Они пообедали в индийском ресторане на Форчун-Грин-роуд, затем вернулись к нему. Еще раньше с помощью перекидных проводов из взятой напрокат машины они ухитрились завести «ниссан», и Ричард попробовал сесть за руль. Он доехал до ближайшей заправки, где им заодно подкачали шины, но после этого почувствовал сильную усталость, и на обратном пути машину вела Сью.

Во время еды он, казалось, немного расслабился – во всяком случае, впервые после Мидлкомба сделался разговорчивым. Он говорил, что хотел бы побыстрее вернуться к работе, может быть, где-нибудь за рубежом – заграничные командировки всегда его радовали. Придя домой, они посмотрели сначала новости по телевизору. Он делился с ней соображениями о стиле репортажей, рассказывал о малозаметных на первый взгляд различиях между британской и американской манерой подачи материала. Он хорошо изучил американский подход к освещению новостей, пока работал в агентстве.

Затем они отправились в постель. Конечно, она не могла не думать о прошлом. Физически акт любви был памятен им обоим: такой чудесный, так много значивший, так давно не случавшийся. Потом она лежала, тесно прижавшись к нему, положив голову ему на грудь. В таком положении она не видела шрамов – обманчивая иллюзия возвращения в прошлое! В настоящем его увечья определяли все.

Оба еще не хотели спать, так что вскоре Сью поднялась с постели и приготовила чай для себя, а Ричарду принесла банку холодного пива. Несмотря на включенный обогреватель, в комнате было прохладно. Она надела пуловер и сидела в постели лицом к нему, а он полулежал, опираясь на подушки.

– Ты так и не переделал здесь ничего, – сказала она, оглядывая комнату, освещенную слабым светом стоявшего возле кровати ночника. – Ты же собирался.

– Собирался? Не помню.

– Ты говорил, что оклеишь стены обоями или покрасишь в какой-нибудь живой цвет.

– Зачем? По мне, и так хорошо. Я люблю белый.

Этот насмешливо-агрессивный ответ удивил ее.

Ричард почти сидел в постели, изредка поднося пивную банку к губам. Когда он опускал руку, ей была видна розовая полоска пересаженной кожи на его шее и плече.

– Так ты не помнишь? – переспросила она.

– Хочешь сказать, что мы уже обсуждали это? Цвет стен в моей квартире?

– Ты же утверждал, что память восстановилась.

– Да, но я не обязан помнить все до мелочей.

– Это не мелочь.

– Но, Сью, это не может иметь значения.

– И сколько же подобных мелочей ты позабыл?

Она сказала это, не подумав о предостережении доктора Хардиса, но спохватилась слишком поздно.

– Не знаю, и, честно сказать, меня это не слишком заботит. Конечно, остались сложности с памятью, но ведь не все одинаково важно. Я хотел бы сосредоточиться на том, что действительно имеет значение. Ты и я, например.

– Ричард, прости, пожалуйста. Я беру свои слова обратно и умолкаю.

– Нам обоим трудно. Так почему бы не расставить все точки над «i»? Что все же произошло между нами тогда?

– Ничего существенного.

– Неправда. И ты это тоже прекрасно знаешь.

– Все шло не так. Но нам выпал еще один шанс, и я не хочу рисковать снова. Давай попытаемся извлечь из него все, что можно.

Но она уже снова чувствовала хорошо знакомое порочное возбуждение, которое придавало особую остроту их прежним отношениям. Она понимала, насколько это опасно, и все же ее неудержимо тянуло к старому.

– Сью, мне кажется, что все это тесно связано с катастрофой. Я уверен, что именно ты – ключ к разгадке.

– Мне нужно выпить, – сказала она.

Прежде чем он успел что-либо сказать, она вскочила с постели и вылетела из комнаты. На кухне она достала из холодильника еще две банки пива и застыла, продолжая держать дверцу открытой. Это бегство от Ричарда было реакцией на охвативший ее исступленный восторг – дрожь рискованного желания немедленно начать все снова. Она бессмысленно уставилась на полки холодильника, ощущая, как холодный воздух опускается вниз к ее босым ногам.

