19. Безумствуй, женщина, и к черту глазки-лапки

Алиса застряла на собрании гораздо дольше, чем предполагала. Оратор за оратором поднимался на подиум и мусолил свои бесценные десять минут, подбирая слова, как игрок подбирает монеты для того, чтобы запихать их в отверстие игрального автомата — всем было очевидно, что выигрышем здесь и не пахнет. Уже в течение нескольких часов словесные жонглеры наблюдали за бесплодными попытками своих предшественников. Ни джек-потов. Ни крупных проигрышей. Ни даже раззадоривающих мелких выигрышей. Они просто были ни к чему. Это была игра не на деньги и не на удачу, но на право сказать по прошествии некоторого времени: «И я вложил туда свои два цента!»

Да, крупных проигрышей не было, если не считать Айка Соллеса. Это был проигрыш такой резонирующей силы, что он сотряс всех присутствующих — и игроков, и жонглеров, и непрошеных советчиков. И было видно, что последующие ораторы подбирали слова более осторожно со слабой надеждой, что на их-то долю и придется крупный выигрыш, как и должно было быть согласно всем законам. Однако эта надежда скоро иссякла, и все вернулись к скучной трате времени и слов.

С самого начала было понятно, что игра велась нечестно, причем уже в течение нескольких месяцев, а может, и лет, чего никто не хотел видеть. Это напомнило Алисе объявление «Продается», которое было прикреплено на стоянке, поросшей горицветом и заваленной металлоломом, рядом с «Медвежьей таверной». Эта табличка торчала среди мусора уже в течение столь долгого времени, что Алиса даже не могла припомнить, когда та там появилась. Она просто этого не заметила. Теперь и табличка, и объявление полиняли и выцвели. И только когда там появились рабочие с экскаватором, которые начали сгребать мусор, Алиса заинтересовалась тем, кто же ее туда поставил. Бригадир, ясноглазый выпускник Технического университета Джорджии бодро сообщил Алисе, что не имеет права называть своих работодателей и распространяться относительно их намерений. «Это тайна», — лучезарно улыбаясь, сообщил он. Ну, их намерения, может, и являются тайной, подумала Алиса, но лиса, изображенная на переводной картинке, прилепленной к его каске, не оставляла никаких сомнений относительно его работодателей. Да, речь шла не о дешевой уличной рулетке, а о крупнокалиберном казино с большими ставками. И жители Квинака должны были гордиться тем, что им предоставили возможность вложить в него свои два цента, вне зависимости от того, выиграют они или проиграют. И естественно, уместнее всего это чувство гордости можно было выразить на какой-нибудь общественной церемонии. Потому что никому не хотелось, чтобы владельцы этого нового игорного заведения сочли его неблагодарным.

Поэтому Алиса наблюдала за этой демонстрацией красноречивого пустословия с чувством какого-то извращенного удовольствия. Когда она услышала, как Кармоди, проходивший мимо, рассказывает Каллиганам о том, что они набрели на место, прямо-таки кишащее рыбой, и когда попытались вытащить улов, даже порвали сеть, и теперь он собирается сделать пару телефонных звонков, чтобы договориться о ее замене, Алиса было подумала о том, чтобы уйти. Но когда она поняла, откуда Кармоди собирается делать эти звонки, то передумала.

— Не хотите присоединиться, миссис Кармоди, на бокал шампанского в «Горшке»?

— Боюсь, что могу вам помешать, мистер Кармоди, — хрипло ответила Алиса, и ее голос прозвучал несколько громче, чем она хотела.

Кармоди, онемев, попятился и вышел.

Алиса прикусила язык, но было уже поздно: все вокруг смотрели на нее. А когда через несколько минут за старым пройдохой последовала и Виллимина Хардасти, Алиса ощутила еще более сильный укол раскаяния, вероятно, исказивший ее лицо, так как Шула спустилась со своей скамейки и, склонившись к Алисе, произнесла:

— Прости мужчину, во всем виновата луна.

— Что?

— Прости мужчину, во всем виновата луна. Так говорила нам сестра Клэр.

