Ты оделся и выскочил из дому купить что-нибудь поесть. Когда ты вернулся, я накинула твой халат, мы уселись бок о бок в постели и принялись с наслаждением жевать сочные шиш-кебабы. Я была счастлива, как никогда.

Потом зазвонил телефон. На меня словно кто-то вылил ушат холодной воды. Я окаменела. Я с ужасом смотрела, как ты выходишь из комнаты, прислушивалась к твоим шагам по коридору, угадывала, как ты открываешь дверь, входишь в соседнюю комнату, приближаешься к столу, поднимаешь трубку. Ненадолго все стихло. Затем ты заговорил:

– Хорошо, Майк. Нет, я понимаю. С этим полный порядок. Я знаю, что будет нелегко. Правильно. Увидимся!

Все мое напряжение как рукой сняло. Я снова кляла себя за то, что позволяю Найаллу манипулировать моими чувствами, даже когда его нет рядом. Ты вернулся в спальню с бутылкой вина и двумя бокалами, задернул шторы и включил свет. Я старалась сделать вид, что по-прежнему чувствую себя чудесно, как всего несколько минут назад, до звонка.

– Это по поводу моих планов на следующую неделю, – сказал ты. – Я должен был ехать в Турцию, но поездка отменяется. Ты в порядке, Сью?

– Все прекрасно. И что же теперь, вместо этой поездки?

– Придумаю что-нибудь. Можно позвонить кое-кому из знакомых, узнать, нет ли других предложений. Или, например, устроить небольшой отпуск. Последнее время у меня было много работы. – Говоря это, ты открыл бутылку и наполнил бокалы. – А что у тебя? Много сейчас заказов?

– Почти ничего. Все заказчики в отъезде.

– Послушай, есть одна идея, которую я давным-давно вынашиваю. Хочу попробовать снять документальный фильм, что-то вроде исследования. Затея вполне может провалиться, поэтому я до сих пор откладывал, все ждал подходящего случая, рассчитывал совместить это дело с отпуском, сделать из него предлог для приятного путешествия. Вот думаю: не согласишься ли ты поехать со мной?

– В путешествие? – спросила я. – Когда?

– В самое ближайшее время, если, конечно, ты не занята.

– И куда именно?

– Все определяется идеей фильма. Я не говорил о своей коллекции открыток?

– Нет.

– Сейчас покажу.

Ты вышел из спальни и отправился в соседнюю комнату, которую называл кабинетом. Через минуту ты вернулся, держа в руках старую коробку из-под обуви.

– На самом деле я никогда всерьез не коллекционировал открытки, просто как-то случайно купил всю эту кучу разом. Было это года два назад, и с тех пор мало что добавилось. Почти все они довоенные, некоторые выпущены до Первой мировой войны и даже в прошлом веке.

Мы вытащили открытки и разложили их на постели: видовые снимки, почти все черно-белые или тонированные в сепии, многие на обороте были исписаны от руки – обычные весточки, какие посылают из отпуска друзьям и домашним. Открытки были рассортированы по странам и городам, каждый раздел имел аккуратный ярлычок. Примерно половину составляли английские, и они лежали отдельно, обшей пачкой, остальные были из Германии, Швейцарии, Франции, Италии, несколько штук – из Бельгии и Голландии.

– Идея такая: поездить по местам, изображенным здесь, и посмотреть, как они выглядят сейчас, – попытаться отыскать тот же самый вид, что на открытке, тот же ракурс и сравнить со старыми фотографиями, выяснить, какой отпечаток наложило на них время. Как я уже говорил, это может стать основой для фильма, но даже если ничего не выйдет, мне все равно хотелось бы поехать и увидеть все собственными глазами. Ну, что скажешь?

Твои открытки сразу меня очаровали. Застывшие мгновения былых времен: центральные улицы, еще не запруженные транспортом, туристы-англичане в брюках гольф, лениво фланирующие вдоль заграничных приморских бульваров, соборы и игорные дома, пляжи с купальщиками в скромных пляжных костюмах, путешественники в соломенных шляпах, горные виды с канатными дорогами, дворцы и музеи, широкие пустынные площади.

– И ты намерен побывать во всех этих местах? – спросила я.

– Конечно нет. Я думаю ограничиться Францией, южным побережьем. Посмотри, как много любопытных открыток оттуда. – Ты взял из моих рук несколько карточек. – Французская Ривьера по-настоящему стала туристской Меккой только после Второй мировой войны, а здесь в основном довоенные виды.

Ты принялся перебирать их, вытаскивая одну за другой и показывая мне. Все это были хорошо известные курорты, но выглядели они совершенно непривычно. Особенно тебя занимала одна небольшая подборка с видами средиземноморского побережья в окрестностях Сен-Рафаэля. Совпадение было настолько поразительным, что внезапный приступ страха перед Найаллом сковал меня снова.

