Заботы и тревоги

Мы начали репетировать и на этот раз — впервые — репетировали по-настоящему. Мы снова и снова повторяли одни и те же кусочки, потому что теперь Эмерсон, Майк и мисс Крэншоу знали, где мы допустили ошибки.

Когда перед началом спектакля я заняла свое место на сцене, я сразу почувствовала, что людей в зале немного, но я этого ожидала. Когда занавес поднялся, я увидела, что в партере больше половины кресел свободные, но зато балкон набит до отказа. Эти места, на балконе, стоят дешевле. Людям в партере пьеса не нравилась, а людям на балконе нравилась. Все, кто был занят в пьесе, играли хорошо, гораздо лучше, чем накануне вечером, и в конце спектакля нам досталось столько же, а то и больше аплодисментов, сколько от переполненного зала накануне. Мистер Мунго, миссис Коул, Мама Девочка и я по очереди выходили к публике. Когда мы вернулись в уборную, Мама Девочка ничего крепкого себе наливать не стала. Она просто сняла мой грим, а потом свой, и мы, переодевшись, ушли. Разбора спектакля не было, но была записка на доске объявлений: завтра в одиннадцать утра репетиция.

На третий вечер людей в партере было еще меньше, чем накануне, но балкон опять был переполнен, и играли мы еще лучше. Я будто знала, как надо делать, чтобы получилось хорошо, и все остальные тоже знали, особенно Мама Девочка. Таких аплодисментов, как в этот вечер, еще не было, и мы четверо выходили к публике не по одному, а по два раза. На доске объявлений была записка, где говорилось, что репетиция будет завтра в десять утра.

В субботу днем партер был переполнен женщинами, и вечером снова был переполнен, но уже мужчинами и женщинами. После вечернего спектакля мы собрались на сцене, и Майк Макклэтчи сказал:

— Первая неделя прошла благополучно. С каждым новым спектаклем пьеса становится все лучше, но до кондиции мы ее еще не довели. Учитывая рецензии, сборы были просто отличные. По-моему, нам стоило бы завтра порепетировать, но решайте сами. Мистер Мунго, узнайте, пожалуйста, мнение труппы.

Мистер Мунго, который провел на сцене больше пятидесяти лет, поглядел по очереди на каждого из нас, и каждый из нас кивнул.

— Мы хотим работать, мистер Макклэтчи, — сказал он.

— Большое вам спасибо, леди и джентльмены, — сказал Майк. — Тогда репетиция в два, так что мы все сможем выспаться или сходить в церковь. Спокойной вам ночи.

Мы с Мамой Девочкой пошли домой. В отеле мы купили воскресные газеты, потому что, сказала Мама Девочка, рецензенты могли сделать второй заход — но они не сделали.

В понедельник вечером было свободно больше половины кресел в партере и то же самое впервые было на балконе.

После спектакля Майк Макклэтчи пришел в нашу уборную и через несколько минут сказал:

— Боюсь, что нам придется закрываться.

— Жаль, Майк, — сказала Мама Девочка. — Ужасно жаль.

— Я рассчитывал на рецензии в воскресных газетах и на лучшие сборы на этой неделе, но мы на мели: денег нет в кассе и нет вообще.

— А бекеры?

— Они посмотрели первый спектакль, прочитали рецензии и укатили в Нью-Йорк. Я перезваниваюсь с ними со всеми каждый день. Их даже не уговоришь вернуться, чтобы снова посмотреть пьесу.

— Майк, — сказала Мама Девочка, — пожалуйста, не пойми меня неправильно. Я думаю, что если бы ты взял на мою роль актрису с именем, все обернулось бы по-другому.

— Я мог взять актрису с именем с самого начала, — сказал Майк. — А все же я взял тебя.

— Спектакль от моею участия в нем совсем не выиграл. Я стараюсь и буду стараться, но не будем обманывать себя, Майк: я не бог весть какая актриса.

— То же самое я слышал и от знаменитых актрис, когда они играли в пьесе, которая не нравилась критикам.

