Переходный период
Time Intervening (1947)
Поздно за полночь старик вышел из дома с фонариком в руках и спросил у мальчишек, что их так развеселило. Мальчишки, не отвечая, продолжали кататься по кучам опавшей листвы.
Старик вернулся в дом и устало опустился на стул. Часы показывали три. Он видел свои бледные трясущиеся руки. Тело его состояло из сплошных углов. Из зеркала над каминной полкой смотрело на него лицо, больше похожее на след, оставляемый дыханием на стекле.
С улицы вновь послышался смех игравших с опавшими листьями детей.
Он выключил фонарь и теперь сидел в темноте. Какое ему дело до этих мальчишек – пусть себе играют. Конечно же, три часа ночи не самое лучшее время для игр, но тут уж ничего не поделаешь. Старика стало познабливать.
Он услышал, как в дверном замке повернулся ключ, и поспешил подняться со стула, чтобы увидеть, кто же пожаловал в его дом. Дверь отворилась, и на пороге появились молодые мужчина и женщина, которые держались за руки и нежно смотрели друг на друга.
– Что вам нужно в моем доме?! – возмутился старик.
– Что вы делаете в нашем доме? – раздалось в ответ. – А ну-ка прочь отсюда!
Молодой человек схватил старика под локоть, обыскал – не стащил ли тот чего – и, вытолкав за порог, запер за ним дверь.
– Это мой дом! Вы не имеете права выгонять меня на улицу!
Устав стучать в дверь, старик отступил назад и увидел залитые теплым светом окна второго этажа. Вскоре за окном появилась чья-то тень, и свет тут же погас. Старик дошел до конца улицы и вернулся назад. Мальчишки продолжали кататься по заиндевевшим от утреннего холода листьям, не обращая на него ни малейшего внимания.
Он недвижно стоял перед домом, глядя, как в его окнах то загораются, то гаснут огни, и так несколько тысяч раз, он считал.
К дому подбежал мальчик лет четырнадцати с футбольным мячом в руках. Открыв без ключа дверь, он вошел в дом. Дверь снова закрылась.
Через полчаса, когда уже подул утренний ветерок, возле дома остановился автомобиль. Вышедшая из него полная женщина, ведя за руку маленького мальчика, которому было никак не больше трех лет, направилась по мокрой от росы лужайке к дому. Заметив старика, она спросила:
– Это вы, господин Терл?
– Да, – ответил старик машинально, ему почему-то не хотелось испугать ее.
Конечно же, он солгал. К мистеру Терлу, жившему в другом конце улицы, он не имел никакого отношения.
Огни мигнули еще тысячу раз.
Дети все не унимались.
Семнадцатилетний юноша со следами помады на щеке проскочил мимо старика, едва не сбив его с ног.
– Простите! – успел крикнуть он, взбегая по ступеням крыльца, и скрылся в доме.
Со всех сторон старика окружал объятый сном город: темные окна, дышащие теплом комнаты, поблескивающие над голыми ветвями зимних деревьев звезды.
– Это мой дом, и я не понимаю, что здесь делают все эти люди! – крикнул старик, обращаясь к катавшимся по земле детям.
Деревья покачивали голыми ветвями.
Шел 1923 год, и в доме было темно. Из машины вышла полная женщина с трехлетним сыном, носившим имя Уильям. Уильям посмотрел на залитый сумеречным утренним светом мир и увидел свой дом, к которому его вела мама.
– Это вы, господин Терл? – спросила она у старика, стоявшего возле старого, поскрипывавшего на ветру дуба.
– Да, – ответил старик.
Дверь закрылась.
Шел 1934 год, летней ночью Уильям бежал к дому с футбольным мячом в руках, и темная мостовая бежала у него под ногами. Он скорее почувствовал, чем увидел, старика, стоящего у крыльца. Молча пробежав мимо, Уильям скрылся в доме.
В 1937 году Уильям несся по ночной улице с прытью антилопы, со следами помады на щеке и с мыслями единственно о любви. Он едва не сбил с ног стоявшего возле дома старика, выкрикнул «простите!» и открыл входную дверь.
В 1947 году возле дома остановился автомобиль, в котором сидели Уильям и его жена. На нем был дорогой костюм из твида, он устал, от обоих слегка попахивало спиртным. Они немного посидели, прислушиваясь к шуму ветра, потом вышли из машины и открыли ключом входную дверь. Внезапно из гостиной вышел старик, который прокричал им:
– Что вам нужно в моем доме?!