– А не могли бы мы поехать куда-нибудь в другое место, Ричард? – робко спросила я.

– Конечно могли бы. Но это как раз то место, куда хотелось бы поехать мне.

– Только не Франция. Я не хочу во Францию.

Ты выглядел таким разочарованным среди вороха открыток на постели.

– Почему обязательно Франция? – спросила я. – А как насчет Швейцарии, например?

– Нет, для моей задумки важен именно юг Франции. Ладно, как-нибудь в другой раз.

– Я бы с удовольствием поехала, честное слово, но в данный момент я без гроша.

Оказывается, у меня не было другой отговорки, кроме той, что я уже пустила в ход в разговоре с Найаллом.

– Это не имеет значения, Сью. Мы поедем в моей машине. Я в состоянии оплатить все – ведь я пока не нищий. Кроме того, вероятно, мне удастся вернуть значительную часть за счет налогов.

– У меня даже нет заграничного паспорта.

– Не проблема. Если ты решишь ехать, я займусь твоим паспортом, и за сутки он будет готов. В агентстве Би-би-си есть офис…

– Нет, Ричард. Мне жаль, но это невозможно. Ты собирал открытки и аккуратно укладывал их в коробку в прежнем порядке.

– Ты ведь не говоришь настоящей причины, не так ли?

– Так. Хорошо, вот настоящая причина: есть один человек, мой знакомый, с которым мне не хотелось бы встречаться. Сейчас он во Франции. По крайней мере, я думаю, что он там, и…

– И это твой дружок, о котором ты не собиралась упоминать вовсе?

– Да. Как ты узнал?

– Нетрудно догадаться, что у тебя кто-то есть. – Все почтовые открытки уже были убраны с постели и аккуратными пачками расставлены в обувной коробке. – Ты по-прежнему с ним встречаешься?

Опять этот невинно-иронический тон. Я начала рассказывать о Найалле, пытаясь облечь в приемлемые для тебя выражения то, что происходило между нами на самом деле. Я сказала, что он – давний друг, что знаю его с юных лет, что в последнее время мы стали отдаляться друг от друга, но он не желает меня отпускать. Я обрисовала его как человека с собственническими наклонностями, ребячливого, не знающего меры, склонного к насилию, любителя манипулировать людьми. Но, разумеется, это была только часть правды. Найалл значил для меня гораздо больше.

И все то время, пока мы с тобой обсуждали Найалла вслух, меня продолжали терзать мои собственные сомнения. Я неотступно думала о том, где же он все-таки сейчас на самом деле. Проблема эта никуда не делась, и так или иначе мне предстояло ее разрешить. Но думать, что Найалл не в Сен-Рафаэле, а где-то в другом месте, значило скатиться к безумию.

– Если ты окончательно решила с ним расстаться, Сью, – убеждал меня ты, – рано или поздно ему все равно придется смириться с этой мыслью.

– Боюсь, что это произойдет скорее поздно, чем рано. А с тобой я хочу быть прямо сейчас. И могу, если мы поедем куда-нибудь в другое место. Куда угодно.

– Хорошо. Куда ты предлагаешь?

– Единственно, чего я хочу по-настоящему, так это на время выбраться из Лондона. Сесть в машину и уехать куда-нибудь. Просто куда глаза глядят.

– Ты хочешь сказать, здесь, в Англии?

– Тебе это, может, покажется скучным, но ведь я-то все время жила только в городе и почти никуда не выезжала. В Англии полно мест, где я никогда не бывала, целые области. Может, просто поездим по стране?

Ты выглядел удивленным. Я отвергла шикарное предложение повидать Французскую Ривьеру и уговаривала тебя вместо этого на скромную автомобильную поездку по Британии. Но именно на этом мы в конце концов и сошлись. Потом, когда ты пошел в кабинет, чтобы вернуть открытки на место, я отправилась вместе с тобой и стала разглядывать твою коллекцию кинооборудования. Ты почему-то смутился и начал уверять, что все это барахло занимает слишком много места и только собирает пыль. Но мне твоя комната и коллекция показались крайне любопытными: они немало рассказали о тебе самом, помогли лучше понять тебя, почувствовать, увидеть, каким ты был до нашей встречи. Там же, в кабинете, наполовину скрытые коробками с пленкой, хранились и твои награды.

– А ты, оказывается, знаменитость! – сказала я, взяв в руки «Приз Италии» и прочитав надпись.

– Просто везение. Любой мог оказаться в тот год победителем. Постоянно что-то случалось, и почти все репортажи были превосходными.

Я прочла надпись вслух, хотя в темном углу, где стоял твой приз, разобрать буквы было почти невозможно.

– За что это? – спросила я.

– Ничего там такого не было. Все, кто снимает новости, время от времени попадают в переделки.

Ты взял у меня свой трофей и вернул на полку, задвинув подальше за коробки, вовсе с глаз долой.

– Надо еще выпить, – сказал ты и увел меня обратно в спальню.