— Как может монахиня из ордена иезуитов разбираться в мужчинах? — раздраженно огрызнулась Алиса.

Шула пожала плечами.

— Точно так же, как ваш православный священник разбирается в женщинах. Каждый раз после службы он мне повторяет: «Falsus in uno, falsus in omnibus».

— И что это значит?

— Вероятно, он считает, что я не так одета или что мои мысли витают где-то в другом месте. Вы не хотите поехать на концерт в Шинный город?

— Там меня сочтут не так одетой. И лишь когда девушка отбыла со своим новым бородатым приятелем, Алиса поняла, что из-за своей чертовой гордыни она упустила еще одну возможность уйти отсюда с достоинством.

Толпа с каждой минутой продолжала редеть. Ну ладно, если она чувствовала себя униженной, то каким униженным должен был себя чувствовать бедный Соллес. Когда Вейн Альтенхоффен принялся зачитывать свою сокрушительную передовицу из рукописного номера «Маяка», Алиса начала искать глазами Айка и обнаружила, что того нет. Сразу после выступления он опустился на ступеньки подиума, боясь пошевелиться, как человек, попавший в трясину, когда каждое движение грозит еще большим погружением в болото. Но теперь его нигде не было видно. Наверное, выполз на четвереньках, бедняга. И Алиса испытала даже некоторое облегчение от того, что им довелось разделить одну судьбу. Но теперь и оно рассеялось. Убедившись в том, что Айка нигде нет, она слезла с брандспойта и с выражением надменного безразличия пробралась сквозь толпу и спустилась с крыльца.

И лишь оказавшись в своем кабинете над прачечной, она позволила этой маске сползти со своего лица и обрушилась на себя с упреками. Какое лицемерие таилось за этим деланным безразличием! Каким она была шутом гороховым! Почему она так зависела от мнения большинства? Ее не волновало, что о ней думают в Сан-Франциско, где самодовольные типы, с которыми она была знакома, относились к ней гораздо более критично. А тут, в этом культурном болоте! Ей пришлось обращаться с Майклом Кармоди как со скотиной, хотя на самом деле она совершенно не была на него зла. Она даже не успела переговорить с ним об этой крупной блондинке. А Виллимину Хардасти можно было назвать разлучницей с таким же успехом, как Майкла Кармоди неверным мужем.

Партнерство супружеской четы мистера и миссис Кармоди было гораздо успешнее, чем это бывает обычно, в основном благодаря тому, что с момента первого рукопожатия этот брак был основан на чисто практических соображениях: он был полезен с бюрократической точки зрения, а все остальное было гарниром. Их бизнес только выиграл, а расходы сократились. Кармоди перестал проигрывать в покер всякий раз, как на него наваливалось чувство одиночества и тоски, Алиса прекратила подпитывать свои эмоции ежевечерними порциями алкоголя. И все их соседи с удовлетворением отмечали общее смягчение нрава обоих, особенно благотворно этот брак повлиял на Свирепую Алеутку Алису. И вот беглец возвращается и щеголяет перед всем городом к вящему удовольствию его обитателей.

— Черт бы меня побрал, — выругалась Алиса, — срочно надо выпить, и плевать я хотела, в какое это приведет меня состояние. Лучше безумствовать, чем ходить на цыпочках, как красна девица.

Текила кончилась, как и остатки старонорвежской медовухи. Единственной бутылкой, обнаруженной ею, оказался «Безумный Джек», которого Алиса за неделю до этого нашла в прачечной — вероятно, она была оставлена там каким-нибудь забывчивым ПАПой. Она терпеть не могла вкус дешевого портвейна даже в периоды своих самых крутых запоев. Есть пределы, которые переходить нельзя. Но учитывая, что у Херки было закрыто, а впереди, судя по всем признакам, Алису ожидал тяжелый вечер, годился любой дешевый портвейн.

Первые несколько глотков она сделала зажмурившись, словно таким образом можно было отбить вкус. Когда в голове немного загудело, она поставила бутылку на полку с моющими средствами и снова поднялась наверх. Алиса скинула туфли и стащила с себя наряд, который надела специально для собрания. Это был красный костюм в белую клетку, как старомодная скатерть, с узкой облегающей юбкой, проявлявшей все складки и неровности нижнего белья. Она купила его на распродаже в Кетчикане ради шутки и надела на собрание, чтобы продемонстрировать свое полное пренебрежение.