– Что вы делаете в нашем доме? – возмутился Уильям. – А ну-ка прочь отсюда!
Что-то было в облике старика такое, от чего у Уильяма засосало под ложечкой, но все же он обыскал его и, вытолкав из дома, запер за ним дверь. С улицы послышалось:
– Это мой дом! Вы не имеете права выгонять меня на улицу!
Они легли спать и выключили свет.
В 1928 году Уильям и другие ребята боролись друг с другом на лужайке перед домом, дожидаясь рассвета, чтобы побежать на станцию и посмотреть, как подходит, пыхтя, состав с ярко-синими цирковыми вагонами. Они, смеясь, катались по кучам опавшей листвы, когда к ним подошел старик с фонариком в руках.
– Вам не кажется, что для игр сейчас не самое лучшее время? – сказал старик.
– Кто вы? – спросил Уильям, выглядывая из-под кучи навалившихся на него ребят.
Старик немного постоял, глядя на них сверху. Потом он выронил фонарик из рук и, опустившись на колени, дотронулся до Уилла и пробормотал:
– Мальчик мой, кажется, я все понял! Я – это ты, а ты – это я! Мой мальчик, я люблю тебя всем сердцем! Давай я расскажу тебе, что произойдет с тобой, когда ты станешь взрослым! Если б ты знал это! И у тебя, и у меня одно и то же имя – Уильям! И все эти люди, которые заходили в дом, у всех у них имя – Уильям, это тоже ты и тоже я! – Его била дрожь. – О, все долгие годы, все время прошло сейчас здесь!
– Уходи! – сказал мальчик. – Ты сошел с ума!
– Но…
– Уходи! Я позову папу!
Старик попятился назад и исчез во тьме.
Огни дома то зажигались, то гасли. Мальчишки молча боролись, катаясь по опавшей листве. Старик стоял в тени.
Шел 1947 год. Уильям Лэттинг никак не мог заснуть. Наконец он поднялся с постели, закурил сигарету и подошел к окну.
– Что с тобой? – спросила его жена.
– Мне кажется, этот старик так и стоит под нашим дубом.
– Тебе, наверное, это почудилось.
Уильям сделал глубокую затяжку и кивнул.
– Да, наверное. А что это за дети?
– Дети?!
– Тут, на лужайке. Чертовски подходящее время играть в куче листьев!
– Наверное, это Мораны.
– Не может быть. В такое-то время? Нет-нет.
Он прикрыл глаза.
– Слышишь?
– Это ты о чем?
– Ребенок где-то плачет…
– Тебе кажется…
Она прислушалась. Кто-то подбежал к дому и повернул дверную ручку. Уильям Лэттинг вышел в коридор и посмотрел вниз. В прихожей не было ни души.
В 1937 году Уильям открыл входную дверь и увидел наверху лестницы курившего сигарету мужчину в халате.
– Это ты, папа?
Молчание. Мужчина вздохнул и исчез. Уильям направился на кухню, чтобы произвести ревизию содержимого ледника.
Мальчишки продолжали возиться в мягкой жухлой листве.
Уильям Лэттинг насторожился.
– Ты слышишь?
Они прислушались.
– Кажется, это старик плачет.
– Почему?
– Почему люди плачут? Наверное, ему плохо.
– Если он не уйдет до утра, – сказала жена, – нужно будет вызвать полицию.
Уильям Лэттинг отвернулся от окна, затушил сигарету и лег в постель, молча уставившись в потолок, на котором то появлялись, то исчезали тени.
– Нет, – сказал он наконец. – Полицию вызывать я не стану.
– Почему?
– Мне бы не хотелось. – Его голос упал почти до шепота. – Я просто не могу.
Они лежали, вслушиваясь в шум ветра и доносившийся невесть откуда плач. Уильям Лэттинг знал, что где-то там, на лужайке, борются среди жухлых заиндевевших листьев мальчишки.
Как ему хотелось поваляться в листве вместе с ними! Для этого ему достаточно было спуститься вниз и выйти на лужайку…
Вместо этого он повернулся на бок и до самого утра пролежал, не смыкая глаз.
