Летняя пастораль

Ранним утром субботы 9 августа 1958 года Андрей и Эмили подъехали к воротам мотеля «ЭКСПО» в Веммеле. Как и предполагал Томас, они подготовились к пикнику со всем присущим им шиком. Во-первых, машина. Это был «ЗИС-кабриолет 110» 1956 года выпуска — бледно-голубого цвета, гордость советского автомобилестроения. Погода обещала быть прекрасной, поэтому верх машины опустили, чтобы поймать как можно больше солнца. На Андрее красовались солнцезащитные очки цвета кобальтовой сини с зеркальным напылением, светло-кремовый блейзер, шелковый шейный платок с концами, заправленными в прорезь белой рубашки, расстегнутой на две верхние пуговицы. На Эмили — белая льняная кофта, голубые брюки широкого покроя, на голове — голубая косынка с набивным рисунком «пейсли». Стильные раскосые темные очки делали ее похожей на хитрую кошечку. Молодцы, оба — ну просто парочка кинозвезд! Забираясь на заднее сиденье, Томас чувствовал себя по сравнению с ними чуть ли не отбросом общества.

Расстояние в тридцать пять километров, отделявшее их от Вийгмаала, они преодолели буквально за полчаса. Этот полусонный провинциальный городок разделяла надвое сине-зеленая лента реки Дейле. Появление русской машины произвело настоящий фурор среди местных мальчишек — их было около десятка, они играли в траве возле моста. Увидев незнакомцев, ребята все побросали и понеслись вслед за медленно едущей через мост машиной. «Kom kijken! Kom kijken!» — кричали дети и трогали ладошками горячие бока ЗИСа, словно это была не машина, а огромная кошка, которая не любит, когда ее гладят. Андрей весело махал мальчишкам, сверкая ослепительной белозубой улыбкой, которая лично Томасу уже давно не казалась улыбкой доброго дяди. «Это надо же, — подумал про себя Томас, — ему, видите ли, приятно детское внимание. А сам-то небось раздавил бы их как щенков, если что».

— Красивая машина, — только и сказал Томас, когда они остановились в конце моста и начали выгружаться.

— Да, хороша, — согласился Андрей. — Вот видите: мы, русские, тоже знаем толк в красоте лошадиных сил.

— А я-то полагал, — парировал Томас, забирая из багажника две тяжелые плетеные корзинки с продуктами, — что не каждому посчастливится иметь такую машину. Кроме партийных боссов, конечно.

На какое-то мгновение Андрей напрягся, но очень быстро вернулся в свое прежнее расположение духа:

— У вас не совсем верное представление о порядках в нашей стране. Это посольская машина, я всего лишь попросил ее на время.

— Кто бы мог подумать, что скромный редактор пользуется такой привилегией!

— Хм. У нас, знаете ли, читающая страна. Творческий народ всегда в чести.

— И поэтому вы пользуетесь такой свободой передвижения?

— В каком смысле?

— Да вот, один человек сказал мне, что по вечерам все работники советского павильона сидят по своим номерам и не высовываются. И что их привозят и увозят на автобусе. Они даже Брюссель толком не видели. А вы расхаживаете где ваша душа пожелает.

— Ну, так передайте этому своему человеку, что его неправильно информировали, — сухо ответствовал Андрей. — Куда теперь? Может, туда? Мне кажется, там должны быть красивые места.

Андрей указывал на юг, вверх по течению Дейле, то есть в сторону Левена, но Томас покачал головой и сказал:

— Нет, нам туда, на север от моста. Отсюда не видно, но когда река сделает поворот, откроется потрясающий вид. Ходу отсюда — минут десять.

Эмили, чувствуя некоторое трение между мужчинами, попыталась сгладить ситуацию:

— Томас знает конкретное место для пикника. Похоже, он является большим специалистом по этой части Бельгии.

— Ну, хорошо, доверимся специалисту, — хмуро согласился Андрей.

Как и рассказывала миссис Фолей, в этом месте река и впрямь была неширокой. Хотя когда они сошли с моста, никакой обещанной тропинки вниз не обнаружили — впрочем, спуск не представлял особой сложности. Потом они просто побрели вдоль берега, проторивая себе путь через высокую траву. Томас с Андреем тащили по корзинке, а Эмили несла под мышкой скрученный коврик для пикника.

