Что было, то прошло
Когда в 1914 году мать вывезла ее из Бельгии и они поселились в Лондоне, имя ее писалось уж слишком заковыристо: Marte Hendrickx. Поэтому ее мать упростила на английский лад. А после замужества в 1924 году стала уже Мартой Фолей. Странное имя все равно осталось, и все замужество — более тридцати лет — она жила с ним, но фамилия все-таки была нормальная! А теперь человек, чью фамилию она носила, умер, и одиночество обострилось с новой силой.
Как раз в эту минуту Марта Фолей (я это или не я, думалось ей) сидела под навесом автобусной остановки. Так, тридцать две минуты двенадцатого. Автобус прибудет через одиннадцать минут. У Марты такой характер — уж лучше подождать, но прийти пораньше.
Ей пятьдесят три. В сентябре исполнится пятьдесят четыре. При желании и приложив небольшие усилия, Марта могла бы казаться вполне себе красивой женщиной, но вместо этого она одевалась строго, «по возрасту», не закрашивала седину и делала себе матронистую строгую прическу (прямо как королева-мать). Марта полностью отказалась от косметики, хотя иногда пудрилась и, что было совершенно бездумно с ее стороны, красила губы ярко-красной помадой. Во всем же остальном она была чистая матрона. «В конце концов, я уже бабушка, — рассуждала Марта. — Следует соответствовать».
Она сидела на скамейке, озирая безмятежный пейзаж вокруг: волнистую ленту дороги и старый парк, здесь, на окраине городка Лезерхед. В небольшом отдалении вздымались зеленые бархатные холмы графства Суррей. Как и любое воскресное утро в английской провинции, это утро было таким тихим, что закладывало уши.
Автобус придет минут через шесть. Марта вытянула ноги перед собой и блаженно вздохнула. Она так любила эту английскую тишь, и все не могла ею надышаться…
Пять минут первого. Томас подошел к домашнему бару, налил себе виски, добавив немного содовой из сифона. Для Сильвии и своей матери он наполнил два бокала коричневого шерри.
— Прошу вас, мама, это вам, — сказал он, поставив бокал перед Мартой.
Вошла Сильвия, на ходу поправляя волосы. Она хлопотала на кухне — запеченное мясо уже почти готово, осталось только добавить подливку.
— Как поживаете, миссис Фолей? — промолвила Сильвия и наклонилась, чтобы поцеловать свекровь в припудренную щечку. — Утренние автобусы ходят по расписанию? Вот купим машину, и Томас будет забирать вас прямо из Лезерхеда. Такие долгие поездки для вас утомительны.
— Что вы, напротив, мне нравится путешествовать.
— И это правильно, что мама сама себя обслуживает, — сказал Томас.
Миссис Фолей укоризненно посмотрела на сына:
— Ты так говоришь, как будто я уже дряхлая старуха. Вот подожди лет двадцать, а там посмотрим.
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно произнес Томас. — Просто я не думаю, что машина появится так уж скоро. Нам еще выплачивать за дом.
— Что ж, очень разумное вложение денег, — сказала миссис Фолей, окидывая взором комнату. — У вас очень красивый и уютный дом.
Потом возникла долгая пауза — было слышно, как громко тикают каминные часы. Не зная, как еще поддержать разговор, Томас с тоской посмотрел на журнальный столик, где был отложен сегодняшний номер «Observer». Он едва успел его пролистать, хотя там было много всего интересного и парадоксального. Во-первых, сама передовица: яркая, эмоциональная статья Бертрана Рассела в защиту кампании по ядерному разоружению. На следующей странице поставили редакционный материал, написанный в более взвешенном, выдержанном стиле. Автор этой статьи, полемизируя с предыдущей, утверждал, что в порыве запретить распространение ядерного оружия не стоит забывать об огромной пользе ядерной энергии — ведь именно она является дешевым, не загрязняющим окружающую среду источником электричества. Томас еще не решил, с какой из спорящих сторон он готов согласиться. Эх, неплохо было бы перетереть эту тему с кем-нибудь из коллег — да хотя бы с тем же Виндрашем или Трейсперселем! Где-нибудь в столовой, во время обеденного перерыва. С Сильвией бесполезно говорить о политике, потому что у нее нет собственного мнения на этот счет. Да и как можно требовать этого от женщины. Томас и сам не был большим экспертом в области международных отношений, и уж тем более — в области ядерной физики, но он остро ощущал, что это очень важно: находиться в курсе дел. Поэтому он старался много читать на эту тему, ежедневно восполняя пробел за пробелом. Ему очень хотелось верить, что где-то там, за пределами тихого и вязкого, как болотце, Тутинга, есть огромный бушующий мир идей, где все постоянно движется, меняется, совершаются открытия, где одна идея опровергает другую. И этот мир беспрестанно спорит сам с собою, раздувая пламя важного, большого разговора. И, кто знает, может быть, в один прекрасный день в этот хор голосов добавится и его скромный голос — голос Томаса Фолея.
