17.Дурное обращение заставляет млекопитающих расширять среду обитания

Дрессировщик Леонард Смолз с детским личиком и буйной клочковатой бородой был «зеленым». К тому же он гордился тем, что был ветераном этого движения. Он до сих пор возил с собой ламинированные экземпляры «Зеленой газеты», где значились его имя и адрес, на случай, если пришлось бы доказывать свое членство скептикам. Он также хранил у себя приглашения-голограммы «Изумрудного города» на пышные нелегальные сборища, проводившиеся в те времена, когда кинозвезды и спортивные знаменитости еще заявляли о своей поддержке движения. На одном из них даже выступал Исаак Соллес. Однако никто не упоминал о его связях с этими ужасными террористами. Одно дело было отравлять жизнь политикам и совсем другое — поливать ядом их самих, особенно этих сестричек-сенаторов из Колорадо со сросшимся позвоночником. Леонард был вынужден приостановить свое членство после того, как посмотрел судебное заседание по телевизору. И ни минутой раньше. После того, как в Гааге вся организация была обвинена «в вопиющих правонарушениях», а ее члены названы «биологическими большевиками», весь Голливуд отвернулся от «зеленых», а те, кто не успел этого сделать, испортил свою репутацию на долгие годы.

Поэтому Леонард вовремя избавился от всех признаков своего активного участия в движении, спустив их в унитаз, сохранив лишь нечесаную бороду. Потому что на самом деле Леонард Смолз всегда был скорее сенсуалистом, чем активистом. Он любил животных и мечтал о том, чтобы они отвечали ему взаимностью, полагая, что поросль на лице может способствовать осуществлению его желания. Гладкая кожа вполне естественно могла смущать многих зверей — что они могли поведать существу, бреющему собственную морду? Конечно, изредка встречались дрессировщицы с гладкими лицами, но звери умели отличать самок от самцов и понимали, когда гладкокожесть являлась естественным явлением. Эта гладкокожесть, как подозревал Леонард, иногда даже способствовала их послушанию. Например: Фосси и ее гориллы, Мара Бителози и ее выводок сумасшедших бабуинов. Так что можно было утверждать, что женские лица обладали для них своим особым очарованием. Особенно когда речь шла о юных девушках. По крайней мере, это точно распространялось на эскимоску, которую ему было велено обучить общению с ластоногими — уж это-то он видел собственными глазами.

После ужасной драки, происшедшей между диким и ручным морскими львами, она каждый день проводила по часу с Гарри. Гарри был ручным ластоногим. Леонард воспитывал его с самого младенчества, когда шесть лет назад кастрированного щенка только привезли в Анахайм. А теперь Левертов распорядился, чтобы Леонард выступал в качестве посредника между Гарри и двумя юными эскимосскими кинозвездами. Каждый день он должен был приучать девушку, калеку и морского льва друг к другу. В первый же день девушка появилась одна без своего спутника и, мрачно жуя жвачку, остановилась в ожидании, когда ее впустят внутрь. Леонард предложил прочитать ей небольшую вступительную лекцию, но она покачала головой.

— Имука нет. Его вычеркнули и увезли домой сегодня утром.

— Вычеркнули? Мне казалось, он играет главную роль.

— Больше не играет. Мистер Кларк сказал, что урод так же не годится на главную роль в кино, как искалеченная собака на роль вожака в упряжке. Сюда можно сесть? Скажите, когда будет все готово.

С самого начала Леонард понял, что в его посредничестве никто не нуждается. Он мог даже не утруждать себя составлением вводной лекции — он только напрасно тратил бы свое красноречие на эту жвачную тупицу, распространяясь о тотемах и первобытных отношениях. И дело было не в ее отсталости и необразованности. Вовсе наоборот. Он знал, что она вполне прилично владеет английским — он слышал это на съемках собственными ушами. А порой она разражалась таким водопадом слов, пробивавшимся сквозь напряженные мыслительные процессы, который заставил бы многих деятелей Голливуда прикусить язык. Однако в свой первый приход она всего лишь жевала резинку и смотрела на горизонт сквозь противоциклонное ограждение. Она даже из приличия не изобразила интерес на своем лице, когда Леонард попытался ей рассказать о ластоногих. Она просто сидела в кресле, уставившись в пустоту. Даже когда Леонард попытался встать прямо перед ней, она не отвела взгляда, словно могла видеть и сквозь него. Ему доводилось видеть пойманных волков, которые смотрели точно так же: они как бы отдавали себе отчет в вашем присутствии, но не обращали на вас ни малейшего внимания, будучи погруженными в свои более важные размышления о мести, страхе, голоде и крови. Кто мог сказать, что означает такой взгляд?