— Почему критикам не понравилась пьеса? — сказала Мама Девочка. — Мы ведь знаем, что пьеса хорошая, прекрасная, может быть, даже великая. Пьеса не понравилась критикам потому, что одна из главных ролей, моя роль не сыграна. О да, конечно, я была на сцене и подавала реплики, которых роль требовала, — но я не сыграла ее, Майк. Я хотела уйти после первого же спектакля, еще до того, как вышли рецензии. И я бы ушла, если бы нашелся кто-нибудь на мое место. Прости меня, Майк. Я чувствую, что свела на нет возможности, которые действительно были у этой прекрасной пьесы.

— Ты глубоко ошибаешься, — сказал Майк. — Ты настоящая актриса, и со своей ролью ты справляешься великолепно. Я не хотел бы брать на эту роль никого другого.

— Спасибо тебе, — сказала Мама Девочка.

— И я ни о чем не жалею, — сказал Майк.

— Но если мы все-таки не закроемся, — спросила Мама Девочка, — если мы будем работать изо всех сил, если мы поедем на две недели в Бостон — есть тогда для пьесы надежда?

— Обычно в таких обстоятельствах, — сказал Майк, — я говорю — нет, но с этой пьесой и с этой труппой я должен сказать — да. На сцене эта пьеса уже теперь хороша, но каждая пьеса должна найти своего зрителя. Мы знаем, что пьеса не имела успеха у зрителей, но это относится далеко не к каждому зрителю: на каждом спектакле оказывалось много зрителей, у которых пьеса имела успех. Мы отлично знаем, что это хорошая пьеса, поставленная и сыгранная на должном уровне. Просто она не подходит большинству зрителей здесь, в этом городе, — вот и все. Это не значит, что она не пойдет в Бостоне или в Нью-Йорке. Я как раз думаю, что пойдет. Все мы многому научились и продолжаем учиться. Фактически нам по-настоящему нужны сейчас только деньги.

— Ты действительно так думаешь, Майк?

— Не думаю, а знаю.

— Сколько нам надо?

— Боюсь, что около двадцати пяти тысяч.

— Много.

— Только тогда, когда они нужны и их нет, — сказал Майк. — Конечно, я еще как-то барахтаюсь, пытаюсь не потонуть. Я еще никому, кроме тебя, не говорил, что мы закрываемся, но думаю, что все и так знают. Тебе я говорю потому, что я верил: с этой пьесы начнется твое восхождение, — и теперь у меня чувство, что я подвел тебя.

— Не может быть, чтобы ты говорил это всерьез.

— От всей души, — сказал Майк. — По правде говоря, я и пришел специально для того, чтобы сказать тебе это.

Мистер Макклэтчи улыбнулся и кивнул Маме Девочке, а потом сказал:

— Что касается тебя, Сверкунчик, то я всегда избегал ставить пьесы, в которых участвуют дети, потому что у меня четверо своих (теперь взрослых, конечно) и мне бы никогда не пришло в голову выпустить их на сцену. К несчастью, очень значительные пьесы часто оказываются о детях, а единственные люди, которые могут играть детей, — это сами дети. Ты идеально подходишь для своей роли и идеально ее играешь — не как ребенок, но как артистка. Большое тебе спасибо. Пройдет несколько лет, и ты уже не будешь ребенком, но ты будешь, всегда будешь артисткой и настоящей женщиной.

Мы сели в такси и поехали в отель, и там в холле увидели Глэдис и Хобарта.

— А мы вас ждем, — сказала Глэдис. — Пойдемте есть мороженое.

Мы пошли в столовую отеля, и каждый из нас взял бананового. Мы говорили о многих вещах, но Глэдис в основном хотелось узнать от Мамы Девочки все о том, как становятся матерью. Потом, правда, она захотела узнать, как дела с пьесой. И Мама Девочка сказала ей правду.

— Мы видели ее три раза, — сказал Хобарт, — и с каждым разом она нравилась нам все больше.

— Критикам она не понравилась, — сказала Мама Девочка.

— Они ужасно глупые, — сказала Глэдис, — а потом, эта пьеса не для Филадельфии. Она для Нью-Йорка.

— Ну, похоже на то, что Нью-Йорку ее не видеть, — сказала Мама Девочка.

— Извините, я на минуточку, — сказала вдруг Глэдис.