Кругом было необыкновенно тихо, над всем парило бесконечное лазурное небо. Слева от них, перед тем, как сделать поворот, река замедляла свой ход: под палящим зноем зеленовато-изумрудные воды ее были подернуты сонной белесой пеленой. А справа, там, где река делала плавный изгиб, простиралось поле, испещренное колючками и серо-коричневыми проплешинами пожухлой травы, не вынесшей двухмесячной засухи. Томас шел впереди компании, все время сверяясь с картой, иногда оглядываясь на Черского с Эмили, которые брели почти вплотную и тихо переговаривались о чем-то.

Скоро они дошли до места, где река несла свои воды уже на запад. Перед ними раскинулся большой луг, где было можно найти тень — ее отбрасывали высокие платаны, стоящие в ряд. Так и хотелось свалиться в траву, прямо тут!

Что наши герои и сделали.

Через несколько минут со стороны моста послышались голоса и скрип велосипедов. Томас увидел три фигурки и понял, что нашего полку прибыло. После того как Андрей разрушил его планы о пасторальной прогулке à deux, Томас сдался: пусть придет столько народу, сколько хочется Эмили. И вот они уже тут — Аннеке со своей подругой Кларой и еще какой-то темноволосый юноша, с которым Томас не был знаком. Все трое слезли со своих велосипедов и покатили их вдоль берега тем же маршрутом, каким только что проследовала предыдущая троица. Томас и Эмили решили пойти навстречу вновь прибывшим.

— Ух ты, вот это да! — восторженно воскликнула Эмили, приветствуя Аннеке. — Неужели вы ехали на велосипедах аж от самого Брюсселя?

— На самом деле это не так и далеко. Всего полчаса, — ответствовала Аннеке. — К тому же, как вы понимаете, Бельгия — равнинная страна.

Велосипедная прогулка пошла Аннеке только на пользу: раскрасневшаяся, загорелая, она просто сияла, как само лето! Крепышка Клара, которой тоже пришлось крутить педали, изрядно вспотела, ее тело отдавало тонким сладковатым запахом молодой зверушки, которой неведомы никакие болезни. Но кто этот третий? Томас с интересом разглядывал незнакомого юношу с черными аккуратными усиками. Он был высок, крепко сложен и обладал приличными манерами. Сколько ему? Лет двадцать пять? Взгляд карих глаз был смел и преисполнен дружелюбного любопытства.

— Да, познакомьтесь — это мой друг Федерико, — сказала Аннеке. — Надеюсь, никто не против, что я позвала его.

— И правильно сделали! — воскликнула Эмили. — Итальянский джентльмен — боже, как это экзотично! У нас будет настоящий интернациональный пикник!

Федерико тихо кивнул и улыбнулся.

— Федерико работает официантом в итальянском павильоне, — пояснила Аннеке. — Мы познакомились несколько дней назад. И он почти не говорит по-английски.

— Разве это так важно? — сказала Эмили. — Он сам по себе — уже украшение компании. Пойдемте же к нашему пятачку! У нас там куча всяких вкусностей. Если мы нагуляли зверский аппетит, то что уж говорить о вас!..

Вся компания подошла к Андрею, тот встал и галантно поцеловал ручки дамам, вежливо пожал руку Федерико, а затем разлил вино по бокалам. Когда все присели, держа в приподнятых руках бокалы, он объявил:

— А теперь, если позволите, короткий тост. Мы живем в мире, где между разными нациями возводятся политические барьеры. И, на мой взгляд, совершенно напрасно! Вот мы сидим тут на травке — шесть человек из пяти разных стран — и зачем нам эти барьеры? Это и есть главный посыл ЭКСПО-58. Так поднимем же бокалы за гостеприимную Бельгию и ее народ, за передовое мышление! И за ЭКСПО-58!

— Ура! — отозвались все.

— Также хочу поблагодарить мистера Фолея за то, что привел нас в этот прекрасный уголок природы, — прибавил Андрей. — А скажите нам, Томас, откуда вы узнали про это место? Где раздобыли столь ценную информацию?

— Это была идея моей мамы.

— Вашей мамы?

— Да. Она ведь родом из Бельгии.

— В самом деле? Как же долго вы оберегали от нас этот секрет!