Приняв душ, она натянула на себя широкие теплые штаны и старую фланелевую рубашку Кармоди. Обшлаги у нее протерлись до дыр, а сохранившиеся пуговицы были абсолютно бесполезны, так как петли были разорваны. Зато она была огромной, как пузо Кармоди, и ее можно было обернуть вокруг себя чуть ли не дважды.

Скрестив ноги, Алиса уселась на матрас и принялась изучать свои книжные полки — у нее там было немало верных друзей, помогавших ей пережить не один тяжелый вечер. Особенно ей помогали Сэсси Зора Херстон и Эудора Велти с ее тонким слухом и ясным взглядом. Но на этот раз Алисе требовалось что-нибудь более классическое. Более вневременное. Она выбрала «Елену в Египте» Хильды Дулитл. После нескольких страниц кристально чистой поэзии, посвященной античным забавам Елены и Ахилла, Алиса спустилась вниз за Никчемкой, чтобы та составила ей уютную компанию. Прочитав еще несколько страниц, она была вынуждена признать, что ни теплые щенки, ни холодная поэзия не в состоянии помочь ей, и снова спустилась вниз за портвейном.

Она читала, пила портвейн и гладила спящего щенка почти час, когда во дворе вдруг послышались какие-то звуки. Вероятно, это кто-то из поклонников Шулы завез ее обратно. После того как эскимоска отошла от удара, нанесенного ей Исааком Соллесом, она стала королевой Квинакской молодежи. Даже на съемках ее постоянно можно было видеть болтающей в кругу портовых юнцов. За ней увивались даже такие местные знаменитости, как братья Каллиган.

До Алисы донеслись молодые звонкие голоса, прощавшиеся друг с другом, а потом машина развернулась и начала удаляться в сторону города. И что-то в этих юных голосах и затихающем шуме мотора было печальное и трогательное. Алиса отложила книгу и прижала к груди теплый пушистый комок, чтобы растопить в груди холод. Да, сестра Клэр была права: во всем виновата луна. Алиса вспомнила Кармоди и с надеждой подумала, что хорошо бы он нашел себе уютное пристанище на ночь. Если кто его и заслуживал, так это именно он. Он никогда не жаловался на то, что Алиса все чаще и чаще оставляла его одного в готическом чудище на другом берегу залива. А она знала, как он ценил ее общество. Любое общество. Кармоди любил видеть чье-нибудь лицо напротив за утренней чашкой кофе и иметь рядом сочувственного слушателя по вечерам во время трансляции новостей. И, тем не менее, он никогда не возражал, когда она садилась в машину и уезжала в город. Он всегда с уважением относился к ее потребности в одиночестве, и теперь Алисе было стыдно до слез за то количество дерьма, которое она вылила ему на голову только потому, что ему понадобилась компаньонка. Она сделала еще один глоток портвейна и попыталась сдержать слезы, уткнувшись лицом в щенячью шерстку Никчемки.

Именно в этой жалобной позе и застала ее Шула.

— Миссис Кармоди, у вас все в порядке? — Заглянула с лестницы Шула.

— Я увидела, что у вас свет.

Алиса вытерла глаза потрепанным рукавом.

— Заходи, милая, — икнула она. — Все по заслугам: «Елена в Египте», алкоголь в постели и рыдания в отчаянии.

— Я о вас очень беспокоилась. Я чувствовала, что вам стыдно за то, как вы обошлись с мистером Кармоди. Это было не очень красиво…

— Я знаю, — снова икнула Алиса, издав нечто среднее между пьяным всхлипом и истерическим хихиканьем. — Но ты знаешь, за что мне действительно стыдно? Не за то, что это было некрасиво, а за то, что это было так банально! Как обманутая жена из мыльного клише. Банальность — это ужасно. Я привыкла считать себя дамой со вкусом. Я же имею магистерскую степень. И как можно быть такой умной и в то же время так глупо себя вести? Черт бы меня побрал!