Она встала и пошла из столовой. Ее не было около пяти минут, а через десять минут к столу подошел и сел Майк Макклэтчи.

— Я хочу вложить деньги в пьесу, — сказала Глэдис.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал Майк, — но боюсь, что других желающих не найдется, а ведь пьесе нужно около двадцати пяти тысяч долларов.

— Я хотела бы вложить эту сумму, — сказала Глэдис.

Кажется, Майк Макклэтчи растерялся. Он видел Глэдис впервые и не знал, что она такое.

— Я вам не верю, — засмеялся Майк.

— Я позвоню сегодня вечером своему адвокату, — сказала Глэдис. — Завтра утром он будет здесь, и вы с ним сами договоритесь о деталях.

— В театральном мире бекеров называют ангелами, — сказал Майк, — но из всех бекеров, с которыми я имел дело, вы не только первый, похожий на ангела, но, что важнее, первый, который по-ангельски поступает.

— Раньше было не так, — засмеялась Глэдис. — Так стало совсем недавно, со времени моего замужества.

— Конечно, если спектакль окажется событием, чего я ожидаю, — сказал Майк, — считайте, что вам с вашим вложением повезло: вы заработаете целое состояние.

— Мне всегда везло, — засмеялась Глэдис, — но никогда так, как теперь.

— Да? — сказал Майк.

— Да, — сказала Глэдис. — Я стану матерью.

— Могу добавить, — сказал Хобарт, — что, когда она станет матерью, я стану отцом. Так что мне тоже везет.

Мы еще раз заказали мороженое. Мы говорили и говорили, а потом Мама Девочка сказала:

— Пора идти спать.

Мы встали и пошли в свою комнату, но укладываться спать стали не спеша.

— Ты не жалеешь, что играешь в пьесе? — спросила Мама Девочка.

— Нет.

— Ты не сердишься на меня за то, что я тебя в это втянула?

— Ну конечно нет.

— Если у пьесы будет успех, ты останешься играть в ней шесть месяцев в Нью-Йорке или, если понадобится, еще дольше?

— Не знаю. Это обязательно нужно?

— Нет, что ты, Лягушонок, вовсе не обязательно. Если тебе надоест, мы просто скажем Майку, и он найдет кого-нибудь другого. Он никогда не найдет никого, кто справился бы с ролью так, как ты, но кого-нибудь он найдет.

— Я решу, когда мы будем в Нью-Йорке.

— Я никогда бы не простила себе, если бы почувствовала, что заставляю тебя делать что-то, чего ты сама не хочешь.

— Я знаю, Мама Девочка.

Следующим вечером мы показали лучший спектакль из всех. Глэдис и Хобарт пришли после спектакля за кулисы, а потом все собрались на сцене.

Майк Макклэтчи представил Глэдис и Хобарта, а потом сказал:

— Как было намечено, мы на две недели везем пьесу в Бостон. Потом, как намечалось, мы покажем ее в Нью-Йорке, в зале «Беласко». А пока я послал телеграммы всем до единого филадельфийским рецензентам, чтобы они обязательно снова посмотрели пьесу завтра вечером, хотя новые рецензии особой пользы нам в Филадельфии не принесут, так как наши гастроли здесь уже кончаются. Я считаю, что это просто долг критиков перед самими собой — снова посмотреть пьесу. Мне кажется, что мы все изменились к лучшему, но в то же время мне кажется, что на премьере критики сели в лужу. С нами, по-моему, этого не произошло. Такое временами случается. Я очень верю в пьесу и в вас всех. Большое вам спасибо за хорошую работу в дни, когда все казалось безнадежным. Это и отличает профессионалов от любителей.

Все были тронуты до глубины души. Критики как один явились на спектакль следующим вечером, а на следующий день они написали в газетах рецензии. Три рецензии были хорошие, а одна — плохая. Критик написал в ней, что пьеса не понравилась ему в первый раз и еще меньше понравилась во второй.

И все равно последние спектакли, все до одного, прошли при переполненном зале.

В субботу вечером, после нашего последнего спектакля в Филадельфии, мы прямо из театра всей труппой отправились на вокзал и в воскресенье были уже в Бостоне.