Она дурила сама себя, полагая, будто сможет быть с Ричардом и обойтись без гламура, связующего их воедино. Гламур неизменно был присущ им обоим – чудесное качество, данное самой природой, он цементировал их связь. Да, в прошлом их любовь потерпела крах, но это случилось из-за Найалла. Теперь он вынесен за скобки. Пойдет ли дело иначе? Сью закрыла холодильник и вернулась в спальню. Поставив банки на столик, она забралась на кровать и уселась поверх одеяла, скрестив ноги и натянув на колени пуловер. Немного помолчав, она сказала:

– Не думаю, что ты вспомнил обо мне все.

– Так мне казалось. Ты меня озадачиваешь.

Она придвинулась к нему и взяла за руку.

– В действительности память совсем не вернулась, правда?

– Ничего подобного. Большую часть я вспомнил – все важнейшие события. Я помню, что мы влюбились друг в друга, но у тебя уже был дружок по имени Найалл, который не желал тебя отпускать и в конце концов вынудил нас расстаться. Было именно так, верно?

– Может, ты припомнишь, почему Найалл так упорно не давал мне уйти?

– Могу вообразить, что он ревновал. После нашей встречи во Франции…

Это заявление совершенно изумило ее.

– Но я никогда не бывала во Франции, – сказала она. – Я никогда в жизни не покидала Англии. У меня даже нет паспорта.

– Но познакомились-то мы именно там – во Франции. Мы вместе ехали в поезде: я – в Нанси, а ты – куда-то дальше на юг.

– Ричард, я никогда не была во Франции, – повторила Сью.

Он недоверчиво качал головой, и на лице его было такое же потрясенное выражение, как раньше, когда он перепутал число комнат в собственной квартире.

– Помоги мне, – мягко попросил он. – Расскажи правду.

– Я никогда не лгала тебе, Ричард. Мы встретились здесь, в Лондоне. Помнишь паб в Хайгейте?

– Не может быть. Это неправда!

Он отвернулся от нее и закрыл глаза. Внезапно Сью ощутила беспомощный страх. Да, она слишком неопытна, чтобы справиться с этим. Доктор оказался прав: Ричарда выписали из клиники слишком рано, его память по-прежнему не в порядке и, может быть, не вернется к нему вовсе. Она разглядывала его иссеченное шрамами тело, торс и руки. Ричард не только располнел, из-за долгого отсутствия физических нагрузок тело его сделалось немного дряблым. Имеет ли она право сомневаться в его воспоминаниях? Быть может, в чем-то они ничуть не менее правдивы, чем ее собственные? Но с какой стати он думает, что они встретились во Франции? Это открытие повергло ее в шок. Это было настолько неожиданно, что она находилась в полном недоумении.

Но она-то знала только свою правду – то единственное, что действительно значило. И она спросила:

– Ричард, ты помнишь о гламуре?

– Только не это!

– Выходит, кое-что это тебе говорит?! Так ты помнишь, что это такое?

– Нет, и не желаю слышать, даже от тебя!

– В таком случае я просто покажу.

Решение было принято. Она снова вскочила с постели, сгорая от нетерпения. Исступленный восторг их былой близости уже обволакивал ее всю, и она знала, что остальное тоже придет само собой, как только вернется главное. Гламур по-прежнему был с ними.

– Что ты делаешь? – спросил Ричард.

– Мне нужно что-нибудь яркое. Где ты держишь одежду?

– В комоде.

Но она уже выдвинула один из ящиков и рылась в вещах. Она нашла его почти сразу – шерстяной свитер роскошного, поистине царственного синего цвета. Один локоть был протерт до дыр, спереди красовалось большое кремовое пятно. Должно быть, он надевал его только для работы по дому. Она достала этот свитер, один вид которого возбуждал ее и опасно подстегивал. Цвет этот сам по себе казался ей вызывающим – она никогда бы не надела ничего подобного. Свитер в ее глазах обладал внутренне присущей бесстыдно-откровенной сексуальностью, подобно платью с чересчур глубоким вырезом или слишком короткой юбке.

– Смотри на меня, Ричард. Следи внимательно за тем, что я делаю.