Вечером того же дня он заскочил в офис в бывший боулинг послушать сплетни и узнал о наезде этой девицы на местного героя. Тогда-то он и понял, что означал этот взгляд. Он означал любовь, яростную и отвергнутую. Поэтому на следующий день Леонард просто впустил ее в загон и ушел к себе, предоставив ей самостоятельно налаживать отношения со зверем. К чему вытаскивать бедного расстроенного Гарри из его логова? Или ее пихать к Гарри? Это могло привести только к усугублению их страданий. Поэтому Леонард твердо решил оставаться на почтительном расстоянии и вести бесстрастные научные наблюдения за находившимися перед ним субъектами.

Однако по прошествии двух дней этих бесстрастных наблюдений стало понятно, что состояние бедного Гарри ухудшается; к тому же и сам Леонард Смолз почувствовал, что лицезрение чахнущей индеанки, по широкому челу которой то и дело пробегали тени, как по полю ржи под грозовой тучей, заставляет его забыть о научности своих наблюдений.

— Я собираюсь выпустить льва в бассейн, — сообщил он ей на третий день.

— Хорошо, мистер, — пожала плечами Шула. Она сидела, откинувшись на спинку низкого кресла, и была поглощена своей жвачкой. Это была одна из игрушек круглоглазых, которую она была намерена освоить. — Я думаю, он не станет возражать.

— Теоретически нет. Но он очень скромный. Постоянно прячется в своей пещере. После того унижения, которому его подверг тот другой морской лев, он боится выходить и сталкиваться с реальностью. Так что я его сейчас выгоню и закрою дверцу, чтобы он не смог занырнуть обратно.

— А зачем все это нужно? — Она продолжала смотреть на горизонт, но ее широкий лоб слегка нахмурился. — Я забыла.

— Чтобы между вами установилась связь.

— Какая связь? — после длинной паузы осведомилась Шула.

— Дружеская. Чтобы ты не боялась влезать ему на спину, когда нужно будет снимать эту сцену.

— А-а, — откликнулась девушка.

— Ну и чтобы Гарри тебя не боялся. Я отвечаю за его самочувствие. Я воспитывал его с самого младенчества. Отдал ему шесть лет жизни.

Шула кинула на него свирепый взгляд.

— Не сомневаюсь, мистер Усач. Стоит на вас только посмотреть. — Она посмотрела на него с таким видом, словно увидела впервые. — Вы что, играете роль Санта Клауса для морских львов или еще кого-нибудь в этом роде?

— Он всегда был робким, — оправдываясь, повторил Леонард.

— Выпускайте его, — махнула рукой Шула. Она едва посмотрела на зверя, когда Леонард выгнал его из укрытия и запер в бассейне. Лев быстро отплыл в дальний конец загона и, моргая огромными глазами, страдальчески заскулил. Шула, стоя с противоположной стороны, практиковалась в надувании розовых пузырей из резинки. Час спустя Леонард Смолз проводил ее к выходу и сказал, чтобы она не очень переживала из-за неконтактности Гарри.

— Завтра я дам тебе покормить его лососем. И она снова наградила его оценивающим взглядом.

— Ха-ха-ха. Вашему изнеженному морскому льву не нужен лосось, мистер Санта Клаус. Ему вообще ничего не нужно. Может, завтра мне удастся пробудить в нем хоть какие-нибудь желания.

На следующий день она достала две жвачки, одну из которых положила под свое кресло рядом с водой, а другую запихала в рот и снова принялась надувать пузыри. Через некоторое время Леонард заметил, что лев выбрался из пещеры и переплыл бассейн, проявляя явный интерес. Может, Гарри и был изнеженным, — не без гордости заметил про себя Леонард Смолз, — но любопытство было ему не чуждо.

Его гладкая голова все больше и больше приближалась к розовому трофею, стараясь по возможности находиться за пределами взгляда Шулы, при этом он смотрел на нее совершенно не свойственным ему образом. В его взгляде сквозило даже что-то угрожающее, и он обнажал зубы. Леонард Смолз никогда в жизни не видел, чтобы Гарри так себя вел. И, почувствовав внезапную тревогу, Леонард достал из-под своей походной койки электродубинку, которую всегда держал поблизости. Черт его знает, что творится в головах у этих оранжерейных неженок? Не было дрессировщика, который не знал бы какой-нибудь душераздирающей истории о дрессированном подопечном, внезапно вышедшем из-под контроля, типа «Никогда в жизни не знал более ручного и добродушного волка, пока он не повстречал девиц с шоколадными конфетами».