— И вы, и я, мистер Черский, и каждый из нас имеет право на свои секреты, — сказал Томас, столкнувшись с холодным взглядом Андрея. — Что до моей мамы, то она жила в этих местах, совсем недалеко отсюда, и…

Вдруг Томас подумал, что лучше не рассказывать всей этой длинной печальной истории. Здесь и сейчас находились, по меньшей мере, два человека, с которыми лучше было не делиться ею.

— …и она рассказывала про эту речку, как они тут играли, когда были детьми, вот в такой же погожий день, как сегодня, например…

Все немножко помолчали, а потом Эмили сказала:

— Ох, как я ее понимаю! Здесь — настоящий рай.

Аккуратно отставив бокал, Эмили откинулась на локти, подставив лицо солнышку:

— Вы только посмотрите, какое небо. Тишина вокруг. Вот в такие дни — и в таком месте — хочется, чтобы время остановилось и так было всегда, правда?

— Ну, хотя бы сегодня мы можем позволить себе такую роскошь, — заметил Андрей. — Но ваши слова звучат довольно декадентски. Ведь мы — не совсем типичные представители общества, да и обстоятельства, в которых мы находимся, тоже особенные! У нас есть свои привилегии — например, мы смогли приехать сюда, чтобы расслабиться. Мы не знаем, что такое нищета или голод. А между тем рабочий класс во всем мире каждый божий день борется за существование. И у них нет времени, чтобы поваляться на травке. И они отчаянно жаждут прогресса во всех сферах жизни, который облегчил бы им жизнь. Кстати, если уж я заговорил на эту тему… — Андрей вытащил из кармана блейзера аккуратно сложенный номер «Спутника». — Вы еще не читали, Томас? Там как раз статья, о которой я вам рассказывал.

— А, ну да, вы ее так расхваливали, — ответил Томас, принимая из рук Андрея протянутую газету.

— Ой, спасибо, что просветили нас насчет тяжелых жизненных условий рабочего класса, — сказала Эмили, на что Андрей только снисходительно улыбнулся. — Так что там насчет статьи?

— Я обратился к одному из светил нашей науки, чтобы он, как настоящий маг и предсказатель, заглянул в свой хрустальный шар и рассказал нам: что ждет человечество через сто лет. Результаты — самые впечатляющие!

Томас уже нашел нужную статью и с интересом проглядывал вступительный параграф.

— Томас, читайте вслух, — попросила Эмили. — Мы все хотим услышать про это чудо.

— Хорошо, — сказал Томас, складывая газету пополам, чтобы ее было удобней держать в руках. Прокашлявшись, он начал читать: «Люди двадцать первого века. Наука, изучающая жизнедеятельность человека и продукты питания, развивается семимильными шагами. Так каким же будет человек через сто лет? С этим вопросом и обратился наш корреспондент мистер Черский к заслуженному деятелю наук… — хм, звучит впечатляюще, — к заслуженному деятелю науки, профессору Юрию Фролову. Если вкратце, смысл его ответа сводится к следующему.

— А почему меня это должно пугать? — усмехнулась Эмили. — Я и так мало ем. Впрочем, продолжайте, прошу вас.

— «Биохимики XXI века научились синтезировать углеводы и протеин, необходимые для производства продуктов нового поколения — они низкокалорийны, очень вкусны (мясо как мясо, хлеб как хлеб), но при этом занимают совсем маленький объем. Наш организм работает совершенно по-новому, благодаря особым свойствам тяжелого водорода. Принимаемый в минимальных количествах и заменяющий воду, изотоп водорода способен запустить в организме процессы, доселе неизвестные, — он полностью прекращает процесс переваривания пищи и эвакуации отходов…»

— Мамочки родные, вы хотите сказать, что через сто лет не нужно будет ждать возле дамской комнаты, если там образовалась очередь?!

— Похоже на то. Но, слушайте, самое интересное: «Именно поэтому люди будущего будут иметь рост выше среднего. Они всегда будут здоровы, даже если их возраст зашкаливает за сто лет. Пожилым предпочтительнее пить фруктовые соки и дистиллированную воду — в предписанных дозах.

— Здорово, — сказала Аннеке. — Жаль только, что никто из нас не доживет до того счастливого времени.

— Ну, может, как-нибудь доковыляем годков эдак до ста сорока, — предположила Эмили.

— «Этот процесс омоложения не произойдет одномоментно, — продолжил Томас, — и будет являться постепенным результатом действий, предпринятых государством… — вот оно, а то я все ждал, когда же они скажут об этом, — действий, направленных на улучшение здоровья населения, с упором на научные изыскания, способные остановить процесс старения.