Это проклятие было последней каплей, и слезы хлынули ручьями из глаз Алисы. Шула вошла в комнату и, опустившись на колени, обняла Алису вместе со щенком, книгой и бутылкой. Покачиваясь из стороны в сторону, она принялась напевать какую-то немелодичную гортанную тему.

— Что только ты теперь будешь обо мне думать, — промолвила Алиса, когда рыдания перестали ее сотрясать.

— То же, что и раньше, — заверила ее Шула. — А тогда я думала: упс! Алиса Кармоди опять набралась и теперь будет искать, на ком сорвать злость.

— Она взяла бутылку, нахмурившись, принялась ее рассматривать. — Я думаю, что дама с вашим вкусом и образованием могла бы выбрать себе более приличную марку для полоскания.

Алиса рассмеялась, с изумлением глядя на это скороспелое чудо. Еще несколько недель тому назад Алиса считала себя советчицей и утешительницей, мудрой защитницей наивной дриады, которая неслась с обнаженной грудью на мопеде среди стаи акул. Как все переменилось.

— Я это заслужила, — промолвила она, забирая бутылку. — Если помнишь, я отвергла шампанское. Надеюсь, что мистер Кармоди поступил мудрее.

— Кажется, я его слышала на яхте — там сегодня прием у мистера Стебинса.

— Слышала его?

— Там было темно на палубе. Но голос мистера Кармоди гудел, как буек с сиреной. Он был гвоздем вечера.

— Ах, на яхте. Я рада. А кто там еще был?

— Не знаю. Мы там недолго были. Мы просто завозили туда Леонарда. Помните?

— Да, я помню Леонарда, — ответила Алиса. У нее было четкое ощущение, что девушка что-то скрывает от нее, и жаркий язычок гнева снова возник из уже угасавших углей. И дело было не в том, что ее муж где-то развлекался, а в том, что кто-то осмелился что-то скрыть от нее. Но Алиса не стала давать себе воли.

— По-моему, Леонард вполне безобиден для деятеля Голливуда. Хорошо провела вечер?

— Очень. Мы сначала поехали в Шинный город, где ребята пели под гитару. Потом я им рассказывала сказки. А потом мы решили поехать к мистеру Соллесу и сказать ему, как нам понравилась его речь. Только не подумайте чего-нибудь такого: я уже все пережила. На самом деле эта мысль пришла Леонарду.

— Наверное, мистер Соллес был вам очень благодарен.

— Не знаю, — нахмурилась девушка. — У него был очень печальный и одинокий вид. И еще он сказал, что, может быть, все-таки возьмет Никчемку.

Шула почесала спящему щенку его большое пузо и улыбнулась Алисе.

— На самом деле я просто хотела пожелать вам спокойной ночи и сказать, чтобы вы не думали обо всяких глупостях, которые наговорили своему мужу. Он не из тех, кто станет обижаться на это, и думаю, он сейчас прекрасно проводит время. По крайней мере, он не одинок. — Она отпрянула назад и встала. И на лице ее появилось странное выражение — нечто среднее между невинностью и злорадством. — Надеюсь, вы не станете меня осуждать, миссис Кармоди, за то, что я явилась сюда непрошеной и наговорила вам все это?

Алисе очень хотелось что-нибудь съязвить в ответ, но единственное, что она смогла из себя выдавить, это было:

— Вовсе нет. Я рада, что ты зашла.

— Спокойной ночи и хороших снов. — Шула, склонившись, еще раз потрепала щенка по голове. — Спокойной ночи, Никчемка. Может, ты вместе с мистером Соллесом и попадешь когда-нибудь в чьи-нибудь хорошие руки.

Когда на металлических ступенях лестницы послышались тихие шаги спускавшейся Шулы, Алиса еще отхлебнула из бутылки. Девушка пересекла прачечную, вышла на улицу и двинулась через двор к своему коттеджу. Алиса услышала звук захлопывающейся двери и встала. Запихнув ноги в мокасины, она осторожно двинулась вниз, держа в руках полусонного щенка и полупустую бутылку. Она двигалась к машине, не давая себе даже возможности задуматься. И густой холодный туман, стелившийся по земле, расступался в разные стороны, пропуская ее.