Лев подбирался все ближе к сидящей девушке. Леонард включил дубинку. Но только он собрался выскочить и вмешаться в происходящее, Шула схватила вторую резинку и запихала ее себе в рот. Гарри метнулся в сторону и исчез во вспененной воде.

— Вот теперь он действительно ее хочет, — заметила девушка.

На следующий день она позволила ему схватить трофей. И он удовлетворенно нырнул с ним на дно. А когда лев всплыл в противоположном конце бассейна, было ощущение, что он жует. По-настоящему жует жвачку! Не прошло и часа, как он снова подплыл к Шуле, явно подражая движениям ее губ. Шула прошептала ему слова одобрения, потом встала с кресла и, опустившись на четвереньки, вступила с ним в какую-то конфиденциальную беседу. Она учила Гарри!

Леонард наблюдал за ними с таким нарастающим возбуждением, что почувствовал себя вуайеристом, решив на следующий день непременно вооружиться камерой, чтобы заснять это беспрецедентное общение. Конечно же, дело было не в резинке, поскольку ротовой аппарат у ластоногих развит недостаточно. Поэтому видеозапись такого общения будет вполне достаточным основанием для написания диссертации, а может, и получения гранта. Никто еще не занимался изучением подобного феномена! Такой близкий контакт и к тому же установленный за один день! И тут произошло еще кое-что… Собственно, он даже не успел это увидеть. И девушка, и лев внезапно вдруг замерли. Они словно остолбенели на расстоянии десяти дюймов друг от друга. Леонард не видел, что привело их в такое состояние. Оба одновременно прекратили жевать, нижняя челюсть у них отвалилась, и стали видны ошметки жвачки во рту. Оба словно впали в гипнотический транс, как два запараллеленных компьютера. И на какое-то мгновенье Леонарду показалось, что он даже слышит сдвоенное жужжание жестких дисков, считывающих информацию. Потом эта магическая связь так же внезапно оборвалась, и девушка со стоном откинулась назад. Гарри повторил ее движение, только с более широким трагическим размахом и исчез под набегающими волнами. Потом, вспенивая воду и уже не оглядываясь назад, он всплыл рядом с запертой дверцей своего логова.

Обе жеваные резинки остались лежать на краю бассейна. Шула подняла их и подошла к выходу. Леонард Смолз вынырнул из своего укрытия и поспешил за ней. Девушка с отсутствующим видом скатывала оба пластика в один розовый шарик.

— Надеюсь, ты не собираешься их жевать, — неумело пытаясь скрыть свое изумление, пошутил Леонард. — Не дай Бог, подцепишь что-нибудь от Гарри…

Шула даже не улыбнулась. Она повернулась к Леонарду с изящным достоинством и посмотрела ему в глаза. И Леонард увидел, что они стали темно-красными, как гранаты. А потом этот экзотический цвет сменился другим, более знакомым — серовато-коричневым оттенком южной Калифорнии, кирпичным загаром, льющимся с неба Апельсинового округа сквозь разлапистые пальмы на крыши патио, суккуленты и шеи служителей бассейнов, обнесенных загородками и украшенных лепкой, где нет никаких горизонтов и нет никаких глубин и куда подают в ржавых ведрах рубленых кальмаров. Где и солнце, и луна походят на тускло-красные резиновые мячи. И эти мячики катятся снова и снова, повторяя все тот же печальный круговорот дней, как кольцо полуосыпавшейся магнитофонной ленты.

Леонард Смолз так резко дернул головой, что вырвал себе клок бороды, а когда страшное видение рассеялось, рядом уже никого не было. Ворота были открыты, девушка ушла. Леонард прикрыл глаза рукой и увидел, как она идет по причалу. Он проводил ее взглядом до стоянки, где она села на мопед, а потом еще до декорации скалы, скрывавшей консервный завод, пока она не скрылась из виду.

Гарри продолжал бить хвостом в ожидании, когда его впустят в импровизированное логово.

— Прости, старик. Я не знал. Откуда мне было знать?

Гарри безмолвно продолжал ждать, не высказывая никаких соображений… и лишь выпуклые зеркала его глаз отражали теперь все бескрайнее пространство океана.