— Упаси боже! — воскликнула Эмили. — Вот еще не хватало, чтобы какой-нибудь мужик просверливал своим рентгеновским взглядом мою одежду или, еще хуже, рассматривал мои внутренние органы. Спасибо, не надо!

— Ну, это еще куда ни шло, — сказала Эмили, мечтательно глотнув вина и устремив взгляд куда-то далеко-далеко. — Да, мне это определенно нравится — услышать, как растет трава… Вы уж простите меня, Андрей, я понимаю, что это строгая научная статья, но последний пассаж импонирует моей поэтической душе.

Андрей с улыбкой взял руку Эмили в свою:

— Не стоит извиняться. В этом мире всему есть место — и науке, и мечтам. Прелестная и абсолютно женская реакция.

Кинув недоуменный взгляд в сторону Черского, Томас продолжил:

Закончив читать, Томас отложил газету и посмотрел на остальных. Каждый из них дорисовывал в уме свою картинку несбыточного будущего.

— Ну что ж, интересно в целом, — сказала Клара.

— Мне тоже понравилось, — согласилась Аннеке. — Особенно про передачу запахов на расстоянии.

— Ну да, — откликнулась Эмили. — Если такое и впрямь будет возможно, я первая сниму шляпу. Если кто-то научится вот прямо взять этот воздух и перекачать его в Нью-Йорк, то я «за»! Первая попрошу подышать. Вы чувствуете, какой тут чистый воздух? Ммм… какое разнотравье!..

Все начали дружно втягивать носом воздух.

— Кто-нибудь хочет сигаретку? — вдруг предложил Томас.

Он пустил пачку по кругу. Все закурили.

А потом все уехали, и они остались вдвоем.

Эмили лежала на боку, лицом к Томасу. Приложив ухо к земле, она закрыла глаза, словно заснула, хотя веки ее мелко подрагивали.

Томас раскрыл старую карту, пытаясь свериться с окрестностями, пытаясь представить, что где было пятьдесят лет тому назад, когда его мать была еще совсем девочкой. Потом он зашуршал картой, чтобы сложить ее поудобней, и тут Эмили открыла глаза:

— Т-с-сс!

— А что такое?

— Да я уже почти услышала, точно вам говорю.

— Услышали что?

— Как растет трава.

Томас улыбнулся, отложил карту и растянулся на траве рядом с Эмили. Они лежали, глядя друг на друга как два заговорщика.

— Ну, слышите? — спросила Эмили.

— Что-то пока не очень.

Томас тоже приложил ухо к земле и прислушался. Но ему очень трудно было услышать, как растет трава, потому что рядом находилась Эмили. Они лежали почти лицом к лицу, и можно было отчетливо разглядеть все ее веснушки и даже поры на коже. Веснушки были прелестны — особенно те, что рассыпались по носику. Взгляд ее серо-жемчужных глаз был устремлен на Томаса, отчего у него по коже пошли иголочки.

— Я, кажется, что-то слышу, — сказал он. — Какое-то шуршание.

— Может, это и есть звук растущей травы.

— Ну и как это можно объяснить? Ведь автор этой статьи…

— Это который заслуженный деятель науки?

— Да. Он же сказал, что только через сто лет! А мы уже слышим.

— Я даже не знаю. Может, это место обладает какими-то особыми свойствами?

— Вы так думаете?

— Почему бы и нет! Может, именно тут сконцентрировано большое количество электромагнитных вибраций, о которых говорилось в статье.

— Может быть…

— Вы тоже так считаете?

— Ну, вы же сами сказали.

То ли Томасу показалось, то ли они действительно подвинулись ближе друг другу.

— Мистер Фолей.

— Да, мисс Паркер?

— А что, если я задам вам один очень страшный вопрос?

— Страшный вопрос? — Томас даже напрягся. — Про что?

— А вот про что. Что вы думаете — только честно — про мистера Черского?

Секунду назад Томас представления не имел, что за страшный вопрос она хотела задать, но это точно был не тот вопрос.

— Ну, — сказал Томас. — Мне нужно подумать…

— А вы не спешите. Подумайте хорошенько.

— Если не в общих чертах, а по конкретным наблюдениям…

— Да.

— Тогда мне показалось, что ему не очень-то понравилось, когда вы не поехали с ним в Брюссель, а вместо этого остались со мной.