– Расскажи, как все было, – попросила я.

– Мы снимали беспорядки в Белфасте. Со мной еще был звукооператор. Там не случилось ничего особенного, что бы потом ни твердили всякие шишки на вручении.

– Пожалуйста, Ричард, расскажи. Ты явно чувствовал себя неловко.

– Я нечасто рассказываю о таких вещах.

– Ну же!

– Пойми, это было частью обычной работы. Тогда нас всех, по очереди, отправляли в Северную Ирландию. Я никогда не отказывался, ведь за такие командировки больше платят. Работа там, по правде говоря, не из легких, но трудности меня никогда особенно не пугали. Съемка – это съемка, а с проблемами сталкиваешься в любом деле. В общем, в тот день был марш протестантов, и мы провели много времени на улицах, снимая демонстрантов. А вечером, когда вся бригада собралась в баре отеля, чтобы немного выпить, вдруг прошел слух, будто начались беспорядки в районе Фоллс-роуд: что собралась группа подростков и они швыряют камни, и будто армейские власти выслали туда «сарацинов» на их усмирение. Мы начали спорить, нужно ли туда идти. Все страшно устали, но в конце концов я и Вилли – мой звукооператор – решили пойти и взглянуть, в чем дело. Наш репортер к тому времени уже отправился спать, но мы разбудили его. Я зарядил камеру для ночной съемки, и один из армейских «лендроверов» подбросил нас до места… Когда мы приехали, стычка не выглядела особенно жаркой, просто собралась небольшая кучка подростков, швырявших камни. Мы оказались позади военных и были в полной безопасности. Ничего серьезного вроде не затевалось. Известно, что подобные беспорядки к полуночи выдыхаются сами собой. Но неожиданно дело стало принимать дурной оборот: вместе с камнями в нас полетели бутылки с зажигательной смесью. Судя по всему, к мальчишкам присоединились и взрослые. Тебе, наверное, скучно?

– Конечно нет! Продолжай!

– Военные решили немедленно разогнать протестующих, был отдан приказ стрелять. Солдаты открыли огонь пластиковыми пулями, однако подростки и не подумали разбежаться – так и кидались камнями и бутылками. Тогда войска перешли в наступление, и мы с Вилли двинулись следом за ними, поскольку снимать из-за спин военных совершенно безопасно. Не пробежали мы и сотни ярдов, как угодили прямо в засаду к республиканцам: из окон стреляли снайперы, а в боковой улочке засела целая банда боевиков с зажигательными бомбами… Все словно сошли с ума. Наш репортер куда-то делся, мы нашли его много позже. В общем, так вышло, что кругом – одни боевики: солдаты растерялись и замешкались, и мы очутились в самой гуще толпы. Я снимал не переставая – видимо, вошел в раж. Но, удивительное дело, в нас ни разу не попали, хотя стрельба шла со всех сторон и время от времени что-то пролетало совсем рядом. Они были слишком увлечены, чтобы нас заметить, и стреляли в солдат, а мы продолжали снимать крупным планом. Но затем военные опомнились, опять полетели пластиковые пули, и толпа разбежалась. Мы оставались в центре событий, пока все не закончилось. Так что получился очень неплохой материал.

Ты улыбался, стараясь преуменьшить значение этой истории. Рассказ неожиданно воскресил в моей памяти жуткий телерепортаж, который показали несколько раз, а потом сняли с экрана, чтобы использовать как улику на суде.

– Это тот фильм, где у женщины вспыхнули волосы? – спросила я.

– Да.

– И еще там показали лицо мужчины, который убил солдата?

– Да, это оттуда. Моя лента.

– Когда ты был там, в гуще толпы, и продолжал снимать, – произнесла я, – что именно ты чувствовал?

– Я уже подзабыл подробности. Просто так вышло само собой.

– Ты сказал, что вошел в раж. Что ты имел в виду?

– Иногда так увлекаешься съемкой, что перестаешь думать обо всем остальном. Замечаешь только то, что есть в видоискателе.

– И ты был возбужден?

– Наверное.

– И никто не замечал вашего присутствия?

– Никто, честное слово. Будто бы я стал… Знаешь, как будто они не могли меня видеть.

Больше я не задавала вопросов, мне и так все стало ясно. Мысленно я видела эту картину совершенно отчетливо: ты и звукооператор, бегущие вперед, припадая к земле, связанные общим снаряжением, в самом пекле вы снимаете уже бессознательно, полагаясь только на интуицию. Ты упомянул, что перед этим вы выпили, что вы оба устали. И вам казалось, что никто вас не замечает. Я хорошо знала это ощущение, мне ничего не стоило вообразить, как ты чувствовал себя в эту минуту. Я уже не сомневалась, что тогда, в миг опасности, твое облако сгустилось и скрыло вас с напарником от глаз разъяренной толпы, защитило, сделав невидимыми.