Бедный Эдди О'Хара. Оказавшись вместе с отцом где-нибудь на публике, он неизменно погружался в состояние ступора. Не были исключением и долгая поездка Эдди до причала в Нью-Лондоне, и долгое, как показалось, ожидание (вместе с отцом) парома из Ориент-Пойнта. В Экзетере привычки Мятного О'Хары были не менее известны, чем его мятные леденцы. Эдди свыкся с мыслью о том, что и учащиеся и преподаватели бесстыдно бросались прочь, завидев его отца. Способность старшего О'Хары наводить тоску на аудиторию — любую аудиторию — стала притчей во языцех. Редко кому удавалось не заснуть на лекциях Мятного — число учащихся, усыпленных старшим О'Харой, было баснословным.

Метод усыпления, которым пользовался Мятный, не подразумевал никаких изысков — цель достигалась простыми повторами. Он зачитывал вслух касавшиеся ему существенными отрывки из заданного на дом произведения (когда предполагалось, что материал еще свеж в головах учеников). Однако свежесть в их головах заметно увядала по мере продолжения урока, потому что Мятный всегда находил много существенных отрывков, а вслух он их зачитывал с чувством и расстановкой, с паузами, повторяющимися для вящего эффекта; для рассасывания мятных леденцов требовались более длительные паузы. Бесконечные повторы этих навязших в зубах отрывков практически не сопровождались их обсуждением, а это отчасти объяснялось тем, что никто не мог оспорить явную важность каждого из этих отрывков. Сомнение вызывала разве что необходимость зачитывать их вслух. За стенами класса метод преподавания английского, используемый Мятным, так часто становился предметом обсуждения, что Эдди О'Харе нередко казалось, будто и для него уроки отца были адской мукой, что на самом деле не соответствовало действительности.

Адские муки выпадали на долю Эдди в других местах. Он был благодарен судьбе за то, что с самого раннего детства питался по большей части в школьной столовой — сначала за преподавательским столом вместе с членами семей других преподавателей, а позднее — с однокашниками. А потому каникулы были единственным временем, когда О'Хары всем семейством обедали дома. Обеды, регулярно даваемые Дот О'Хара (хотя лишь немногие преподавательские пары удостаивались се одобрения), были совсем другой историей. Эдди на этих приемах не скучал, потому что, по воле родителей, его присутствие на них ограничивалось самым коротким появлением вначале — это была своего рода дань вежливости.

Но на семейных обедах во время школьных каникул Эдди в полной мере подвергался отупляющему воздействию идеального брака его родителей: они друг другу никогда не могли наскучить, потому что никогда друг друга не слушали. Обращались они между собой с заботливой вежливостью; мама позволяла папе говорить сколько угодно, а потом наступала ее очередь — и ее предмет почти всегда никак не был связан с тем, о чем говорил отец. Разговор мистера и миссис О'Хары был шедевром алогичности; Эдди, не участвовавший в этих разговорах, мог развлекаться разве что строя догадки: останется ли в памяти собеседников хоть что-нибудь из сказанного другим.

Как раз перед его отъездом на паром, направляющийся к Ориент-Пойнту, и выдался один из таких вечеров в их доме в Экзетере. Школьный год закончился, актовый день прошел, и Мятный О'Хара философствовал на тему того, что он именовал «поведенческой леностью» учеников во время весеннего семестра.

— Я знаю, у них на уме уже летние каникулы, — сказал, возможно уже в сотый раз, Мятный. — Я понимаю, что возвращение теплой погоды уже само по себе располагает к праздности, но уж не к такой праздности, какую я наблюдал этой весной.

Его отец произносил подобные сентенции каждую весну, и уже сами эти сентенции вызывали какое-то жуткое оцепенение у Эдди, которому как-то раз пришла в голову мысль: а не кроется ли причина его единственного спортивного увлечения в том, что бег — это своего рода попытка убежать от голоса его отца, от его предсказуемых модуляций, как у циркульной пилы на лесопилке.