Когда она добралась до водонапорной башни, туман рассеялся и плотный покров туч начал расползаться длинными черными клочьями. Полная луна то появлялась, то исчезала, освещая деревья ярко-голубым светом. В этом мерцающем свете голые пустоши, образовавшиеся там, где еще недавно высились горы мусора, производили ошарашивающее впечатление — выскобленная земля представляла из себя еще более страшное зрелище, чем завалы гниющих отбросов. Дым поднимался от тлеющих углей, и голодные свиньи разбегались в разные стороны от света фар. Свет в трейлере не горел. Ну и ладно. Но прежде чем Алиса успела дать задний ход, дверь открылась, и на крыльце заплясал лучик фонарика. Алиса выключила двигатель и замерла, прислушиваясь, как тот, остывая, затихает. Она сделала большой глоток портвейна и вылезла из машины.

Он стоял на верхней ступеньке в своем махровом халате, и в голубом лунном свете было видно, что от него идет пар.

— Айк Соллес! — рявкнула Алиса. — Мне сказали, что тебе одиноко, вот я и решила привезти тебе товарища. Ты спал?

— Алиса? Не совсем. Только что вылез из душа. Я уж думал, ночные визиты закончились…

— Не совсем, — повторила Алиса. — Но я ненадолго. Можно войти?

— Конечно. — Он пошире распахнул дверь и включил свет. Увидев, что у нее в руках, Айк не смог сдержать улыбки. — Так кого ты мне прочишь в товарищи — щенка или портвейн?

— Сам выбирай, — ответила Алиса, протягивая ему и то, и другое. Бутылка была почти пуста, а щенок проснулся и пытался вывернуться. Алиса постаралась прижать его к себе, но тот удвоил силы, царапая ее по груди.

— Пожалуй, я возьму щенка, — тихо сказал Айк, — пока он тебя не раздел.

— Я звала ее Никчемкой. — Она снова завернулась в полы фланелевой рубашки. — Но ты можешь дать ей другое имя.

— Никчемка — годится.

— А почему мы разговариваем шепотом?

— Потому что так уж получилось, что кое-кто мне уже составил компанию. Там в койке у Грира Луиза Луп. Или я должен называть ее Луиза Левертова?

— Как тебе больше нравится, — ответила Алиса. И в ее голосе прозвучал явный холодок.

— Я нашел ее блуждающей во тьме около часа назад, — поспешил объяснить Айк, — у нее был такой вид, словно за ней гонится чудище. И она говорила, что ее специально оставили здесь на заклание…

— Да? — Алиса во все глаза смотрела на Айка. — Бедняжка Лулу. Эти голливудские парикмахерши со своими прическами, наверное, вытравили из нее последние мозги. Кто ее оставил?

— Насколько я понял, ее муж. Твой замечательный сын. И она была совершенно не в себе.

Алиса подняла бутылку и поднесла горлышко к плотно сжатым губам.

— Боже милостивый, Алиса! Если ты действительно собираешься пить это дерьмо, давай я хоть чем-нибудь его разбавлю. И приготовлю какую-нибудь закуску. Садись, я сейчас.

И Айк на цыпочках скрылся из вида в противоположном конце овальной обители. Алиса осталась стоять, прислонившись бедром к столику с пластмассовой поверхностью. Она чувствовала, как у нее все бурлит под фланелью. Прикуси свой язык, — уговаривала она себя, — он пытается оказать тебе любезность, поухаживать за тобой. Неужто? Правда? А что тогда имелось в виду под «замечательным сыном»? А эта витиеватая речь на собрании — к чему он клонил, если задуматься?

Исаак вернулся с круглой деревянной доской, на которой стояли стаканы, Перье, крекеры и головка швейцарского сыра. Впрочем он тоже не сделал ни малейшего движения, чтобы сесть. Он поставил импровизированный поднос на стол и принялся делать коктейль. Газированная вода несколько скрасила портвейн. Айк раскрыл раскладной нож и принялся нарезать сыр.

