Утром я спросила:

– Помнишь головоломку, которую часто печатают в детских книжках?

Взяв листок бумаги, я нарисовала два знака:

X о

– Когда ты закрываешь левый глаз, – сказала я, – и смотришь правым на крестик, а затем придвигаешь листок ближе к глазам, кажется, что кружок исчез.

– Это оптический обман, – сказал ты. – Сетчатка имеет ограниченное поле периферийного зрения.

– Но мозг компенсирует то, что не в состоянии видеть глаз, – продолжала я. – Никто не верит, что кружок действительно исчез. На бумаге не появляется дыра там, где положено быть кружочку. И все же кружок исчезает, он становится невидимым.

– К чему ты клонишь?

Мы сидели на прибрежных камнях неподалеку от Литл-Хейвена. Наступил отлив, и песок поблескивал в солнечном свете. Вокруг было полно отдыхающих. В дальнем конце пляжа на мелководье плескались дети.

– Видишь тех женщин с собакой у кромки воды? – спросила я. – Сколько их?

– Ты шутишь? – спросил ты.

– Ничуть. Так сколько там женщин с собакой?

– Две.

– Только что их было трое. Ты не заметил?

– Нет. Я не смотрел.

– Нет, смотрел. Ты смотришь туда все время, что мы здесь сидим.

– Да, но я не обращал внимания, – возразил ты.

– В том-то и суть.

– Какая суть?

– Люди видят, не замечая, смотрят, не видя. Никто не видит всего, что доступно взору. Вообрази, что тебя пригласили на вечеринку, где ты почти никого не знаешь. Никто не здоровается, не обращает на тебя внимания, и ты чувствуешь себя незаметным. Ты берешь бокал и останавливаешься на пороге, в надежде увидеть знакомое лицо. Разглядывая присутствующих, ты постепенно начинаешь кое-кого замечать. Ты бегло оцениваешь их внешность. Если это женщина, задаешься вопросом, свободна ли она. Если она со спутником, заодно обращаешь внимание на него. Постепенно лед тает: ты вступаешь в разговор с кем-то из гостей, они становятся объектом твоего внимания один за другим, по мере знакомства. Вечеринка продолжается, и, хотя ты больше не чувствуешь себя совершенно посторонним, остается еще немало людей, с которыми ты так и не заговоришь. Возможно, ты заметишь мужчину, который много выпил, или молодую женщину в платье с глубоким вырезом, возможно, того, кто слишком громко смеялся. Остальные – всего лишь фон, они остаются на периферии восприятия. Ты можешь видеть любого из них, но есть определенный порядок: ты обнаруживаешь одного, потом другого. И на любой вечеринке кого-нибудь ты не заметишь никогда.

– Откуда ты это знаешь?

– А откуда ты знаешь, что это не так? Теперь предположим, – продолжала я, – что ты на другой вечеринке. В комнате десять мужчин и одна женщина. Ты входишь, и в этот момент женщина, которая красива и сладострастна, начинает танцевать, и во время танца она постепенно раздевается. Когда она снимает с себя всю одежду и остается обнаженной, ты уходишь. Скольких из этих мужчин ты сможешь потом описать? Сможешь ли ты уверенно сказать, что их было десять, а не девять? А может, был одиннадцатый, которого ты не заметил вовсе?

Ты промолчал.

– Ричард, – продолжала я, – представь: ты идешь по улице, а навстречу тебе – две женщины. Одна из них молода, хороша собой, одета со вкусом, другая – в возрасте, к примеру, ее мамаша средних лет, и одета просто, в бесформенное пальто. Ты поравнялся с ними, обе улыбаются тебе. Какую ты заметишь первой?

– Это не аргумент! – сказал ты. – Это примитивный зов пола!

– Пол тоже важен, – сказала я, – но не всегда. Возьмем десять человек: пять мужчин и пять женщин. К ним подходит шестая. В первую очередь она замечает других женщин. Она посмотрит сначала на женщин и только потом – на мужчин. Женщины сперва замечают женщин, точь-в-точь как мужчины. Ребенок заметит других детей прежде, чем взрослых. Есть женщины, которые замечают сначала детей, а потом взрослых. Большинство мужчин видят женщин раньше детей и только затем начинают замечать других мужчин. Существует иерархия зрительного восприятия. В любой группе людей кого-то всегда замечают в последнюю очередь.

– Ну, допустим.

– Тебе звонит один из твоих друзей, и вы договариваетесь о встрече. Вы не виделись – пусть на сей раз это будет мужчина, – вы не виделись пять лет. Вы назначили свидание на оживленной улице, которой проходит множество людей. Ты никого из них не знаешь, но они толпятся вокруг, и ты вынужден вглядываться в их лица, потому что стараешься узнать своего приятеля. Ты смотришь на них – и на женщин, и на мужчин – и через некоторое время начинаешь спрашивать себя: а помнишь ли ты внешность твоего друга? Ты начинаешь всматриваться в лица прохожих более пристально. Но вот наконец появляется твой знакомый. Он немного опоздал, но вы встретились, и теперь все в порядке. Ты мгновенно забываешь все свои опасения насчет того, что мог его не узнать. Потом, если ты задумаешься, то вспомнишь, что в ожидании встречи внимательно разглядывал сотни лиц и видел мельком тысячи других. Ты смотрел на всех этих прохожих, но, в сущности, ни один из них не оставил следа в твоей памяти. Ты не вспомнишь человека, которого видел пару секунд назад.

– Здесь нет ничего необычного. Что же, по-твоему, это доказывает?

– Если говорить о вас двоих – ровно ничего, если говорить о восприятии людьми друг друга – довольно много. Для нас совершенно нормально не замечать основную массу окружающих. Мы видим только то, что сами хотим, только то, что нас интересует. Возможно, изредка замечаем то, что случайно привлекло внимание. Я просто пытаюсь сказать, что существуют люди, которых мы не видим никогда. Правда, их совсем немного. Они занимают самые низшие ступени в иерархии зрительного восприятия, поэтому их замечают в последнюю очередь или не замечают вовсе. Обыкновенные люди вообще не умеют их видеть. Они совершенно незаметны. Они невидимы от природы – люди-невидимки.

Я сделала паузу.

– Ричард, я – человек-невидимка, – произнесла я. – Ты видишь меня только потому, что сам этого хочешь.

– Это нелепо, – отозвался ты. И тогда я сказала:

– Смотри на меня, Ричард.

Я встала перед тобой и позволила себе ускользнуть в невидимость.