20
Всю дорогу на склад Леонарду хотелось думать о часовых, которые обязаны будут открыть ящики, в то время как Гласе, чье негодование наконец улеглось, хотел говорить о приближающейся годовщине. Очень скоро они должны были оказаться на месте. Гласе давно отыскал короткий маршрут, и за десять минут они проехали Шенеберг и обогнули по кромке летное поле аэропорта Темпельхоф.
– Вчера я оставил на твоей двери записку, – сказал Гласе. – Ты не отвечал на звонки, а потом у тебя всю ночь было занято.
Леонард не отрываясь смотрел в дыру у себя под ногами. Несущийся внизу асфальт гипнотизировал. Сейчас его ящики будут открыты. Он так устал, что был почти рад этому. Начнется процесс, арест, допросы и все прочее, и он с удовольствием отдастся течению. Он не станет ничего объяснять, пока ему не позволят как следует выспаться. Это будет его единственным условием.
– Я снял с рычага трубку, – сказал он. – Я работал.
Они ехали на четвертой скорости, но делали намного меньше двадцати миль в час. Стрелка спидометра дрожала.
– Нам надо кое-что обсудить, – сказал Гласе. – Давай говорить откровенно, Леонард. Я здорово огорчен.
Леонард видел перед собой чистую белую камеру, койку со свежими простынями, и тишину, и человека за дверью, приставленного для охраны.
– Правда? – сказал он.
– По нескольким причинам, – продолжал Гласе. – Во-первых, у тебя было больше ста двадцати долларов на развлечения для нашего вечера. Я так понимаю, ты спустил все на один номер. На один час.
Возможно, у ворот дежурит кто-нибудь из его давних знакомых, Ли, Джейк или Гови. Они вынут кусок. Сэр, это не электронное оборудование, это человеческая рука. Кого-нибудь может стошнить. Например, Гласса, который как раз переходил ко второму пункту.
– Во-вторых. Все эти сто двадцать долларов ушли на единственного парня с волынкой. По-твоему, все кругом обожают волынку? Покажи мне хоть одного такого идиота. Мы что, должны сидеть целый час и слушать эти дурацкие завывания?
Иногда в дыре мелькала белая полоса. Леонард пробормотал туда:
– Можно потанцевать.
Гласе театрально хлопнул себя по глазам. Леонард не отрывал взгляда от дырки. «Жук» по-прежнему ехал прямым курсом.
– В-третьих. Там наверняка будут большие шишки из разведслужб, между прочим, и из вашей тоже. Знаешь, что они скажут?
– Когда народ слегка выпьет, – сказал Леонард, – нет ничего лучше хорошего ламента.
– Именно что ламента. Они скажут, так-так, американская закуска, немецкие вина и шотландские развлечения. Разве Шотландия участвует в операции? У нас с ней что, особые отношения? Может, Шотландия вступила в НАТО?
– Была еще поющая собака, – промямлил Леонард, не поднимая головы. – Эта, правда, английская.
Гласе его не слышал.
– Леонард, ты провалил все дело, и надо исправить его сегодня утром, пока еще не поздно. Мы доставим на место это оборудование, а потом я отвезу тебя в казармы Шотландского полка в Шпандау. Ты переговоришь с сержантом, отменишь волынщика и заберешь обратно наши деньги. Ну как?
Их обгоняла колонна грузовиков, поэтому Гласе не заметил, что его пассажир хихикает.
Появились антенны на крыше склада. Гласе сбрасывал скорость.
– Этим ребятам придется показать, что у нас тут. Пусть смотрят, но что это такое, им знать не обязательно.
Приступ истерического смеха прошел.
– О боже, – сказал Леонард.
Они остановились. Гласе начал опускать стекло, часовой направился в их сторону. Его лицо было им незнакомо.
– Новичок, – сказал Гласе. – И приятель его тоже. Значит, дольше провозимся. Лицо, появившееся в окне, было большим и розовым, глаза горели служебным рвением.
– Доброе утро, сэр.
– Доброе утро, солдат. – Гласе передал ему оба пропуска. Часовой выпрямился и с минуту изучал их. Гласе сказал, не понижая голоса: – Этих ребят учат бдительности. Им надо отслужить месяцев шесть, тогда они немного оттают.
Это была правда. Гови наверняка узнал бы их и махнул, чтобы проезжали.
Восемнадцатилетнее лицо снова возникло в окне. Пропуска были переданы обратно.
– Сэр, я должен проверить багажник и заглянуть в этот ящик.
