СОВОКУПЛЯЮЩАЯСЯ РУСАЛКА ИЗ ВЕНЕЦИИ, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
Бар уже закрылся, им еще до меблирашек тащиться, а тут на тебе катафалк прямо на улице, где Желудочная Больница стоит.
– Мне кажется, сегодня – ТА САМАЯ ночь, – сказал Тони. – Я уже в крови это чую, вот те крест!
– Та самая ночь для чего? – переспросил Билл.
– Смотри, – сказал Тони. – Мы уже хорошо знаем расписание. Давай отметем одного! Какого хуя? Или кишка тонка?
– Ты чё, с дуба рухнул? Думаешь, я зассал, потому что этот морячок мне по сраке надавал?
– Я этого не говорил, Билл.
– Да ты сам ссыкло! Да я тебе вломлю как не фиг делать…
– Ага. Я знаю. Я не про это. Я в смысле, давай жмурика отметем прикола ради.
– Ёбть! Да хоть ДЕСЯТЬ жмуриков!
– Постой. Ты сейчас назюзюкался. Давай подождем. Мы знаем расписание. Мы знаем, как они работают. Мы ж каждую ночь следили.
– А ты, значит, не назюзюкался, а? Да у тебя иначе бы ОЧКО взыграло!
– Тихо ты! Смотри! Вот идут. И жмурик с ними. Бедолага какой-нибудь. Смотри, простыню ему на голову натянули. Печально.
– Да смотрю я, смотрю. В самом деле печально…
– Ладно, мы знаем расписание: если жмурик только один, они его закидывают, перекуривают и уезжают. А если двое, то дверцы в катафалке они оба раза не станут запирать. Настоящие четкие мальчонки. Им все это обрыдло. Если жмурика два, одного парня они просто оставляют на каталке за машиной, заходят внутрь и вывозят второго, а потом обоих закидывают. Мы сколько ночей за ними наблюдали?
– Фиг знает, – ответил Билл. – Шестьдесят уж точно.
– Ладно, вот у них один жмурик уже есть. Если сейчас вернутся за вторым, этот – наш. Не обосрешься, если они сейчас за вторым пойдут?
– Обосрусь? Да у меня кишка потолще твоей!
– Ладно, тогда смотри. Сейчас узнаем… Оп-ля, поехали! За вторым пошли! – сказал Тони. – Хватаем?
– Хватаем, – ответил Билл.
Они рванули через дорогу и схватили труп за голову и ноги. Тони досталась голова – прискорбный отросток, туго обмотанный простыней, – а Билл держал пятки.
Потом они неслись по улице, и чистая белая простыня развевалась на трупе по ветру: иногда проглядывала лодыжка, иногда – локоть, иногда полная ляжка, а затем они взбежали по парадным ступенькам меблированных комнат, допыхтели до двери, и Билл сказал:
– Господи ты бож мой, у кого ключ? Меня трясет чего-то!
– У нас мало времени. Эти уроды скоро второго жмурика вынесут! Кидай его в гамак! Быстро! Надо этот чертов ключ найти!
Они швырнули труп в гамак. И тот раскачивался в лунном свете взад-вперед, взад-вперед.
– А может, тело назад отнесем? – спросил Билл. – Господи боженька, царица небесная, назад его что, нельзя?
– Времени нет! Слишком поздно! Нас засекут. ЭЙ! ПОГОДИ! – вдруг завопил Тони.
– Я ключ нашел!
– СЛАВА ТЕ ГОСПОДИ!
Они отперли дверь, сгребли эту штуку с гамака и помчались с нею вверх по лестнице. Комната Тони находилась ближе. Второй этаж. Труп довольно гулко стукался о стену и перила.
Тут они дотащили его до двери Тони и разложили на полу, пока Тони нашаривал в карманах второй ключ. Потом дверь открылась, они плюхнули труп на кровать, сходили к холодильнику, зацепили тонин галлон дешевого мускателя, хлопнули по полстакана, возобновили, вернулись в спальню, уселись и посмотрели на труп.
– Как ты думаешь, нас кто-нибудь видел? – спросил Билл.
– Если кто и видел, то здесь, наверное, уже легавых бы полно было.
– А как ты думаешь, они район обыскивать будут?
– Каким образом? Ломиться в двери в такое время и спрашивать: “Нет ли у вас мертвого тела”?
– Блин, наверное, ты прав.
– Конечно, прав, – ответил Тони, – но все равно интересно, каково парням было: приходят, а тела нет. Весело, наверное.
– Ага, – подтвердил Билл, – наверное.
– Ладно, весело или нет, но жмурик у нас. Во какой, на кровати валяется.
Они посмотрели на штуку под простыней, выпили еще.
– Интересно, он сколько уже покойник?
– Недолго, наверное, – я так думаю.
– А интересно, когда они застывать начинают? Интересно, когда они начинают вонять?
– Этот ригор мортис не сразу начинается, я думаю, – сказал Тони. – А вонять начнет довольно скоро. Как мусор в раковине. Мне кажется, кровь им только в морге спускают.