— Неужели вы заметили?

— Этого нельзя было не заметить.

И действительно — десять минут назад Андрей сказал, что ему пора уезжать: он должен вернуть машину в посольство до четырех. Он полагал, что Томас и Эмили к нему присоединятся. Но Эмили отказалась, заявив, что ей и тут хорошо и что два часа для такого удовольствия мало, и вообще — у нее выходной, и что ей делать в Брюсселе? Андрей был не очень доволен таким положением вещей, но кто он такой, чтобы приказывать Эмили, поэтому он ограничился одним-единственным вполне резонным вопросом: каким образом Эмили с Томасом будут добираться до Брюсселя? Решение было найдено почти сразу: Клара с Федерико, которые спешили на вечернюю смену, предложили оставить свои велосипеды Томасу и Эмили, а они, мол, поедут с Андреем. Пусть Эмили, Томас и Аннеке прокатятся втроем до Брюсселя! Сказать, что Андрей был недоволен — значит, не сказать ничего. Но скрепя сердце он согласился. Эмили такая — всегда своего добьется! Андрей, Клара и Федерико отправились в сторону моста, а Аннеке вызвалась их проводить, чтобы Федерико не сильно обижался на нее. Перед уходом Клара потихоньку наклонилась к Томасу и сказала ему на ушко:

— Вы не волнуйтесь, ей нравитесь только вы, — после чего Клара побежала догонять остальных.

Какое-то время Томас обескураженно смотрел им вслед, пока их фигурки не растворились в солнечной дымке.

— …Я бы даже взял на себя смелость предположить, — сказал Томас, понимая, что слишком много на себя берет, — что мистер Черский влюблен в вас.

— Правда? У вас и впрямь сложилось такое впечатление?

— Да.

— Боже, вы меня просто ошарашили. И что вы мне посоветуете по этому поводу?

— А что я могу вам посоветовать? Если честно, я ему не очень доверяю. Эмили, вы же не будете столь опрометчивы и не броситесь к нему в объятья?

Слова вырвались сами собой, но, к счастью, Эмили не обиделась:

— Я и не собиралась этого делать.

Она привстала, опираясь на локоть, и сказала серьезно:

— Знаете, что бы там про меня ни думали, я не нуждаюсь ни в чьей опеке, и я хочу, чтобы вы это хорошенько усвоили. Я большая девочка и в состоянии сама позаботиться о себе. И не надо меня ни от чего оберегать. И, если уж совсем честно, мне это даже будет неприятно.

Томас покорно кивнул. Тон, которым она это сказала, задел его за живое, но Эмили бесполезно перечить.

— И, кстати, — добавила она, — я, пожалуй, соглашусь с вами. Я тоже не очень доверяю Черскому.

Поставив точку на этом разговоре, девушка растянулась на траве и закрыла глаза. Через минуту Томас тоже лег.

— А вы никогда не хотели завести семью? — вдруг спросила Эмили.

— Вообще-то я женат. То есть в техническом смысле этого слова.

— Вы очень странно выражаетесь, — заметила Эмили. — Что значит: «в техническом смысле»?

— Ну, у меня в Лондоне есть жена и ребенок. Но наш брак разрушен.

Для него самого эти слова прозвучали так странно…

Если бы он сказал их ранее, на концерте (как и планировал), то это было бы ложью. Но прошло девять дней, и вот уже он рассказывает о разрушенной семье и знает, что это чистая правда. Произнеся это «разрушена», он словно подвел черту, после которой уже не было возврата в прошлое.

— Это произошло давно, — прибавил он (что было уже неправдой, но — такова необходимость!), — но мне по-прежнему больно думать об этом (а вот это — чистая правда!).

— И что пошло не так? Извините, что спрашиваю.

— Моя жена изменила мне.

— Ох, простите, я, кажется, разбередила вашу рану.

— Ничего страшного. Я никому не говорил, и я даже рад… то есть мне почему-то захотелось сказать именно вам. Мне кажется, между нами завязывается… некоторая симпатия, что ли.

— Ой, вы определенно заразились этой теорией электромагнитных вибраций, — поморщилась Эмили. — А вы знаете, с кем она вам изменила?

— Да. С соседом. В какой-то степени это и моя вина. Я мало уделял ей внимания.

— Ну, знаете ли, это вряд ли ее оправдывает.