Гласе вылез из машины и открыл капот. Он вытащил ящик на дорогу и опустился перед ним на колени. Со своего места Леонард видел, как он расстегивает лямки. Оставалось всего секунд десять. В конце концов, можно просто побежать отсюда по дороге. Вряд ли это ухудшит дело. Он выбрался из машины. Второй часовой, который выглядел еще моложе первого, подошел к Глассу сзади и тронул его за плечо.
– Сэр, мы хотели бы проверить это в караульном помещении.
Гласе разыгрывал немую сцену бурного спора с кем-то невидимым. Энтузиазм, с которым он пасовал перед правилами секретности, должен был служить примером. Одна из лямок была уже расстегнута. Не обращая на это внимания, он взвалил ящик себе на грудь и, пошатываясь, поволок его в будку на обочине дороги. Первый солдат, открывший Глассу дверцу машины, вежливо отступил в сторону, чтобы не мешать Леонарду вытаскивать другой ящик. Подняв его обеими руками, Леонард побрел за Глассом, а двое часовых отправились следом.
В караулке был деревянный столик с телефоном. Гласе убрал телефон на пол и, крякнув, водрузил ящик на стол. Вчетвером они еле умещались вокруг. Леонард достаточно хорошо знал Гласса и понимал, что все эти хлопоты и перетаскивания испортили ему настроение. Он отступил назад, шумно дыша носом и поглаживая бороду. Он принес ящик, остальное полагалось делать часовым. И они могли не сомневаться в том, что о любой их ошибке будет доложено по инстанции.
Свой ящик Леонард поставил у стола. Он намеревался подождать снаружи, чтобы не присутствовать при самой проверке. После того сна он не хотел больше ничего видеть. Вдобавок было весьма вероятно, что кого-нибудь из молодых солдат вырвет в тесном помещении. Если не всех троих. Однако он задержался на пороге. Трудно было туда не смотреть. Его жизнь вот-вот должна была измениться, но он не чувствовал ничего особенного. Он сделал все возможное и знал, что он не такой уж дурной человек. Первый часовой отставил винтовку и принялся расстегивать вторую лямку. Леонард наблюдал за этим словно издалека. Мир, который мало интересовался Отто Экдорфом готов был взорваться негодованием после его смерти. Солдат поднял крышку, и все посмотрели на свертки внутри. Они были упакованы экономно, но все же мало походили на электронные приборы. Даже Гласе не мог скрыть любопытства. Запах клея и резины был густым, как табачный дым. Из ничего у Леонарда родилась мысль, и он приступил к действиям не размышляя. Он протиснулся к столу как раз в тот миг, когда часовой протянул руку, чтобы вынуть один из свертков. Леонард взял юношу за запястье.
– Прежде чем этот осмотр будет продолжен, мне надо сказать несколько слов лично мистеру Глассу. Возможны серьезные осложнения, связанные с секретностью, и мне не потребуется больше минуты.
Солдат убрал руку и повернулся к Глассу. Леонард закрыл ящик.
– Ну как, согласны? – спросил Гласе. – Только минуту.
– Пожалуйста, – ответил один из часовых.
Вслед за Леонардом Гласе вышел из будки. Они остановились у красно-белого шлагбаума.
– Извини, Боб, – сказал Леонард, – я не знал, что они полезут внутрь.
– Они новенькие, только и всего. Напрасно ты вывозил отсюда оборудование. Леонард оперся на шлагбаум. Терять ему было нечего.
– Я сделал это не без причины. Послушай. Боюсь, мне придется остановить эту проверку, чтобы избежать более серьезных нарушений. Я должен сказать тебе, что у меня допуск четвертой степени.
Гласе подобрался, точно по команде «смирно».
– Четвертой степени?
– Это связано с технической стороной дела, – сказал Леонард и полез за бумажником. – У меня четвертый допуск, а эти ребята собираются запустить лапы в то, что их абсолютно не касается. Я хочу, чтобы ты позвонил Макнамй на Олимпийский стадион. Вот его карточка. Пусть он свяжется с дежурным офицером. Осмотр должен быть прекращен. Содержимое этих ящиков сверхсекретно. Скажи об этом Макнамй, он поймет, о чем речь.
Гласе не стал задавать вопросы. Он повернулся и быстро, пошел обратно в будку. Леонард слышал, как он велел часовым закрыть ящик и затянуть лямки. Кто-то из них, должно быть, попытался возразить, потому что Гласе прикрикнул: «А ну живо, солдат. Не воображай о себе слишком много!»
