это может выглядеть как допрос и только вызовет отторжение.
– Я вас понял. После признания становится легче на душе не только у преступников. В следующий раз поговорим на самые разные темы.
Их взгляды встретились, и они рассмеялись. Паприка почувствовала, как на нее действует обаяние Тосими Конакавы.
– На службу? – спросила она, когда Конакава встал.
– Нет, сначала домой,- ответил он.
«Хочет еще раз уснуть, но в своей постели? Или же немного расслабился и уже засыпает после бессонной ночи? Или очень плотно позавтракал? Может, хочет вернуться домой, чтобы попросту успокоить жену?» Но интуиция терапевта подсказывала Паприке, что жена Конакавы нисколько с ним не считается, и Паприку всю просто распирало от гнева. Так часто бывает у незамужних женщин по отношению к чужим женам.
Конакава надолго запомнил улыбку Паприки, провожавшей его в дверях. «Она говорила, что проникает в сон,- но для чего?» – думал он, шагая по коридору к лифту. И тут вспомнил ее фразу. «Внутри управления все шатко…» Шатко. Еще как шатко! И понимает это не только он, человек, далекий от политики.
«Она подтвердила, что ключ к раскрытию преступления удавалось получить во сне. Я сам сегодня обнаружил свой. И там чуть ли не сразу поблизости вспыхнул пожар. Когда криминалисты работали на месте преступления. Это как-то связано с убийством в Хатиодзи. Нужно проверить».
Размышляя о «висяке», он вошел в лифт и нажал кнопку первого этажа. Едва тронувшись, лифт тут же остановился на пятнадцатом.
Вошел молодой человек, и его вид ошеломил Конакаву. Ему, старому полицейскому, отчего-то показалось, будто он сам причинил кому-то зло. Такого с ним раньше не бывало. Красивый молодой человек походил на шедевр греческих скульпторов. В выражении глаз и форме рта улавливалось сходство с тем, чей распечатанный портрет сейчас лежал в кармане пиджака Конакавы. Только подбородок другой. «Парень, пожалуй, сотрудник того же института и, вполне вероятно, сын мужчины, которого я видел во сне».
Молодой человек подозрительно глянул на Конакаву. Полицейский знал, что посторонние в этот дом вообще попасть не могут, и ему стало неловко. Но он не собирался объяснять, кто он и зачем сюда пришел. К тому же стоило им посмотреть друг на друга – и попутчик почему-то оробел.
