Первая свадьба Рут
Алан Олбрайт и Рут Коул поженились на долгий уик-энд Дня благодарения, который они провели в доме Рут в Вермонте. Ханна со своим плохим любовником гостевала в доме целый уик-энд, как и Эдди О'Хара, который был посаженым отцом. (Ханна была подружкой невесты.) С помощью Мятного Эдди идентифицировал пассаж Джордж Элиот о браке — Рут хотела, чтобы Ханна прочла этот пассаж на церемонии. Мятный, конечно же, не смог удержаться, чтобы, найдя источник, не прочесть маленькую лекцию о собственном успехе.
— Видишь ли, Эдвард, — сообщил Мятный сыну, — фрагмент такого рода, являющийся итоговым как по содержанию, так и по тональности, наверняка должен открывать главу или, что более вероятно, завершать. А поскольку он предполагает завершение в более глобальном смысле, отрывок такого рода скорее будет обнаружен ближе к концу книги, чем в ее начале.
— Понятно, — сказал Эдди. — Так откуда он?
— Ироническая тональность сразу его выдает, — продолжал гнусавить Мятный. — Смесь сладости и горечи. Здесь есть что-то пасторальное, но это больше, чем пастораль.
— Из какого это романа, папа? — умоляющим тоном сказал Эдди.
— Да это же ясно — «Адам Вид», Эдвард, — сказал старый учитель литературы своему сыну. — И он прекрасно подходит для свадьбы твоего друга, для ноябрьской свадьбы, именно в этом месяце и сам Адам Бид женился на Дине… «Морозным утром в конце ноября», — процитировал по памяти Мятный. — Это первое предложение последней, если не считать эпилога, главы, — добавил старый учитель.
Эдди чувствовал себя на грани изнеможения, но отрывок он идентифицировал, как просила его об этом Рут.
Отрывок из Джордж Элиот на свадьбе Рут Ханна прочла не очень убедительно, но сами слова были для Рут живыми.
«Что может быть важнее для двух человеческих душ, чем чувствовать, что они соединены навеки — поддерживать друг друга во всех трудах, опираться друг на друга во всех печалях, ухаживать друг за другом во всех болезнях, слиться воедино в безмолвных невыразимых воспоминаниях в момент последнего прощания?»
«А есть ли и в самом деле что-либо более важное?» — спрашивала себя Рут. Она полагала, что только-только начинает любить Алана; она считала, что уже любит его сильнее, чем кого-либо в ее жизни, кроме отца.
Гражданская церемония, которую проводил местный мировой судья, состоялась в любимом книжном магазине Рут в Манчестере, штат Вермонт. Владельцы магазина, муж с женой, старые друзья Рут, были настолько добры, что закрыли свой магазин на пару часов, хотя это и был самый книжный уик-энд в году. После свадьбы книжный магазин открыл двери, как обычно, но число покупателей, ждущих, чтобы их обслужили, было больше, чем ожидалось. Среди них были и искатели редкостей. Новоявленная миссис Олбрайт (впрочем, Рут Коул никогда так не называли), покидая магазин на руках Алана, отвела глаза в сторону от зевак.
— Если тут есть журналисты, я с ними разберусь, — прошептала Ханна Рут.
Эдди, конечно, оглядывался в поисках Марион.
— Она здесь? Вы ее видите? — спросила Рут, но Эдди только покачал головой.
Рут предполагала, что появится и кое-кто еще. Она думала, что появится бывшая жена Алана, хотя Алан только улыбнулся, узнав про ее страхи. Вопрос о детях стал причиной горького раздора между Аланом и его бывшей женой, но их развод был совместным решением. Навязчивость была не в характере его бывшей жены, сказал Алан.
В этот хлопотливый уик-энд Дня благодарения им пришлось припарковаться на некотором расстоянии от книжного магазина. Они прошли мимо пиццерии и магазина, продающего свечи, и тут Рут поняла, что за ними следят; невзирая на то, что у плохого любовника Ханны была внешность охранника, кто-то шел за их маленькой свадебной процессией. Алан взял Рут под руку и ускорил шаг; они теперь находились вблизи парковки. Ханна постоянно поворачивала голову, оглядываясь на преследующую их пожилую женщину, но отпугнуть ее не удавалось.
— Она не журналистка, — сказала Ханна.
— Да ну ее в жопу, — сказал плохой любовник Ханны. — Просто какая-то старуха.
— Я с этим разберусь, — сказал Эдди О'Хара.
Но на эту старуху чары Эдди никак не действовали.
— С вами я говорить не буду. Я буду говорить с ней, — сказала Эдди пожилая дама, показывая на Рут.
— Послушайте, у нее сегодня свадьба. Шли бы вы отсюда куда подальше, — сказала Ханна.