— Надеюсь, ты его мыл после того, как вскрывал им последнюю рыбу?

Айк понюхал лезвие.

— Рыбьи потроха легко смываются. А вот мозоли и бурситы иногда оставляют запах.

Это не вызвало улыбки у Алисы, и Айк снова вернулся к сыру. Алиса снова попыталась урезонить себя, но внутри у нее все так и закипало. Ах, он считает, что проявляет сочувствие и любезность. Закуски и минеральная вода из Франции. Но мы еще посмотрим…

— Ладно, Соллес, я думаю, пора раскрыть карты. На что ты намекал, говоря о моем «замечательном сыне»? Хватит ходить вокруг да около…

Айк закончил накладывать сыр на крекеры и воткнул нож в доску. Потом разлил остатки портвейна в два пластиковых стакана и наполнил их доверху минеральной водой. Затем он сделал шаг назад и прислонился к стене напротив Алисы.

— Просто Лулу считает, что он пытается ее убить. Она говорит, что они накачали ее депрессантами и оставили одну в доме, открыв настежь все двери.

— Зачем?

— Чтобы ее задрали медведи. Или свиньи. Но ее вытошнило, и она более или менее пришла в себя.

— Идиот, я спрашиваю, зачем это вообще нужно?

— Ну во-первых, чтобы получить ее собственность…

— Собственность? Я тебя умоляю! Послушай, Лулу оставили одну, чтобы она просохла и немного пришла в себя. Уже всем в городе известно, что с ней творится. Она же совершенно распустилась. Лотрек, знаешь? «Распущенные женщины»? — и она продолжила, так и не дождавшись ответа от Айка. — Кому это могло понадобиться? Лулу — это единственная надежда для Ника зацапать земли папаши Лупа. Старый Омар терпеть его не может, точно так же, как и ты. Если Лулу умрет, прощай ублюдок-зять.

Перед тем как ответить, Айк, нахмурившись, долго смотрел на поднимавшиеся пузырьки в стакане.

— Старый Омар уже убит, Алиса, — наконец прошептал он настолько тихо, что Алиса едва расслышала. — Мы с Гриром сегодня выловили его сетью.

— Утонул?

— Да, утонул.

— Тогда с какого перепугу ты заявляешь, что его убили? Омар никогда не был хорошим моряком, а это старое корыто, на котором он плавал, вообще было крайне ненадежным.

— Он был завернут в полиэтилен, Алиса, а к его члену был привязан шар из боулинга.

— Но у Лулу ведь есть еще братья, которые являются правонаследниками.

Айк покачал головой.

— Не думаю. С тех пор как они несколько недель назад уплыли по какому-то странному поручению, полученному на «Чернобурке», от них не было ни слуху ни духу. Думаю, с этими наследниками тоже все уже покончено.

— Послушай, Соллес… по-моему, у тебя мозги плывут не меньше, чем у Лулу. — Голос ее стал тише и мягче, хотя глаза по-прежнему сверкали безумным блеском, жестким, как обсидиан. Он что, не слышит? Не видит? Он что, не замечает, как ее рука ставит пустой стакан рядом с доской?

— Не знаю, Алиса. Правда не знаю. Я знаю только одно, что Ник мог очень озлобиться в тюрьме. И накопить в себе очень много страха. Он всегда говорил, что его начали унижать и использовать еще до того, как он родился, и что он этого так не оставит, пока не сочтется.

— Любой может озлобиться, — заметила Алиса. — И у каждого есть на это причины. Только посмотри на кучи дерьма, которые нам оставили наши предшественники. Только подумай, что тебе пришлось вынести. Разве совершил бы ты все это, если бы не жажда мщения?

— Черт побери, Алиса, это ведь был мой ребенок!

— А теперь мы говорим о моем. Знаешь, Соллес, я все эти годы много чего от тебя вытерпела — то ты критиковал меня за то, как я веду дела, то осуждал мое замужество, то платья, которые я надеваю… но я представить себе не могла, что ты начнешь распространяться о том…

— Алиса, я и словом не обмолвился…

— А в этом и не было необходимости — я не слепая. Но я не подозревала, что ты начнешь клеймить меня за то, как я воспитала сына!