И вот эти два алкаша продолжали себе глотать мускатель; временами они даже забывали о трупе и разговаривали о других вещах, смутных и важных, даже не умея толком выразить свои мысли. Затем беседа снова возвращалась к покойнику.
Тело по-прежнему лежало на месте.
– Чего с ним будем делать? – спросил Билл.
– Поставим в чулан, когда застынет. Когда несли, у него все еще болталось.
Вероятно, полчаса назад умер или около того.
– Так, ладно, ставим его в чулан. А что дальше будем делать, когда вонять начнет?
– Я об этом еще не подумал, – ответил Тони.
– Так подумай, – сказал Билл, начисляя себе щедрой рукой.
Тони попытался подумать.
– А ведь знаешь, мы же в тюрьму сесть за это можем. Если нас поймают.
– Ну дак. И?
– Н-ну, мне кажется, мы сделали ошибку, только уже слишком поздно.
– Слишком поздно, – отозвался Билл.
– Поэтому, – подытожил Тони, начисляя щедрой рукой себе, – раз уж мы с этим жмуриком тут застряли, можно хоть поглядеть на него.
– Поглядеть?
– Ну, поглядеть.
– А очко не взыграет? – осведомился Билл.
– Фиг знает.
– Ссышь?
– Ну. Меня к такому не готовили, – сказал Тони.
– Хорошо. Ты тянешь простыню, – решил Билл, – только сперва мне налей.
Наливай, а потом тяни.
– Ладно, – согласился Тони.
Наполнил стакан Билла. Подошел к кровати.
– Ну, всё, – сказал Тони, – по-ЕХАЛИ!
И содрал с тела простыню через голову. Глаз он не открывал.
– Боже ПРАВЕДНЫЙ! – произнес Билл. – Это же баба! Молодая!
Тони открыл глаза.
– Ага. Была молодой. Господи, ты посмотри на эти волосы, светлые, аж задницу прикрывают. Но УМЕРЛА! Кошмарно и окончательно умерла, навсегда. Вот невезуха! Я такого не понимаю.
– Как ты думаешь, ей сколько было?
– Да не похожа она на мертвую, – сказал Билл.
– Тем не менее.
– Посмотри только, какие сиськи! Какие ляжки! Какая пизда! Во пизда:
по-прежнему как живая!
– Ага, – сказал Тони. – Про пизду знаешь, как говорят: первой появляется, последней уходит.
Тони подошел к пизде, потрогал. Приподнял одну грудь, поцеловал эту чертову дохлятину.
– Так грустно, все так грустно – живем всю жизнь, как идиоты, а в самом конце подыхаем.
– Трупы нельзя трогать, – сказал Билл.
– Она прекрасна, – ответил Тони, – даже мертвая, она прекрасна.
– Ага, только если б она живой была, то на такую шантрапу, как ты, во второй раз бы и не взглянула. Сам же знаешь, разве нет?
– Еще бы! В этом-то все и дело! Теперь она ОТКАЗАТЬ не сможет!
– Ты это о чем, к ебеней фене?
– О том, – ответил Тони, – что хуй у меня твердый. ОЧЕНЬ ТВЕРДЫЙ!
Тони сходил и налил себе из банки. Выпил.
Потом подошел к кровати, стал целовать ей груди, запускать в ее волосы пальцы и, в конце концов, впился ей губами в мертвый рот. Поцелуй живого и мертвой. А потом взгромоздился на нее.
Это было ХОРОШО. Тони рвал и метал. Ни разу в жизни такой хорошей ебли у него не было! Он кончил. Скатился, вытерся простыней.
Билл наблюдал за всем процессом, то и дело поднося ко рту галлон мускателя под тусклой лампочкой.
– Господи, Билл, это было прекрасно, прекрасно!
– Да ты совсем рехнулся! Ты только что выебал покойницу!
– А ты всю жизнь покойниц ебал – дохлых теток с дохлой душой и дохлой пиздой, – только не знал этого! Прости, Билл, но ебаться с нею было прекрасно. Мне нисколько не стыдно.
– Она настолько хороша?
– Ты никогда в это не поверишь.
Тони сходил в ванную и поссал.
Когда он вернулся, Билл уже сидел на теле верхом. Продвигался он успешно. Даже постанывал и немного рычал. Затем нагнулся, поцеловал этот мертвый рот и кончил.
Потом скатился, схватил край простыни, вытерся.
– Ты прав. Лучше никогда в жизни не ебался!
Потом они оба сидели на стульях и смотрели на нее.
– А интересно, как ее звали? – спросил Тони. – Я влюбился.
Билл засмеялся.
– Вот теперь я знаю, что ты назюзюкался! И в живую-то бабу только придурок конченый влюбится, а ты на мертвой залип.
– Ну, залип, и что с того? – сказал Тони.
– Залип так залип, – сказал Билл. – Теперь-то что будем делать?
– Выкинем ее отсюда к чертовой матери! – ответил Тони.
– Как?
– Так же, как и затащили: по лестнице.