Алан и Рут остановились и повернулись к старухе, которая запыхалась, преследуя их.
— Это не моя бывшая, — прошептал Алан, но Рут уже в этом ничуть не сомневалась, как не сомневалась она в том, что эта старуха — не ее мать.
— Я хотела увидеть ваше лицо, — сказала пожилая дама, глядя на Рут.
Старуха по-своему была так же неописуема, как убийца Рои. Это была еще одна распоясавшаяся старуха. И, подумав об этом, еще до того, как старуха снова заговорила, Рут внезапно поняла, кто перед ней. Кто еще мог быть так навязчив, кроме вдовы на всю оставшуюся жизнь?
— Ну вот, теперь вы увидели мое лицо, — сказала ей Рут. — Что дальше?
— Я хочу увидеть ваше лицо еще раз, когда вы будете вдовой, — сказала рассерженная вдова. — Не могу этого дождаться.
— Эй, — сказала Ханна старухе, — когда она станет вдовой, вас уже не будет на этом свете. Да судя по вашему виду, вы уже сегодня можете загнуться.
Ханна перехватила руку Рут от Алана и потащила ее к машине.
— Идем, детка, у тебя сегодня свадьба!
Алан бросил взгляд на старуху, а потом последовал за Рут и Ханной. Плохой любовник Ханны, хотя и имел вид громилы, на самом деле был настоящей бабой. Он только топтался на месте и поглядывал на Эдди.
А Эдди О'Хара, еще ни разу не встречавший пожилую даму, которая могла бы и желала противиться его чарам, решил, что ему стоит попробовать еще раз с рассерженной вдовой — та смотрела вслед Рут, словно хотела навсегда запомнить этот момент.
— Разве вы не согласны с тем, что день свадьбы священен или должен быть священным? — начал Эдди. — Разве он не принадлежит к тем дням, которые мы всю жизнь храним в памяти?
— О да, я согласна, — со страстью сказала старая вдова. — Она наверняка запомнит этот день. Когда ее муж умрет, она будет помнить его больше, чем ей того захочется. Не проходит и часа, чтобы я не вспоминала дня своей свадьбы!
— Я вас понимаю, — сказал Эдди. — Позвольте проводить вас до вашего автомобиля.
— Нет, спасибо, молодой человек, — сказала ему вдова.
Эдди, сраженный наповал ее благочестием, повернулся и поспешил за свадебной процессией. Они все спешили, может быть, из-за промозглости ноябрьского дня.
Ближе к вечеру состоялся небольшой обед. Пришли местные книгопродавцы, пришел Кевин Мертон (сосед Рут, присматривавший за домом в ее отсутствие) с женой. Медового месяца Алан и Рут не планировали. Новая пара собиралась, как сообщила Рут Ханне, чаще пользоваться домом в Сагапонаке, чем в Вермонте. «В конечном счете, когда появится ребенок, нам придется выбирать между Лонг-Айлендом и Новой Англией, и выбор будет очевиден», — сказала Рут. (Когда придет время отдать ребенка в школу, ей бы хотелось, чтобы это произошло в Вермонте.)
— А когда ты узнаешь, что будет ребенок? — спросила Ханна у Рут.
— Когда забеременею — или нет, — ответила Рут.
— Но ты уже пытаешься? — спросила Ханна.
— Мы собираемся начать пытаться после Нового года.
— Так скоро?! — воскликнула Ханна. — Да, времени вы не теряете.
— Мне тридцать шесть, Ханна. Я уже потеряла немало времени.
Факс в вермонтском доме работал непрерывно, и Рут все время вставала из-за стола, чтобы прочесть сообщения. (По большей части это были поздравления от зарубежных издателей.) Она получила очень милое послание от Маартена и Сильвии из Амстердама. (СЕРДЦЕ УИМА БУДЕТ РАЗБИТО! — писала Сильвия.)
Рут просила Маартена держать ее в курсе того, как будет идти расследование убийства проститутки. Маартен сообщал, что никаких новостей относительно убийцы нет. Полиция об этом помалкивает.
— А дети у нее были? — задала Рут в одном из факсов вопрос Маартену. — Я все время думаю, были ли у бедной женщины дети.
Но о дочери проститутки в новостях ничего не сообщалось.
Рут села в самолет, пересекла Атлантику, и все, что случилось в Амстердаме, перестало существовать. Только лежа без сна в темноте, она ощущала прикосновение висящего на вешалке платья или запах кожаного топа, который был в стенном шкафу Рои.
— Ты мне скажешь, когда забеременеешь? — спросила Ханна у Рут, когда они мыли посуду. — Хоть это-то ты не собираешься хранить в тайне?
— У меня нет никаких тайн, — солгала Рут.