Пока Гласе говорил с Макнамй, Леонард бродил по обочине. Весеннее утро обещало быть чудесным. В канаве у дороги росли желтые и белые цветы. Здесь не было растений, которые он мог бы определить. Через пять минут Гласе вышел из караульного помещения. Солдаты несли ящики за ним. Леонард с Глассом подождали, пока они вновь погрузят багаж в машину. Затем часовые подняли шлагбаум и, пропуская их автомобиль, вытянулись по стойке «смирно».
– Дежурный офицер чуть шкуру не спустил с этих бедолаг, – сказал Гласе. – А Макнамй – с дежурного офицера. Видать, у тебя там секрет не из последних.
– Это точно, – сказал Леонард.
Гласе остановил машину и выключил двигатель. Дежурный офицер и двое солдат ждали их около двойных дверей. Прежде чем вылезти, Гласе положил руку на плечо Леонарду и сказал:
– А ты далеко продвинулся с тех пор, как жег во дворе картон. Они вышли. Леонард ответил поверх крыши «жука»:
– Я считаю, что мне оказали честь.
Солдаты взяли ящики. Дежурный офицер спросил, куда их отнести, и Леонард назвал туннель. Он хотел пойти туда и немного успокоиться. Но Гласе и дежурный офицер отправились с ним, а солдаты шагали следом. Когда они спустились в яму, ящики погрузили на маленькую деревянную тележку, и солдаты повезли ее, толкая перед собой по рельсам. Они миновали мотки колючей проволоки, за которыми начинался русский сектор. Через несколько минут они все протиснулись мимо усилителей, и Леонард показал место под столом, куда надо было поставить груз.
– Черт возьми, – удивился Гласе. – Я сто раз проходил мимо этих, ящиков, и ни разу мне даже в голову не пришло заглянуть туда. – И сейчас не стоит, – сказал Леонард. Дежурный офицер взял проволоку и опечатал ящики.
– Чтобы никто не открыл без вашей санкции, – сказал он.
Они отправились в столовую выпить кофе. Леонардов допуск четвертой степени явно поднял его в глазах американца. Когда Гласе напомнил о поездке в Шпандау на встречу с сержантом из Шотландского полка, Леонард самым естественным образом приложил руку ко лбу.
– Не могу. Я две ночи не спал. Давай лучше завтра. И Гласе ответил ему:
– Ладно, не волнуйся. Я все сделаю сам.
Он предложил Леонарду подбросить его домой. Но Леонард не был уверен, что ему стоит ехать туда. У него появились новые проблемы. Он хотел обдумать их в каком-нибудь спокойном месте. Поэтому Гласе высадил его на окраине города у «Гренцаллее», конечной станции метро.
Несколько минут после отбытия Гласса Леонард ходил по вестибюлю станции, наслаждаясь свободой. Он таскал эти ящики месяцы, годы. Он сел на скамью. Их больше с ним не было, но он еще не избавился от них. Он сидел и смотрел на свои заклеенные пластырем ладони. Температура в туннеле достигала восьмидесяти градусов1, а под столом около усилителей могла быть и выше. Через два дня, если не раньше, от ящиков начнет пахнуть.
Возможно, их и удалось бы вынести оттуда под каким-нибудь соусом, если бы его снова выручил четвертый допуск, но Макнамй наверняка уже едет на склад со стадиона, горя нетерпением узнать, какое такое оборудование попало Леонарду в руки. Ситуация казалась безвыходной. Он собирался оставить ящики вблизи железной дороги, по которой путешествовали массы людей, в том числе и из-за границы, а кончил тем, что оставил их в крохотной комнатке, где они были однозначно связаны с ним. Да, теперь он влип. Он пытался сосредоточиться и найти выход, но в голове у него вертелась лишь мысль о том, как безнадежно он влип.
Напротив его скамьи находилась билетная касса. Он опустил голову на грудь. На нем был хороший костюм с галстуком и начищенные ботинки. Можно было не опасаться, что его примут за бродягу. Он вытянул ноги и спокойно проспал два часа. Хотя сон его был глубоким, Леонард слышал шаги пассажиров, отдающиеся эхом в вестибюле станции, и ему было приятно сознавать, что он спит в безопасности среди этих незнакомых людей.
