Следующее, что услышат Грей, было:

– … Семь… вы станете посвежевшим, счастливым, спокойным… восемь… вы начинаете просыпаться и скоро совсем проснетесь, к вам вернется полнота ощущений, чувство покоя… девять… вы уже почти проснулись, теперь вы можете видеть дневной свет сквозь опущенные веки. Сейчас вы откроете глаза и проснетесь окончательно, вы чувствуете себя счастливым и спокойным… Десять… Теперь, Ричард, можете открыть глаза.

Грей медлил еще несколько секунд, сожалея, что все так быстро закончилось. Он удобно сидел в кресле, сложив руки на коленях, и не спешил прервать удовольствие: транс освободил его от уже привычного ощущения постоянной боли и неподвижности, и это дорогого стоило. Но его полузакрытые веки уже трепетали под прямыми солнечными лучами, и он открыл глаза.

Что-то случилось.

Он понял это сразу, как только увидел их лица. Хардис и Александра стояли возле его кресла, внимательно глядя на него сверху вниз. От легкомысленно-доброжелательной манеры, которую они демонстрировали в начале сеанса, не осталось и следа, теперь оба выглядели напряженными и озабоченными.

– Как вы себя чувствуете, Ричард?

– Прекрасно, – сказал он, хотя боль уже возвращалась и знакомое ощущение окостенения уже расползалось вдоль позвоночника, охватывая изувеченную спину, крестец, плечи. – Что-то не так?

– Нет-нет. Разумеется, нет.

Хардис явно чувствовал неловкость и отвечал односложно. Он отступил к другому креслу и сел, Александра отошла к окну и встала так, что Грей едва мог ее видеть. Солнце померкло.

– Вы помните, что происходило во время сеанса? – спросил Хардис.

– Думаю, да.

– Надеюсь, вас не затруднит рассказать об этом? Что именно мы сейчас проделали? Что запомнилось лучше всего?

Грей снова прикрыл глаза и задумался. Несмотря на возвращение боли, он был бодр. Он чувствовал себя посвежевшим и беззаботным, как после хорошего сна или длительного отдыха. Из того, что было во время гипноза, он, в сущности, не запомнил почти ничего: только монотонный счет, голос Хардиса, удивительно яркое восприятие сидевшей поблизости Александры Гоуэрс. Это были ясные, отчетливые воспоминания, но Грей каким-то образом догадался, что ожидали от него чего-то совсем другого.

Наконец он сказал:

– Помню, как вы считали, потом что-то было с моей рукой. Затем вы заставили мисс Гоуэрс исчезнуть. Думаю, после этого… вы, кажется, решили углубить транс, но я не могу с уверенностью сказать, что происходило после. Потом я начал просыпаться.

– И это все?

– Да.

– Вы абсолютно уверены? И потом вы сразу проснулись?

– Я все время необыкновенно отчетливо ощущал ваше присутствие, вас обоих. Это было исключительно ясное…

– Нет-нет. Меня интересует, что было после этого. Перед самым концом. Помните, как вы что-то писали?

– Совершенно не помню.

Позади него Александра Гоуэрс, по-прежнему стоявшая у окна и невидимая, произнесла:

– Значит, реакция спонтанная.

– Согласен, – откликнулся Хардис. Затем он обратился к Грею: – Вы превосходно поддаетесь гипнозу. Мне без труда удалось погрузить вас в глубокий транс и заставить мысленно возвратиться в скрытый амнезией период. Помните вы об этом хоть что-нибудь?

Вот это сюрприз! Грей лишь качал головой, пытаясь совладать с замешательством. Выходит, он действительно забыл часть сеанса, причем именно ту часть, когда под воздействием гипноза ему удалось вспомнить то самое, чего он не помнил наяву. Это, пожалуй, было уже слишком – странные шутки подсознания.

– По моему указанию вы вернулись назад и попытались вспомнить события прошлого года. Нам удалось примерно датировать период провала: он приходится на конец минувшего лета. Взрыв ведь произошел в начале сентября, верно?

– Да.

– К процедуре погружения вы отнеслись вполне спокойно, но говорили быстро и возбужденно, и мы с трудом улавливали смысл. Я предложил вам описать, где вы находитесь, но вы не отвечали. Тогда я спросил, есть ли с вами кто-нибудь, и вы сказали, что с вами молодая женщина.

– Сьюзен Кьюли!

– Похоже на правду. Вы называли ее Сью. Но, Ричард, ничего определенного из этого пока не следует.

– Если Сью была со мной, это многое доказывает!

– Несомненно, и все же нам придется повторить погружение. Этот сеанс был слишком кратким, многое из ваших слов мы не поняли. Кое-что вы, например, произносили по-французски.

– По-французски?! Но я не говорю по-французски: Едва знаю пару слов. Почему под гипнозом я вдруг заговорил по-французски?

– Такое бывает.

– Что именно я сказал?

Александра Гоуэрс заглянула в свой блокнот:

– Вот одна фраза, которую нам удалось разобрать: «Encore du vin, s'il vous plait» – будто вы сидите в ресторане. Ни о чем не напоминает?

– Если и напоминает, то не о прошлом лете.

На самом деле Грей точно помнил, когда в последний раз был во Франции. Три года назад он ездил в Париж в составе бригады, освещавшей президентские выборы. Их тогда сопровождала одна сотрудница агентства, свободно говорившая по-французски. Она-то и вела все переговоры, а сам он за время поездки не сказал по-французски и двух слов. Из всей этой поездки он хорошо запомнил только ночь, проведенную в постели с той самой сотрудницей. Звали ее Матильда, и она по-прежнему работала в агентстве, быстро продвигалась по служебной лестнице и сейчас уже занимала должность заместителя исполнительного директора.