— Ты самая большая тайна из всех, что я знаю, — сказала ей Ханна. — Я узнаю, что с тобой происходит, так же, как об этом узнают и все остальные. Мне просто нужно дождаться твоей следующей книги.
— Но я не пишу о себе, Ханна, — напомнила ей Рут.
— Это только слова, — сказала Ханна.
— Конечно, я тебе скажу, когда забеременею, — сказала Рут, меняя тему. — Ты об этом узнаешь первая после Алана.
Ложась в ту ночь в постель с Аланом, Рут чувствовала, что лишь отчасти в мире с самой собой; еще она чувствовала себя измотанной.
— Ты в порядке? — спросил Алан.
— В порядке, — сказала ему Рут.
— У тебя усталый вид, — сказал Алан.
— Я и в самом деле устала, — призналась Рут.
— Ты какая-то новая, — сказал ей Алан.
— Ну да. Я ведь теперь твоя жена, Алан, — ответила Рут. — Это и есть новое, разве нет?
К концу первой недели января 1991 года Рут забеременеет, что тоже будет новым в ней.
— Ну и скорость! — заметит Ханна. — Скажи Алану, в его возрасте мужики обычно стреляют холостыми патронами.
Грэм Коул Олбрайт, весом семь фунтов и десять унций, родился в Рутланде, штат Вермонт, третьего октября 1991 года. День рождения мальчика совпал с годовщиной воссоединения Германии. Хотя Ханна и не любила водить машину, именно она отвезла Рут в больницу. Последнюю неделю беременности Рут она оставалась с ней, потому что Алан работал в Нью-Йорке; он приезжал в Вермонт на уик-энды.
Ханна выехала из дома Рут в два часа ночи; до больницы в Рутланде было минут сорок пять езды, и перед выездом Ханна позвонила Алану. Ребенок появился на свет после десяти, и Алан успел приехать еще до родов.
Что касается тезки младенца, Грэма Грина, то Алан заметил: он питает искреннюю надежду, что его маленький Грэм не переймет у знаменитого писателя привычку посещать бордели. Рут, которая на протяжении более чем года никак не могла продраться через конец первого тома «Жизни Грэма Грина», испытывала гораздо большую тревогу в связи с другой привычкой Грина: его тягой к самым горячим точкам мира, куда он устремлялся, чтобы не через третьи руки приобретать жизненный опыт. Своему маленькому Грэму ничего подобного она не желала, как не искала она больше такого опыта и для себя. В конечном счете, она видела убийство проститутки клиентом — и, похоже, убийце это сошло с рук.
Задуманный Рут роман пришлось отложить на год. Она переехала со своим мальчиком в Сагапонак, и это означало, что Кончита Гомес может быть нянькой для маленького. Это к тому же облегчало уик-энды для Алана. Он мог маршруткой или поездом добраться из Нью-Йорка до Бриджгемптона, тратя на это в два раза меньше времени, чем требовалось, чтобы добраться до Вермонта; кроме того, он мог работать в поезде.
В Сагапонаке Алан пользовался бывшей мастерской Теда, превратив ее в свой кабинет. Рут говорила, что там все еще пахнет кальмаровыми чернилами, или разлагающимся кротом-звездорылом, или поляроидным покрытием. Фотографий здесь больше не было, хотя Рут и говорила, что чует и их запах.
Но что могла она чуять (или иным образом чувствовать) в своем кабинете на втором этаже сарая, в бывшем сквош-корте, который Рут превратила в свою мастерскую? Лестница-трап и дверь-люк были заменены нормальным лестничным пролетом и нормальной дверью. В новом кабинете Рут батареи отопления были проложены по плинтусу; в том месте на передней стене, где раньше находилась мертвая точка, сделали окно. Рут в своем кабинете печатала на старомодной пишущей машинке или (что случалось чаще) писала от руки на удлиненных листах разлинованной желтой бумаги, но она ни разу не слышала звуков, которые производит мяч, попадая в жестянку. А позиция «Т» на прежнем корте, которой, как ее учили, она должна завладеть (будто от этого зависит ее жизнь), теперь была укрыта ковром. Рут не могла ее видеть.
Она, впрочем, иногда ощущала выхлопные газы машин, которые еще парковались на первом этаже прежнего сарая. Но этот запах не беспокоил ее.
— Ты какая-то чокнутая! — снова скажет ей Ханна. — У меня мороз по коже от одной только мысли, что я работаю здесь!