Он очнулся в ужасе. Было десять минут первого. Наверное, Макнамй уже ищет его на складе. Если ученый проявит беспечность или нетерпение, он может даже воспользоваться своей властью и вскрыть печати на ящиках. Леонард встал. В его распоряжении оставался только час или два. Ему нужно было с кем-то поговорить. Мысль о Марии причиняла боль. Он не мог пойти в ее квартиру. Он отсидел себе зад на жестких планках скамьи, его костюм помялся. Он побрел к кассе. Усталость мешала ему соображать. Вместо этого он просто начал действовать, точно повинуясь приказам. Он купил билет до «Александерплац» в русском секторе. Поезд уже стоял на путях, а на «Германплац», где ему надо было сделать пересадку, сразу появился второй. Эта удача укрепила Леонарда в его намерениях. Что-то влекло его к цели, к огромному, устрашающему решению. От «Александерплац» пришлось десять минут идти по Кенигштрассе. Один раз он остановился и спросил дорогу.
Нужное ему заведение оказалось просторней, чем он воображал. Ему представлялось что-то маленькое и уютное, с высокими кабинками для перешептываний. Но кафе «Прага» было гигантским, с недосягаемым закопченным потолком и десятками маленьких круглых столиков. Он выбрал заметное место и попросил кофе. Когда-то Гласе говорил ему, что надо только дождаться, пока к тебе подойдет один из Hundert Mark Jungen. Время было обеденное, и в кафе стягивался народ. Леонард видел за столиками множество посетителей с серьезными лицами. Они могли с равной вероятностью быть местными служащими и шпионами из полудюжины стран.
Он коротал время, рисуя карандашом план на бумажной салфетке. Прошло пятнадцать минут, но ничего не случилось. Значит, это просто очередная берлинская легенда.
Говорили, что кафе «Прага» стало биржей неофициального обмена информацией. А на самом деле оно оказалось обыкновенным, скучным восточноберлинским кафе, где подавали слабый тепленький кофе. Он пил третью чашку, и его уже тошнило. Он не ел два дня. Он полез в карман за восточными марками, и тут напротив него сел юноша с лицом, пылающим веснушками.
– Vous etes franсais. – Это было утверждением.
– Нет, – сказал Леонард. – Я англичанин.
Незнакомец был примерно одного возраста с Леонардом. Он поднял руку, подзывая официанта. Он явно не чувствовал необходимости что-то объяснять или извиняться за ошибку. Ему надо было просто завязать разговор. Он заказал два кофе и протянул над столом крапчатую руку.
– Ханс.
Леонард пожал ее и ответил:
– Генри. – Так звали его отца, и это казалось меньшей ложью. Ханс вынул пачку «Кэмела», предложил ему и с заметным самодовольством щелкнул «зиппо». Его английский был безупречен.
– Раньше я вас тут не видел.
– Раньше я тут не бывал.
Принесли здешний кофе, который мало напоминал настоящий, и после ухода официанта Ханс сказал:
– Ну как, нравится вам в Берлине?
– Нравится, – сказал Леонард. Он не ожидал, что придется вести светскую беседу, но это, видимо, входило в правила игры. Он хотел все сделать правильно и потому вежливо спросил:
– Вы здесь выросли?
Ханс сообщил, что провел детство в Касселе. Когда ему было пятнадцать, его мать вышла за берлинца. Леонард с трудом следил за его рассказом. От бессмысленных подробностей его бросало в жар, а тут Ханс начал еще выспрашивать его о жизни в Лондоне. Леонард бегло описал свои детские годы в Англии, сказав в заключение, что Берлин кажется ему гораздо интересней. Однако он тут же пожалел о своих словах.
– В это трудно поверить, – произнес Ханс. – Ведь Лондон – столица мира. А Берлин конченый город. Вся его слава в прошлом.
– Возможно, вы правы, – сказал Леонард. – Возможно, мне просто нравится жить за границей. – Это тоже было ошибкой, поскольку разговор перешел на удовольствия, связанные с туризмом. Ханс спросил Леонарда, где он бывал еще, и у Леонарда не хватило сил солгать. Он был в Уэльсе и Западном Берлине.
Ханс призывал его к большей отваге.
– Вы же англичанин, вы можете себе это позволить. – Затем последовал перечень мест, которые Ханс рассчитывал посетить. Его открывали Соединенные Штаты. Леонард посмотрел на часы. Было десять минут второго. Он не знал, что это должно означать. Может быть, его ищут люди со склада. Он не знал, что он им скажет.