Одним движением она стянула с себя бежевый пуловер и швырнула его на кровать. Несколько секунд она стояла перед ним совершенно обнаженная, выворачивая рукав синего свитера, чтобы легче было его надеть. Потом она натянула свитер на голову и просунула руки внутрь в поисках ворота, попутно ощутив сохраненный шерстью запах его тела с легким душком плесени от долгих месяцев лежания в комоде. Наконец она продела голову в ворот, натянула скатанный подол ниже грудей и расправила его. Свитер был слишком большим для нее: подол свисал ниже бедер.

– Голой ты мне нравишься больше, – сказал Ричард, но это была лишь слабая попытка пошутить.

– Ты понимаешь, что я делаю? – спросила она. – Ты вспомнил?

– Нет.

Но по глазам она видела, что он понимает.

– Этот мужчина на заправке, помнишь? Тот, которого я едва не сбила? Ты решил, что я не видела его, а я притворилась, что невнимательно смотрела на дорогу. Но ты был прав – я действительно не видела. Я и не могла его увидеть: он был невидим. Я понятия не имела, что он на дороге, пока ты, закричав, не заставил меня посмотреть правильно. Этот человек гламурен, он – из тех, кто от природы невидим. Ты понимаешь?

– Возвращайся-ка в постель, Сью.

– Нет, мы должны покончить с этим раз и навсегда. Теперь я знаю, почему ты уверяешь, будто потерял память! Ты просто не желаешь признавать правду, пытаешься отрицать то, что случилось с тобой в последнее время. Ты всеми силами стремишься защитить свое сознание. Но ты не должен так делать!

Произнося это, она чувствовала, как предвкушение опасной игры разрастается внутри нее, пронизывая и возбуждая ее все больше и больше.

– Смотри на свитер, Ричард. – Ее голос сделался хриплым от волнения, будто в ней росло желание. – Смотри, какой темный и насыщенный цвет. Ты видишь его?

Он едва заметно кивнул в ответ. Он молча и пристально разглядывал ее, и она поняла, что наконец-то сумела им овладеть.

– Следи за цветом, Ричард. Не теряй его из виду.

Она сконцентрировалась, думая про облако и призывая гламур окутать ее с ног до головы. Прежде он всегда бывал при ней и являлся по первому зову, теперь же его приходилось извлекать немалым усилием воли. Но она уже чувствовала, как облако сгущается вокруг нее.

Она стала невидимой.

Ричард, однако, продолжал смотреть на то место, где она стояла. Тогда она отступила немного в сторону и, обойдя кровать, невидимая для него, подошла к нему с другой стороны.

Это всегда происходило так – всякий раз, когда ей удавалось вызвать свой гламур. Это было как раздевание перед незнакомыми людьми, как воплощенная мечта о наготе в гуще народа. Как ожившие сексуальные фантазии о сладостной уязвимости и полной беспомощности. Вместе с тем невидимость означала безопасность – она была тайным укрытием, убежищем, куда никому не дано было проникнуть. Она была ее могуществом и проклятием, силой и наказанием. Этот всплеск сексуального возбуждения, окрашенного половинчатым сознанием вины и сладостным желанием отдаться чужой воле, полное обнажение личности и открытая демонстрация потаенного желания – все смешалось воедино, и она понимала, что это уже началось и неостановимо. Такое уже было у нее однажды с Ричардом, но если он все забыл, если его разум стал другим, значит, ей выпал, ей подарен шанс начать все с чистого листа.

Ее тело содрогалось от рвавшегося на свободу желания, дыхание сделалось частым и хриплым. Она задрала подол свитера и туго вдавила пальцы в промежность, не пуская наружу влажные признаки страсти. Взгляд Ричарда все еще был устремлен куда-то в пространство, он молчал, совершенно не осознавая, где она находится и что делает.

Она заговорила, понимая, что в голосе ее по-прежнему звучит необоримое желание:

– Ты помнишь, как мы встретились?

Ричард резко повернул голову, потрясенный. Он смотрел в ту сторону, где она теперь стояла: невидимая женщина, защищенная своим гламуром и обнажившаяся в нем, неодолимо влекомая и влекущая.