— Согласен. Нет, она правда была несчастлива со мною! Если б вы только видели этого соседа… Только от большого отчаяния можно с таким связаться.

— И как вы отреагировали? Вы же как-то отреагировали?

— Никак. А что я мог поделать?

— Дали бы в нос. Не жене — соседу, конечно.

Томас горько рассмеялся:

— И что бы это изменило?

— Ну, вам бы стало легче. И ваша жена осознала бы, что вы ей не безразличны. И этот ваш сосед перестал бы вести себя по-свински и потом сто раз подумал бы, прежде чем приставать к чужой жене! И никто бы вас не посадил за это. У нас в штате Висконсин именно такие законы.

Томас покачал головой:

— Да нет, это не совсем мой стиль.

— Ну, значит, вам пора его пересмотреть.

Эмили вдруг села, крепко обхватив руками колени. Наморщила лобик, словно подбирая слова, а потом сказала:

— И вообще, порой мы сами себя не знаем. Не знаем своей истинной природы, пока не случится нечто такое, что откроет нам глаза на самих себя. Например, мой отец. Я не знаю более доброго и тихого человека, чем он. Он у меня ученый. И если в нем есть какая-то страстность, то это касается только его работы, его лаборатории. Так вот, много лет назад, мне тогда было десять-одиннадцать, мы пошли втроем в лесной поход. Я, папа и моя сестра Джоанна, она младше меня на три года. Там, в лесу, было очень красиво, но приходилось часто перебираться через камни, и мы с Джоанной очень устали. И где-то в полдень мы сделали привал, чтобы отдохнуть и поесть — отец прихватил с собой кое-какую еду. Я примостилась со своим бутербродом на высоком камне, а Джоанна села прямо на землю возле упавшего дерева. Оно уже было трухлявое и пустое внутри. И вот мы сидим, едим, все здорово, и вдруг мой отец схватил толстую палку и стал медленно подкрадываться к Джоанне. И палка была такая крепкая — прямо как бейсбольная бита! И у него был такой взгляд — я в жизни его таким не видела. Он не сводил глаз с краешка этого упавшего дерева, возле которого примостилась Джоанна. А потом он подошел и со всей силы ударил по земле, прямо рядом с Джоанной. И раздался такой жуткий звук — его невозможно представить, только если ты сам не был там и не слышал собственными ушами… Змеиный вой, я даже не знаю, как сказать… Но мой отец на этом не остановился — он снова размахнулся и все бил и бил это существо, пока от него не осталось сплошное месиво. Джоанна орала как полоумная и сразу же убежала оттуда и прижалась ко мне, дрожа от ужаса. И мы смотрели на отца и не могли поверить собственным глазам. Это был совершенно другой человек, как будто до этого мы никогда его не знали. Его лицо было искажено гримасой, и он тяжело и часто дышал. И в нем было… — вам это покажется странным, что я так говорю, но когда я вспоминаю эти мгновения, то понимаю, что другого слова не подобрать — в нем было столько исступления… Понимаете? Это было сродни экстазу, словно он находился в каком-то измененном состоянии — там, где до этого ему никогда не приходилось побывать. И он все бил и бил палкой это существо, пока оно не умерло!

Пораженный ее рассказом, Томас онемел.

— Так что же это было? — сказал он после долгой паузы охрипшим от волнения голосом.

— Полосатый гремучник. Один из двух смертельных видов змей, что водятся в наших лесах. И змея была огромной, длиной в пять футов, и даже больше.

— Вы думаете, что змея могла укусить вашу сестру?

— Кто знает. Мой отец не собирался проверять, пока она подползет ближе. Потому что, если бы она укусила Джоанну, то сестра бы умерла. Поэтому отец сделал то, что сделал бы любой на его месте — он убил, защищая тех, кто был ему дорог больше всего на свете. Он…

Эмили замешкалась, пытаясь подобрать единственно верные слова, а затем произнесла — угрюмо, с нажимом на каждый слог:

— Он сделал то, что до́лжно.

Еще немного подумав, она добавила:

— Думаю, он и сам не представлял, что способен на такое. Во всяком случае, с тех пор он сильно изменился. Потому что узнал правду о самом себе. И мы с сестрой — тоже. Теперь мы знали, на что способен наш отец.

Эмили обмерила Томаса долгим испытующим взглядом — тот не выдержал и отвел глаза.