Но по крайней мере пока не придет время отдать Грэма в подготовительную школу, сагапонакский дом будет ее устраивать; устраивал он и Алана с Грэмом. Летом, когда в Гемптонах было не протолкнуться и когда Алан не очень возражал против долгих поездок из Нью-Йорка и назад, они уезжали в Вермонт. (Дорога из города до дома Рут в Вермонте занимала четыре часа.) Рут беспокоилась за Алана, которому приходится совершать такие дальние переезды в темноте — на дорогах попадались олени и пьяные водители, — но она была счастлива в браке; и ей впервые нравилась ее жизнь.
Как и любая молодая мать, в особенности как и любая молодая мать зрелых лет, Рут беспокоилась за своего ребенка. Она оказалась не готова к тому, что ее любовь к нему будет так сильна. Но Грэм был здоровым ребенком, и все тревоги Рут за сына были надуманными.
Например, по ночам, когда ей казалось, что дыхание у Грэма какое-то странное или необычное (а то и того хуже — когда она не слышала его дыхания), она неслась из главной спальни в детскую, которая когда-то была и ее детской. Там Рут нередко ложилась на коврик рядом с детской кроваткой. У нее для таких случаев в стенном шкафу детской лежали подушка и одеяло. Алан по утрам нередко находил ее на полу в детской — она спала рядом с ее спящим ребенком.
А когда Грэм подрос и первая кроватка стала ему мала и он уже сам мог выбираться из нее, Рут нередко лежала в своей спальне, слыша, как детские ножки топают по полу в ванной, направляясь к ней. Именно так маленькой девочкой бегала через ванную и сама Рут, направляясь к кровати матери… нет, к кровати отца, что случалось гораздо чаше, если не считать того достопамятного случая, когда она застала врасплох свою мать и Эдди.
«Все возвращается на круги своя, если только эти круги существуют», — думала писательница. Что-то описало полный круг. Здесь были начало и конец. (Эдди О'Хара был крестным отцом Грэма, Ханна Грант — крестной матерью, и она оказалась настолько ответственной и надежной крестной матерью, что Рут такого и представить себе не могла.)
И по ночам, лежа на полу в детской и прислушиваясь к дыханию своего ребенка, Рут Коул чувствовала благодарность за то, что ей повезло в жизни. Убийца Рои, который явно слышал шум, словно кто-то пытается не шуметь, не увидел ее. Рут часто думала о нем. Она не только задумывалась о том, кто он такой и не является ли убийство проституток его привычным занятием, ей было интересно знать, прочел ли он ее роман — она ведь видела, как он взял принесенный ею для Рои экземпляр «Не для детей». Может быть, книга ему была нужна только для того, чтобы положить туда поляроидную фотографию Рои.
По ночам, когда она лежала на коврике перед кроваткой, а потом и кроватью Грэма, Рут разглядывала детскую в слабом свете ночника. Она видела знакомую картину через узкую щель в шторах на окне, где была видна полоска ночного неба, иногда звездная, иногда — нет.
Обычно какой-нибудь перебой в дыхании Грэма заставлял Рут вскочить с пола и пристально всмотреться в спящего сына. После этого она выглядывала за штору — нет ли там человекокрота; она чуть ли не всерьез ожидала увидеть его там: свернувшегося на карнизе и прижавшего к стеклу часть розовых щупалец своего звездообразного носа.
Человекокрота, конечно, никогда там не было, и тем не менее Рут, бывало, просыпалась, вздрогнув, потому что ей ясно слышалось его сопение. (Но это был только Грэм, который иногда во сне странно посапывал.)
После этого Рут снова засыпала, нередко задаваясь вопросом: почему ее мать так и не появилась теперь, когда не стало отца?
«Неужели она не хочет увидеть маленького? — недоумевала Рут. — Не говоря уже обо мне!»
Эти мысли вызывали у нее такую злость, что она пыталась больше не возвращаться к ним.
Рут часто бывала одна с Грэмом в сагапонакском доме — по крайней мере в те ночи, когда Алан оставался в городе, — случалось, что дом производил странные шумы. Это было похоже и на мышь за стеной, и на шум, словно кто-то старается не шуметь, и на все шумы в диапазоне между этими двумя — шумом открывающейся двери в полу и отсутствием шума, когда человекокрот затаивал дыхание.
Рут знала, что он где-то здесь, неподалеку; он все еще ждал ее. С точки зрения человекокрота, она все еще была маленькой девочкой. Пытаясь уснуть, Рут видела крохотные рудиментарные глазки человекокрота — пушистые впадинки в его пушистой физиономии.
Что касается нового романа Рут, то он тоже ждал ее. Настанет день, когда она перестанет быть молодой матерью, и тогда она снова возьмется за перо. Пока она написала только несколько страниц «Моего последнего плохого любовника». Она еще не дошла до сцены, когда любовник убеждает женщину-писателя заплатить проститутке, чтобы та позволила увидеть ее с клиентом, — Рут еще только подходила к ней. Эта сцена тоже ждала ее.