Как только Леонард посмотрел на часы, Ханс закруглил свое перечисление и окинул зал взглядом. Потом сказал:
– Генри, по-моему, вы не зря сюда пришли. Вы хотите что-нибудь купить, верно?
– Нет, – сказал Леонард. – Я хочу сообщить кое-что нужному человеку.
– У вас есть что продать?
– Платить не обязательно. Могу сообщить просто так. Ханс снова угостил Леонарда сигаретой.
– Послушайте, друг мой. Я дам вам совет. Если вы будете предлагать то, что у вас есть, бесплатно, люди подумают, что это не стоит внимания. А если это важно, вы должны назначить цену.
– Хорошо, – ответил Леонард. – Если кто-то захочет мне заплатить, я не откажусь.
– Я мог бы выслушать вас и продать это сам, – сказал Ханс. – Вся выручка была бы моя. Но вы мне нравитесь. Может быть, я когда-нибудь навещу вас в Лондоне, если вы дадите мне адрес. Поэтому я возьму комиссионные. Пятьдесят процентов.
– Годится, – сказал Леонард.
– Договорились. Так что у вас есть? Леонард понизил голос:
– Информация для советских Вооруженных Сил.
– Отлично, Генри, – сказал Ханс нормальным тоном. – Сегодня сюда зашел мой приятель, который знает кое-кого из высшего командования. Леонард вынул свою карту.
– С восточной стороны шоссе Шенефельдер, чуть севернее кладбища, вот здесь, в Альтглинике, прослушиваются их телефонные линии. Они идут по обочине. Я пометил, где надо искать.
Ханс взял карту.
– Как они могли туда подключиться? Это невозможно. Леонарду не удалось скрыть гордость.
– Там туннель. Я нарисовал его потолще. Он начинается от здания в американском секторе. Оно замаскировано под радиолокационную станцию. Ханс покачал головой.
– Слишком далеко. Это невозможно. Никто не поверит. Мне и двадцати пяти марок не дадут.
Леонарда разбирал смех.
– Это огромная работа. Верить не надо. Надо просто пойти и посмотреть. Ханс взял карту и встал. Он пожал плечами и сказал:
– Я поговорю с приятелем.
Леонард смотрел, как он идет в дальний конец помещения и говорит там с человеком, скрытым колонной. Потом оба вышли через вращающиеся двери туда, где были телефоны и уборные. Спустя несколько минут вернулся Ханс, гораздо более оживленный.
– Приятель говорит, это по меньшей мере любопытно. Сейчас он пытается найти своего знакомого.
Ханс зашагал обратно. Леонард подождал, пока он исчезнет из виду, а затем покинул кафе. Пройдя по улице ярдов пятьдесят, он услышал оклик. За ним бежал человек, подпоясанный белой скатертью, размахивая листком бумаги. Он задолжал за пять кофе. Едва он расплатился и принес свои извинения, как его нагнал Ханс. Веснушки на его лице сияли под солнцем.
Официант ушел, и Ханс сказал:
– Вы собирались дать мне свой адрес. И еще. Мой приятель заплатил двести марок. Леонард двинулся дальше, но Ханс не отставал. Тогда Леонард сказал:
– Возьмите себе деньги, а мой адрес останется при мне. Ханс взял Леонарда под локоть.
– Мы так не договаривались.
Его прикосновение вызвало у Леонарда приступ ужаса. Он вырвал руку.
– Я вам не нравлюсь, Генри? – сказал Ханс.
– Нет, – ответил Леонард. – Пошел к черту. – Он ускорил шаг. Когда он оглянулся через плечо, Ханс уже направлялся обратно к кафе.
На Александерплац Леонарда вновь охватило смятение. Ему хотелось сесть и дать ноге отдых, но прежде он должен был сообразить, куда идти. Надо было повидаться с Марией, но он знал, что еще не в силах говорить с ней. Он поехал бы домой, но там его мог ждать Макнамй. Если ящики уже вскрыли, с ним явится и военная полиция. В конце концов он купил билет до «Ной-Вест-Энд», подумав, что в поезде ему легче будет собраться с мыслями.
Он вышел на «Цоо», решив пойти в парк и поспать где-нибудь в укромном уголке. День был солнечный, но когда он побродил минут двадцать и отыскал тихое местечко на берегу канала, ветер показался ему слишком свежим, чтобы не обращать на него внимания. С полчаса он лежал на аккуратно подстриженной траве, пытаясь унять дрожь. Потом вернулся через весь парк на станцию и поехал домой. Теперь он мечтал только о том, чтобы выспаться. Если его ждет полиция, он всего лишь ускорит неизбежную развязку. Если там Макнамй, он сочинит что-нибудь на ходу.