– Потом?
– Потом – в твою машину. Отвезем ее на Пляж Венеция и скинем в море.
– Вода холодная.
– Она ее почувствует не больше, чем твой хуй у себя внутри.
– А твой? – спросил Билл.
– Его она тоже не почувствовала, – ответил Тони.
Вот она – дважды выебанная, мертво разлатанная на простынях.
– Шевели мослами, крошка! – заорал Тони.
Он схватил ее за ноги и помедлил. Билл схватил за голову. Когда они выбежали из комнаты, дверь осталась открытой. Тони пинком захлопнул ее, как только они оказались на площадке; простыня больше не обматывала тело, а, скорее, просто телепалась на нем. Как мокрая вихотка на кухонном кране. И снова много билась она головой, бедрами и обширной задницей о стены и лестничные перила.
Они зашвырнули ее на заднее сиденье к Биллу.
– Постой, постой, малыш! – завопил Тони.
– Чего еще?
– Пузырь забыли, ишак!
– О, ну еще бы.
Билл остался сидеть и ждать с мертвой пиздой на заднем сиденье.
Тони был человеком слова. Вскоре он выбежал с банкой муски.
Они выехали на шоссе, передавая банку друг другу и отпивая из нее хорошими глотками. Стояла теплая и красивая ночь, луна, разумеется, была полной. Только не совсем ночь. Часы уже показывали 4:15 утра. Все равно хорошее время.
Они остановили машину. Еще глотнули доброго мускателя, вытянули тело и поволокли его долгим-долгим, песчаным-песчаным пляжем к морю. Потом добрались, наконец, до той его части, где песок то и дело заливало прибоем, где в песке, мокром, пористом, было полно песчаных крабиков и их норок. Там они опустили труп и приложились к банке. Время от времени избыточная волна обдавала всех троих:
Билли, Тони и мертвую Пизду.
Биллу пришлось подняться с песка, чтобы отлить, а поскольку его учили манерам девятнадцатого века, отлить он отошел на несколько шагов по пляжу. Когда друг удалился, Тони стянул простыню и посмотрел на мертвое лицо сплетении и колыхании водорослей, в соленом утреннем воздухе. Тони смотрел на это лицо, а Билл ссал у берега. Милое доброе лицо, носик чуть остренький, но очень хороший рот, и тут, когда тело ее уже начало застывать, он склонился к ней, очень нежно поцеловал ее в губы и сказал:
– Я люблю тебя, сука мертвая.
И накрыл тело простыней.
Билл стряхнул последние капли, вернулся.
– Мне еще выпить нужно.
– Давай. Я тоже глотну.
Тони сказал:
– Я ее от берега отбуксирую.
– А ты хорошо плаваешь?
– Не очень.
– А я хорошо. Я и отбуксирую.
– НЕТ! НЕТ! – заорал Тони.
– Черт побери, хватит орать!
– Я сам ее отбуксирую!
– Ладно! Ладно!
Тони еще раз хлебнул, стянул простыню вбок, поднял тело и медленно зашагал к волнолому. Мускатель ударил в голову сильнее, чем он предполагал. Несколько раз большие волны сбивали их с ног, вышибали ее у него из рук, и он отчаянно барахтался, бежал, плыл, стараясь отыскать в волнах тело. Потом замечал ее – эти длинные, длинные волосы. Совсем как у русалки. А может, она и была русалкой.
Наконец, Тони вывел ее за волноломы. Стояла тишина. На полпути между луной и рассветом. Он проплыл немного с нею рядом. Очень тихо. Время внутри времени и за пределами времени.
Наконец, он слегка подтолкнул тело. Она отчалила, наполовину погрузившись, и длинные пряди ее клубились вокруг тела. Все равно она оставалась прекрасна, хоть мертвая, хоть какая.
Она отплывала от него, попав в какое-то течение прилива. Море взяло ее.
Тут он неожиданно отвернулся, заспешил, загрёб к берегу. Казалось, он очень далеко. Последним взмахом оставшихся сил он выкатился на песок, словно волна, перебитая последним волноломом. Приподнялся, упал, встал, пошел, сел рядом с Биллом.
– Значит, ее больше нет, – произнес Билл.
– Ну. Корм акулий.
– А как ты думаешь, нас поймают?
– Нет. Дай хлебнуть.
– Полегче давай. Там уже на донышке.
– Ага.
Они вернулись к машине. Билл сел за руль. По пути домой они спорили, кому достанется последний глоток, потом Тони вспомнил о русалке. Он опустил голову и заплакал.
– Ты всегда ссыклом был, – сказал Билл, – всегда ссыклом был.
Они вернулись в меблирашки.
Билл ушел к себе в комнату, Тони – к себе. Вставало солнце. Мир просыпался.
Некоторые просыпались с бодунами. Некоторые – с мыслями о церкви. Большинство же еще спало. Воскресное утро. А русалка, русалка со своим славным мертвым хвостом – она уже в открытом море. А где-то пеликан нырнул и взмыл с серебристой рыбкой, похожей на гитару.