– Во время следующего сеанса, – сказал Хардис, – я все запишу на пленку. Сегодня я не вел запись, поскольку не ожидал, что мы продвинемся так далеко. Думаю, вам все же следует взглянуть на это.

Он передал Грею листок бумаги, вырванный, судя по всему, из блокнота.

– Узнаете почерк?

Грей бросил беглый взгляд на листок, потом уставился на него с изумлением.

– Это мой почерк!

– Помните, как вы это писали?

– Откуда у вас этот листок?

Он быстро пробежал глазами текст. Это было описание зала ожидания в каком-то аэропорту: толпы людей, суета возле стоек регистрации, носятся дети, из громкоговорителей звучат объявления о рейсах.

– Похоже на отрывок из письма. Когда я это написал?

– Минут двадцать назад, когда были под гипнозом.

– О нет, этого не может быть!

– Вы попросили бумагу, и мисс Гоуэрс передала вам свой блокнот. Тогда вы замолчали и писали до тех пор, пока я не забрал у вас ручку.

Грей прочитал текст снова, но нет – ни одна струна в нем не дрогнула. То есть все выглядело знакомо, но лишь потому, что речь шла о самой обычной суматохе, скуке и нервозной атмосфере в зале ожидания, где ему приходилось не раз бывать. Последние полчаса перед посадкой неизменно приводили его в состояние крайнего раздражения. Сказать, что он боялся летать, – преувеличение, но он всегда нервничал перед полетом, дергался, желал, чтобы путешествие оказалось позади. Он вполне мог описать такое вот ничем не заполненное, вынужденное томление в зале ожидания в аэропорту, но как раз об этом нынешним утром думал меньше всего.

– Ничего не могу сказать, – произнес он наконец. – Понятия не имею, что это значит. А вы как думаете?

– Возможно, это часть письма, как вы сказали. Или отрывок из книги, прочитанной давно, или фильма. В общем, проделки памяти. Или, возможно, это было с вами на самом деле, и воспоминание об этом всплыло под гипнозом.

– Да, видимо, так. Непременно!

– Что ж, вполне вероятно. Но именно к этому предположению мы обязаны отнестись с предельной осторожностью.

Хардис бросил взгляд на стенные часы.

– Но ведь это я и пытаюсь нащупать.

– Вот поэтому осторожность не повредит. Нам предстоит долгий путь. На той неделе, когда мы встретимся снова…

Грей почувствовал, как в нем шевельнулось раздражение:

– Надеюсь, что скоро меня здесь не будет.

– Неужели прямо на следующей неделе?

– Нет, но чем скорее, тем лучше.

– Что ж, отлично.

Хардис явно спешил покинуть кабинет. Александра Гоуэрс тоже направилась к двери, прижимая к груди блокнот, словно спящего младенца.

Грей, который не мог подняться без посторонней помощи и по-прежнему оставался в кресле, спросил вдогонку:

– Ну, и к чему мы пришли? Есть хоть какой-то результат?

– В следующий раз постараюсь внушить вам дополнительную установку – удержать в памяти все, что произойдет во время глубокого транса. Это поможет нам разобраться в ваших ощущениях.

– А что с этим? – спросил Грей, подразумевая листок из блокнота, исписанный его рукой. – Могу я оставить записку у себя?

– Если хотите. Впрочем, нет, лучше сохранить ее в истории болезни. На следующей неделе мы попробуем использовать этот текст как отправную точку для повторного погружения.

Он взял листок из рук Грея. Тот не стал противиться, хотя ему было бы любопытно еще раз спокойно перечитать запись. Впрочем, он уже решил для себя, что ничего важного там нет.

Перед самым уходом Александра подошла к нему.

– Хочу поблагодарить вас за то, что позволили мне присутствовать.

Она протянула руку, и они снова обменялись рукопожатиями, так же сдержанно, как и при знакомстве.

– Когда я пытался увидеть вас, – сказал Грей, – вы действительно были здесь, в кабинете?

– Разумеется.

– На том же стуле?

– Я не сдвинулась ни на дюйм.

– Как же тогда я не увидел вас?

– Это называется «наведенная негативная галлюцинация» – стандартный тест, которым обычно пользуются для контроля состояния гипнотического транса. Вы знали, что я здесь, знали, где и как меня увидеть. В какой-то момент вы смотрели мне прямо в глаза и все же не видели, поскольку ваш мозг был не в состоянии реагировать на мой зрительный образ. Эстрадные гипнотизеры обожают проделывать подобные трюки. Обычно они еще усиливают эффект, заставляя человека видеть окружающих без одежды.

Александра произнесла это очень серьезным тоном, все так же нежно прижимая блокнот к груди, потом сдвинула очки на переносицу, задумчиво разглядывая лицо Грея, и добавила:

– Разумеется, этот тест работает лучше, если в нем участвуют лица противоположного пола.

– Понятно, – сказал Грей. – Ну, во всяком случае, искать вас было приятно.

– Искренне надеюсь, что вам удастся восстановить память, – сказала она. – С нетерпением буду ждать результатов.

– Я тоже, – сказал Грей.

Они вежливо улыбнулись друг другу. Девушка повернулась к двери и вышла в коридор.

Грей остался ждать санитара, который должен был помочь ему перебраться в инвалидную коляску.