— Тесс! Я и не думал тебя клеймить. Я хочу сказать… Господи… ты совершенно не виновата в том, каким стал Николай, в том, что с ним было, и в том, что у него не было от…

Алиса вцепилась ему в физиономию, шипя и царапаясь, прямо как та кошка из майонезной банки, прежде чем он успел закончить. Но главное, что в руках у нее был нож! Она дважды ударила его в ключицу с такой силой, что вся грудная клетка у Айка занемела. К счастью, она держала нож рукояткой вперед: она настолько обезумела в своей портвейновой ярости, что схватила его за лезвие.

— Алиса! — Айк умудрился поймать ее руку до того, как она ударила в третий раз. Зато другой рукой она схватила его за ухо и часть щеки.

— Сука полоумная, Алиса, если ты сейчас же… Она снова не дала ему договорить, вмазав ему коленом в живот. А когда Айк сложился вдвое, она попыталась еще впиться ему зубами в голову. С большим трудом он увернулся и, распрямившись, насколько мог, прижал ее к столу, пропихнув свою ногу между ее, чтобы предотвратить новый удар коленом. Взяв ее за запястья, он развел ее руки в стороны и сжимал их до тех пор, пока нож не вывалился и не упал поверх разбросанных кусков сыра. Лица их находились так близко друг от друга, а глаза так горели, что между ними вполне могла проскочить искра.

— У Николая был отец. — Слова с шипением вылетели у нее изо рта сквозь сжатые зубы, при этом она продолжала говорить шепотом. — У него был тот же русский умственно отсталый отец, что и у меня! — Она выждала, чтобы убедиться в том, что ее услышали. — А теперь скажи мне, кого унижали и использовали?

Айк отклонился назад. Между зубов Алисы застряли пряди его волос, из носа у нее шла кровь — наверное, она ударилась о его череп.

— Прости, — произнес он, позволив ей приподняться, но не освобождая руки. — Я не знал.

— Как и Ник. К чему ему было это знать? Ой, как болит коленка. Кстати, а что это у тебя там такое твердое, во что я врезалась? Опять твой чертов револьвер? Ты вооружаешься только при виде меня или всех гостей так принимаешь?

— Так значит, Ник… — Айк не мог избавиться от потрясения. — А кто-нибудь еще…

— Знает ли кто-нибудь еще? — Она слышала стук своего сердца даже сквозь собственное тяжелое дыхание. — Нет. Только тот сукин сын.

— Он был пьян?

— Всегда.

— Господи, Алиса, — Айк опустил глаза. — Прости, прости. Видно, он и вправду был сукиным сыном. Не удивительно, что ты так ненавидишь мужиков. Я всегда считал… — он умолк, по-прежнему не поднимая глаз.

Алиса посмотрела вниз и увидела, что заставило его замолчать. Пока они боролись, обтрепанная пола рубашки вылезла из ее штанов, и теперь обе полы разошлись в разные стороны, как половинки ветхого занавеса на сцене какрго-нибудь стриптиз-шоу. А участницы представления, похоже, тут же поняли, какое производят впечатление, и, затвердев, во всеоружии поднялись вверх. И прежде чем Алиса успела сообразить, что происходит, ее бедра непроизвольно сдвинулись и обхватили ногу Айка.

Глаза их встретились. Лицо Айка горело от смущения.

— Ладно, Алиса… я тебя отпущу, если ты мне пообещаешь, что больше не будешь на меня набрасываться.

— А с чего бы мне на тебя набрасываться, — ухмыльнулась Алиса, вдруг ощутив себя польщенной этим смущением Айка. Она выгнулась назад, посмеиваясь над ним, — Соллес был страшным ханжой. — Я же в конце концов не сумасшедшая.

— Тсс, — прошептал Айк.

Ее бедра дернулись снова и на этот раз ей показалось, что она ощутила ответную реакцию.