— И вот с тех пор я твердо уверовала, — продолжила Эмили, — что когда дело доходит до защиты самого дорогого для тебя — будь то семья, дети или страна, где ты родилась, — нет таких границ, которые ты не способен переступить.

Она улыбнулась какой-то странной, пугающей улыбкой и твердо заключила:

— Так что вам точно следовало врезать вашему соседу по носу!

Лютики и впрямь были высокие — по самый пояс. Томас медленно шел через поле: ему необходимо было побыть одному, побродить тут… Он направлялся к тому месту, которое было отмечено на карте крестиком.

Край поля был огорожен колючей проволокой, растянутой между деревянными столбами. Низко пригнувшись, Томас пролез под проволокой и пошел дальше. Земля под ногами ребрилась, словно когда-то, давным-давно, ее вспахивали плугом. Если верить карте, здесь должно находиться открытое поле, но уже со всех сторон наступал лес. Томас знал, что находится совсем рядом от того места, где стояла ферма его дедушки.

Вдруг за спиной послышались шаги, и Томас обернулся. Это была Аннеке.

— Привет, — сказал Томас.

— Привет. Ничего, что я пошла за вами?

— Конечно. Я рад.

На самом деле Томас предпочел бы сейчас одиночество. Слишком много впечатлений для одного дня. Все это было так неожиданно — рассказ Эмили потряс его до глубины души, он совершенно не ожидал от нее такой глубины эмоций. Нужно было как-то переварить все это, но еще он должен выполнить просьбу своей матери — обойти эти места, ведь не может такого быть, чтобы не сохранилось ни одного напоминания об их семейной истории! А тут еще Аннеке, девушка в светло-голубом платье — том самом, в котором она была, когда они катались на аттракционах, а потом пошли в «Обербайерн»… Аннеке стояла так близко к нему и как будто ждала чего-то. Даже без Клариной подсказки было ясно, что Аннеке привела Федерико просто так, для отвода глаз. Ей был нужен только Томас, и он чувствовал это остро, как никогда. Пылкая, юная, красивая — бесценный дар, а не девушка! Но что-то останавливало Томаса, какой-то внутренний голос.

— Вы ведь не просто так привели сюда всю компанию, — сказала Аннеке. — Есть какая-то важная причина. Здесь произошло что-то важное?

— Да. Она тут жила когда-то. Моя мама.

— Прямо тут?

— Да, думаю, что мы стоим на том самом месте, где когда-то был ее родительский дом. — Как вы думаете, можно найти хоть какие-то следы? Неужели ничего не осталось?

— Я не знаю. Мне кажется, можно попробовать. Так что же случилось?

— Дом сожгли немцы.

Томас двинулся в сторону деревьев, глядя под ноги. Аннеке шла следом.

— Немцы пришли сюда в августе тысяча девятьсот четырнадцатого. Они практически уничтожили два города поблизости — Ааршот и Левен. В Ааршоте расстреляли много народу, включая бургомистра, его сына и многих его родственников. А в Левене…

— Да, я знаю. Они еще и городскую библиотеку уничтожили. Сотни тысяч томов. Это была громкая история.

— Да. И в какой-то из дней, когда немцы ворвались в Ааршот, они согнали жителей и заставили их топать на юг, в сторону Левена. Это была абсолютно бессмысленная затея — мне кажется, они просто таким образом измывались над людьми. И вот, все они проходили где-то здесь. Родители моей мамы знали, что их проведут по этой дороге, и они знали, что их ждет. Немецкие солдаты зверствовали — убивали мужчин, особенно молодых. Так, на всякий случай, потому что те могли оказать сопротивление. А женщин они… ну, в общем… это был кромешный ад. Что до нашей семьи… Мужчины решили, что бабушка с мамой должны попытаться уехать отсюда. Хотя для бабушки это было — как с мясом себя оторвать. Но мужчины решили, что надо бежать, и лучше всего — в Англию. И вот, можете себе такое представить: ночью они сели на велосипеды и уехали. Я не знаю, как уж они добирались, потому что моя мать никогда мне об этом не рассказывала. Я знаю лишь, что в Лондоне они оказались только через два месяца.

— А ваш дедушка? Он сумел спастись?

— Нет. Мама больше никогда не увидела ни его, ни своих старших братьев.

Томас растерянно оглянулся вокруг. Куда все делось? Быльем поросло.

— А ваша мама рассказывала, как она тут жила?