Мятный еще не успел закончить — отец Эдди, казалось, никогда не успевал закончить, — но, по крайней мере, остановился, чтобы перевести дыхание или проглотить то, что положил в рот, как начала мать Эдди.

— Будто не было достаточно того, что мы всю зиму наблюдали, как миссис Хейвлок расхаживает без бюстгальтера, — начала Дот О'Хара, — теперь, когда снова потеплело, мы должны страдать оттого, что она не бреет волосы под мышками. А о бюстгальтере речь по-прежнему не идет. Только на этот раз, кроме отсутствия бюстгальтера, мы имеем еще и небритые подмышки! — заявила мать Эдди.

Миссис Хейвлок была новенькой преподавательской женой, и, по крайней мере, в таком качестве она представляла для Эдди и многих экзетерских мальчишек больший интерес, чем другие жены. И то, что миссис Хейвлок не носила бюстгальтера, для мальчишек было плюсом. Она была не хороша собой — довольно пухленькая, простоватая, но ее молодое пышное цветение привлекало к ней учеников и тех преподавателей, которые никогда бы не признались в своей слабости. Летом 58-го, до начала эпохи хиппи, тот факт, что миссис Хейвлок не носит бюстгальтера, был как необычным, так и примечательным. Мальчишки между собой называли ее Плясунчик. Счастливчику мистеру Хейвлоку, которому мальчишки сильно завидовали, они демонстрировали беспрецедентное уважение. Эдди, которому, как и всем остальным, нравились пляшущие груди миссис Хейвлок, досаждала бессердечная неприязнь матери к Плясунчику.

А теперь еще и заросшие подмышки; Эдди вынужден был признать, что этот предмет был причиной серьезного разочарования среди менее умудренных учеников. В те дни в Экзетере были мальчишки, которые, казалось, не знали, что женщины могут отращивать волосы под мышками, — а может, эти мальчишки сильно расстроились, размышляя о том, зачем кому-то из женщин это могло понадобиться. Однако для Эдди волосы под мышками миссис Хейвлок были еще одним свидетельством безграничной способности этой женщины давать наслаждение. В легком летнем платье без рукавов миссис Хейвлок исполняла пляску своими грудями, а еще была волосата под мышками. С началом теплой погоды многие мальчишки стали называть ее не только Плясунчиком, но и Пушистиком. Каким бы именем ее ни называли, любое упоминание о ней вызывало у Эдди О'Хары стойкую эрекцию.

— Теперь еще не хватало нам узнать, что она перестала брить ноги, — сказала Дот О'Хара.

Это соображение воистину заставило Эдди задуматься, хотя он решил не спешить с вынесением окончательного суждения, пока не увидит своими глазами и не убедится, что вид волосатых ног миссис Хейвлок может доставить ему удовольствие.

Поскольку мистер Хейвлок был коллегой Мятного по английскому отделению, Дот О'Хара высказала мнение, что ее муж должен поговорить с ним о полной неприемлемости подобного «богемного поведения» его жены в мужской школе. Но Мятный, хотя и мог перезанудить любого зануду, прекрасно понимал, что не следует давать советы другим мужчинам о том, как должны одеваться или в каких местах бриться (или не бриться) их жены.

— Моя дорогая Дороти, — только и смог сказать Мятный, — миссис Хейвлок — европейка.

— Не понимаю, что это должно означать! — ответила мать Эдди.

Но отец Эдди уже вернулся — с таким любезным видом, будто его и не прерывали, — к предмету весенней ученической лености. Таким был бесконечный и бессвязный разговор его родителей, от которого, казалось, цепенел и сгущался сам воздух.

Иногда другие ученики спрашивали у Эдди:

— Слушай, а как настоящее имя твоего отца?

Они знали старшего О'Хару только как Мятного, а если называли его в лицо, то — мистер О'Хара.