— К тому же если ситуация выйдет из-под контроля, у тебя в кармане всегда есть твой ствол…

— Тихо, пожалуйста…

Но Алиса уже не могла остановиться. У нее даже голова закружилась от приступа злорадства. Казалось, язык ее обрел полную самостоятельность и теперь выплевывал одно язвительное замечание за другим. И она могла бы продолжать заниматься этим всю ночь, если бы Айк не заткнул ей рот своим собственным. Разразившаяся полуночная буря тут же волшебным образом затихла, и отступила тьма, и стало светло как днем. И тогда Алиса поняла, что голова у нее кружилась не от злорадства.

— Послушай, Алиса… Господи… я не хотел…

Теперь уже Айк нуждался в том, чтобы ему заткнули рот. И снова загремели колокола и зажглись маяки. Как бы банально это ни звучало. Все это очарование было бесконечно смешным. Алюминиевый потолок, вздымающийся церковным куполом. Даже завывания голодных медведей и свиней казались ангельским хоррм. Гомерически смешно. Но Алиса почему-то не смеялась. Она откинулась на стол, оперевшись на локти, но пластмасса была слишком холодной, а сыр и крекеры явно могли осложнить жизнь, несмотря на все волшебство.

— Ладно, Соллес, если мы собираемся покончить с этим, нам придется устроиться поудобнее. Мы уже слишком стары для акробатических этюдов.

И им пришлось выгнать щенка.

Перед тем как Алису похитил сон, она увидела, как удлиненный купол галактики оживает от трепещущих теней и всполохов света. Фантасмагория Кандинского подменяла собой то, что было силуэтом человека. Геометрические цветы, фонтаны драгоценностей, переливающиеся зигзаги языков пламени. Светло-вишневые змеи мирно струились между пестрых полипов. Узнаваемое, полуузнаваемое и уже балансирующее на грани. Она увидела светящихся пурпурных химер и проплывающие розовые плюмажи танцоров фламенко, которые кружились в безумном танце на потолке трейлера под музыку, исполняемую невидимым музыкантом.

Сначала она полусонно подумала, а не есть ли это те самые хваленые фейерверки любви, осветившие наконец ее жизнь. Но все это было слишком банальным, чтобы быть правдой. Потом ей пришло в голову, что Соллес подлил ей чего-то в стакан. Немного Пурпурной мути. Это было несложно сделать. Но она тут же рассудила, что это предположение столь же абсурдно, как и предыдущее. Исаак Соллес настолько же был не способен использовать наркотик, чтобы затащить кого-нибудь в койку, насколько любовь не могла осветить вашу жизнь огнями диско-шоу на потолке. И тогда Алиса пришла к выводу, что это сильная солнечная буря, которую предсказывали метеорологи, несвоевременно вызвавшая северное сияние — взрывы заряженных частиц, собирающихся в магнетическом потоке над полюсом, которые проецируются на экран земной атмосферы — прямо как картинки в старых телевизорах. Холодное пламя возбужденных атомов. Наверное, оно отражается от фасетчатого зеркала ракушечника во дворе и попадает на потолок через окно трейлера.

Алиса вспомнила, что атомы кислорода, преломляя свет, дают красный, желтый и аквамариново-зеленый цвета, а водорода — фиолетовый и голубой. Она даже огорчилась, что таинственное явление получило столь банальное объяснение — всего лишь возбужденные атомы в страшных владениях физики. Потом Алисе на ум пришло другое, более классическое объяснение. Как раз перед тем как окончательно отдаться во власть сна, она вспомнила лекцию по мифологии, которую как-то слушала в университете Сан-Франциско. Согласно фольклору викингов, северное сияние — это отблески от золотых щитов дев-воительниц валькирий, когда они провожают души героев через Радужный мост в Валгаллу. Это классическое объяснение показалось ей гораздо лучше Пурпурной мути, фантазий Арлекина и холодных научных фактов. К тому же оно было честнее с какой-то первобытно-мифической точки зрения, как Сезанн честнее Вайетта, Поллок — Пикассо, а Шагал — Хоппера… и тут раздался истошный крик, резко опровергший все теории Алисы — и физическую, и фантастическую, и романтическую, и мифическую:

— Го-о-осподи, я же говорила! Они сожгли папину бойню!