— Да не особо. В то время она была совсем ребенком. Она только говорила, что была тут счастлива. Отец ее содержал семью в достатке. Она ходила в школу в Вийгмаале. Путь туда лежал вдоль реки. Еще она вспоминала, как ездила на ярмарку в Левен. Где-то здесь, — Томас обвел рукой небольшую площадку, — где-то здесь был сеновал, она забиралась наверх с соседским мальчиком по имени Лукас, и они играли там в жару. Как сложилась его дальнейшая жизнь — она не знает.

— Может, все-таки попробовать поискать? — Аннеке опустилась на колени, раздвигая руками траву. — Ведь что-то должно было сохраниться — остатки фундамента хотя бы.

— Да нет. — Томас грустно покачал головой. Он потянул Аннеке за руку, заставив ее подняться. На мгновение его накрыло чувственной волной — такая у нее была теплая ароматная кожа… — но нет, нельзя, нехорошо!

— Искать бесполезно. Пойдемте. Грустно тут находиться.

На обратной дороге они остановились среди лютиков, и Томас протянул Аннеке фотоаппарат, попросив сфотографировать его для матери. Аннеке стояла спиной к солнцу, и вокруг ее волос светился золотой ореол, а лицо оставалось в тени. Тишину разорвал глухой рев самолета, заходившего на посадку в Мельсбреке. Аннеке навела на Томаса фотоаппарат, и тот постарался улыбнуться…

Давненько он не ездил на велосипеде. В последний раз это было в детстве, и он всегда катался один — братьев и сестер у него не было, друзей тоже. Томас помнит, как он крутил педали, носился по проселочным дорогам возле Лезерхеда. А потом пришла война…

Сегодня же он боялся ударить в грязь лицом, боялся, что девушки его обгонят. Но опасения оказались напрасными. Дорога оказалась ровной, без горок и спусков, и ехать было легко. Даже когда они уже въезжали в пригород Брюсселя, Томас все еще был полон сил, и ему хотелось мчаться дальше!

В этой прогулке был еще один плюс — очень хорошо думалось. Мимо проплывал однообразный пейзаж, зато память отчетливо вычленила все события сегодняшнего дня, вплоть до каждого жеста, мелких мизансцен и своей особой, не лишенной очарования, фабулы. Как просто ему далось признание, сделанное Эмили, — «наш брак разрушен»! Правда озвучена, и ему уже не отвертеться. И еще: сегодня с ним произошло нечто удивительное. Тревога и подавленное настроение, с которыми он жил всю последнюю неделю, вдруг куда-то улетучились. Осталась обида, легкая растерянность после измены Сильвии, но Томас больше не чувствовал себя размазанным по стенке. Напротив — удивительное дело, — он вдруг почувствовал себя свободным. Может, это был не удар под дых, а предоставленная возможность жить дальше? Разве в последнее время он не тяготился браком? Разве не хотел раздвинуть прутья клетки, в которую сам себя и загнал? И вот — ему дан шанс: все начать сначала. Да, будет больно, тяжело! Он, конечно же, привязан к Сильвии и дочке, и печать о разводе еще долго будет жечь, как клеймо. Но ведь пути к отступлению нет! Посетив места, где когда-то жили его предки, и не обнаружив там ничего, Томас получил хороший урок: бесполезно ловить прошлое за хвост, возвращаться туда, где ты был когда-то счастлив — выискивать какие-то жалкие осколки. Все же его мать права.

Что было — то прошло.

На повороте впереди показался Атомиум. Обогнав Томаса, Эмили с Аннеке ехали впереди, а в воздухе между ними, словно инопланетные корабли, идущие на посадку, сверкали великолепные шары Андре Ватеркейна. Закатные лучи, преломляясь о причудливые металлические изгибы и эллипсы, серебряными волнами накатывались на макушки деревьев. Томас притормозил, завороженно всматриваясь вдаль. Он знал, что именно так и выглядит его будущее, прежде невозможное, а теперь явившее себя во всем великолепии — оно манило его и дразнило своими фантастическими образами. Это был пророческий закат, перемешанный с рассветом, и все вместе — это было его будущее, которое он проживет уже как современный человек: либо тут, в Европе, вместе с Аннеке, или, может быть, в далекой Америке, если его позовет Эмили — отчаянная девушка, девушка-ртуть. Нужно просто сделать правильный выбор.