Он сам не заметил, как добрался от «Ной-Вест-Энд» до Платаненаллее. От усталости он не чувствовал под собой ног. Его словно несла домой посторонняя сила. В квартире никого не оказалось. В почтовую щель были опущены две записки. Одна от Марии: «Где ты? Что происходит?» Другая от Макнамй: «Позвоните мне», с тремя телефонными номерами. Леонард отправился прямиком в спальню и задернул шторы. Снял с себя всю одежду. Он не стал возиться с пижамой. Меньше чем через минуту он наконец канул в сон.
Не прошло и часа, как он очнулся с сильным желанием бежать в туалет. Звонил телефон. Он помедлил в прихожей, не зная, куда двинуться сначала. Подошел к телефону и, уже взяв трубку, понял, что сделал это напрасно. Он не сможет сосредоточиться. Это был Гласе, он говорил издалека и казался очень расстроенным. На заднем плане слышался какой-то шум. Все происходило точно в дурном сне.
– Леонард, Леонард, это ты?
Голый, дрожа в сумраке гостиной, Леонард скрестил ноги и сказал:
– Да, я.
– Леонард? Ты это или нет?
– Да, Боб, это я, я здесь.
– Слава богу. Слушай. Ты меня слушаешь? Ты должен сказать мне, что было в тех ящиках. Сейчас же.
Леонард почувствовал, как у него слабеют ноги. Он сел на ковер среди неубранных остатков вечеринки.
– Их открыли? – спросил он.
– Ну давай, Леонард. Говори.
– Во-первых, это секретно, Боб, и потом, линия может прослушиваться…
– Кончай пудрить мне мозги, Марнем. Здесь и так ад кромешный. Что было в ящиках?
– А что происходит? Откуда весь этот грохот? Гласе старался перекричать шум.
– Господи боже! Разве тебе не сообщили? Они нас обнаружили. Ворвались в камеру. Наши еле унесли ноги. Никто не успел закрыть стальные двери. Теперь они заняли весь туннель, до самой границы между секторами. На всякий случай мы все вывозим со склада. Через час мне надо быть у Харви, отчитываться за понесенный ущерб. Я должен знать, что было в ящиках, Леонард!
Но Леонард не мог говорить. У него перехватило дыхание от восторга и благодарности. Как все просто и быстро. А теперь все покроет великое русское безмолвие. Он может одеться, пойти к Марии и сказать ей, что им больше ничто не грозит.
Гласе громко звал его по имени.
– Извини, Боб, – сказал Леонард. – Меня потрясли твои новости.
– Ящики, Леонард. Ящики!
– Ладно. Там был труп человека, который я разрубил на куски.
– Тьфу, черт. Мне сейчас не до шуток!
Леонард пытался говорить так, чтобы в его голосе не слышалось радости.
– Тебе не о чем беспокоиться, Боб. Там было декодирующее оборудование, которое я делал сам. Но я не закончил сборку, и теперь выяснилось, что эти схемы устарели.
– Почему тогда утром заварилась такая каша?
– Все, что относится к декодированию, проходит по четвертой степени, – сказал Леонард. – Но послушай, Боб, когда это случилось? Гласе говорил с кем-то другим. Он отвлекся.
– Что-что?
– Когда захватили туннель?
– В двенадцать пятьдесят восемь, – без запинки ответил Гласе.
– Нет, Боб. Этого не может быть.
– Слушай, если тебя интересуют подробности, включи Deutschlandsender. Там только об этом и говорят.
Немецкое радио (ГДР).
У Леонарда похолодело в животе.
– Они не могут обнародовать это.
– Так мы считали. Что они потеряют лицо. Но комендант советского гарнизона в Берлине сейчас в отъезде. Его заместитель, малый по фамилии Коцюба, должно быть, псих. Для него главное – пропаганда. Они будут выглядеть полными идиотами, но это их не смущает.
Леонард думал о своей недавней шутке.
– Не может быть, – повторил он.
Кто-то снова отвлекал Гласса от разговора. Он заторопился.
– Завтра у них пресс-конференция. В субботу они поведут корреспондентов в туннель на экскурсию. Хотят открыть его для свободного посещения. Туристская достопримечательность, памятник коварству американцев. Леонард, они выжмут из этого все, что смогут.
Он дал отбой, и Леонард поспешил в туалет.