— Джо, — отвечал Эдди. — Джозеф Э. О'Хара.

Аббревиатура Э. означала «Эдвард» — единственное имя, каким называл его отец.

— Я дал тебе имя Эдвард не для того, чтобы звать тебя Эдди, — периодически говорил ему отец.

Но все остальные, даже мать, называли его Эдди. Эдди надеялся, что когда-нибудь станет достаточно и простого Эд.

Во время последнего обеда, перед тем как ему отправиться на его первую летнюю работу, Эдди пытался вставить что-то свое в бесконечный, бессвязный разговор родителей, но из этого ничего не получилось.

— Я сегодня был в физкультурном зале и встретился там с мистером Беннетом, — сказал Эдди.

Мистер Беннет в течение последнего года был преподавателем Эдди по английскому. Эдди был очень ему благодарен: его курс включал некоторые из лучших книг, какие Эдди доводилось читать.

— Я так думаю, нам еще предстоит видеть ее подмышки все лето на пляже. Боюсь, не смогу сдержаться — я таки скажу ей, что об этом думаю, — заявила мать Эдди.

— Я даже немного поиграл в сквош с мистером Беннетом, — добавил Эдди. — Я ему сказал, что мне всегда хотелось попробовать, и он не пожалел времени — постучал со мной мячом несколько минут. Мне понравилось — я даже не думал, что это так здорово.

Мистер Беннет в дополнение к своим обязанностям преподавателя английского языка и литературы был еще и тренером по сквошу, причем довольно успешным. Постучать по мячу — для Эдди это было чем-то вроде откровения.

— Я думаю, решить проблему можно, укоротив рождественские каникулы и удлинив весенние, — сказал его отец. — Я знаю, школьный год тянется долго, но ведь должен быть какой-то способ вернуть ребят к жизни весной, вдохнуть в них чуть больше энергии — чуточку их подтолкнуть, чтобы у них голова заработала.

— Я думал, не позаниматься ли мне год сквошем — я хочу сказать, на будущий год зимой, — сообщил Эдди. — Осенью я бы еще позанимался кроссом. А весной можно было бы вернуться на гаревую дорожку…

На секунду возникло ощущение, что слово «весна» завладело вниманием отца, но Мятного интересовала только весенняя леность.

— Может, у нее от бритья раздражение, — задумчиво сказала Дот О'Хара. — Но у меня тоже иногда бывает раздражение, но ведь это не повод, чтобы не брить под мышками.

Потом Эдди мыл посуду, а его родители тем временем продолжали свой разговор. Перед тем как отправиться спать, его мать спросила у отца:

— А что это он говорил о сквоше? Что там насчет сквоша?

— Что говорил кто? — спросил его отец.

— Эдди! — ответила его мать. — Эдди что-то говорил о сквоше и мистере Беннете.

— Он тренер по сквошу, — сказал ей Мятный.

— Джо, да это я знаю!

— Моя дорогая Дороти, в чем же твой вопрос?

— Что говорил Эдди о сквоше? — повторила Дороти.

— И что же он говорил? — сказал Мятный.

— Нет, Джо, я иногда спрашиваю себя: ты вообще слушаешь, что тебе говорят?

— Моя дорогая Дороти, я весь обращаюсь в слух, когда мне что-то говорят, — сказал ей старый зануда.

Они оба неплохо посмеялись над этим. Они еще продолжали смеяться, когда Эдди совершал необходимые приготовления ко сну. Внезапно он почувствовал такую усталость — такую леность, догадался он, — что казалось немыслимым сделать малейшее усилие, чтобы объяснить родителям, что он имел в виду. Если их брак был удачным, а, судя по всему, именно таким он и был, то Эдди мог себе представить, что же такое неудачный брак. Он и не подозревал, что очень скоро у него будет возможность во всех подробностях узнать, что же такое плохой брак.