— Ой, я забыла почистить морковь для гарнира, — сказала Сильвия, отставив бокал.
Она хотела было встать из-за стола, но Томас остановил ее:
— Сиди. Я сам.
Он быстро поднялся с места и вышел из комнаты.
Оставшись наедине, Сильвия и миссис Фолей почувствовали некоторую неловкость. Чтобы как-то заполнить паузу, обе пригубили еще вина.
— Какая прелестная фотография, — с наигранной живостью сказала миссис Фолей, кивнув в сторону каминной доски, на которой стояло последнее фото Джил, вставленное в березовую раму. Оно было сделано в фотоателье на Хай-стрит пару недель назад и только вчера утром доставлено на дом посыльным. Малышка Джил сидела на овечьей шкуре. Глаза девочки сияли, а на лысой головке красовался кружевной капор. Фото было черно-белым, но фотограф аккуратно добавил румянца на щечках.
— Такая вырастет красавица, — с уверенностью произнесла миссис Фолей.
— Вы думаете? — Сильвия зарделась, скромно опустив глаза.
— Да-да, ты посмотри. Она вся в тебя. У нее будет такая же персиковая нежная кожа. Вот если б она уродилась в Томаса, хлопот бы не обобрались! У него в юности была ужасная кожа, просто кошмар. Да у него до сих пор вскакивают на лице прыщи. Это по отцовской линии.
Миссис Фолей была человеком прямолинейным. Жизнь многому ее научила, но тактичности — нет.
— Малышка спит? — спросила Марта.
— Да. Пойду, взгляну: как там она.
Сильвии очень хотелось вышмыгнуть из комнаты под любым предлогом, и тут как раз еще в прихожей зазвонил телефон.
— Ой, извините, я сейчас.
Звонила Гвендолин, мать Сильвии, проживающая в Бирмингеме. Томас, который в этот момент чистил на кухне морковь, выглянул в коридор и шепотом попросил:
— Скажи, пусть перезвонит.
Но Сильвия уже покорно внимала щебету в трубке, и Томас обиделся. Когда они вернулись в гостиную, Томас понял, что был не прав.
— Простите, ради бога, — сказала Сильвия, выкладывая тушеные овощи на тарелку свекрови, — но звонила мама и вконец меня расстроила.
— Ой, только не клади мне много картошки, — предупредила мисс Фолей. — Я и так еле застегнула пояс, а если наемся, то вообще не смогу дышать.
— Что там у них стряслось, дорогая? — спросил Томас.
— Да кузина Беатрикс…
Всякий раз, как скажут «кузина Беатрикс» — жди интересных новостей! Из всех родственников Сильвии, Беатрикс была самой колоритной (и наименее ими уважаемой) персоной. Беатрикс жила эмоциями и вечно бросалась в какое-нибудь новое любовное приключение, хотя у нее была годовалая дочь. Сильвия с Томасом частенько на пару перемывали ей косточки, когда на горизонте всплывала какая-нибудь очередная скандальная история. Но хотя они оба посмеивались над ней, в душе очень даже ей завидовали.
— Ой, только не говори, что она бросила своего старика-канадца и наметила себе очередную жертву, — сыронизировал Томас. — Я знал, что этот роман не протянет и пары лет.
Но оказалось, что новость очень даже трагическая.
— Да она в аварию попала, — сказала Сильвия. — Притормозила у развилки, чтобы повернуть, и ей в хвост врезался грузовик.
— О, господи, — выдохнул Том. — Сильно пострадала?
Сильвия грустно кивнула:
— Перелом шейных позвонков. Бедняжка — она в больнице, и это на несколько месяцев точно.
Все трое грустно замолчали, переваривая новость.
— Спасибо, что хоть осталась жива, — сказала, наконец, миссис Фолей.
— Да, слава богу, — согласилась Сильвия.
Печальная пауза возобновилась. Потом Томас произнес:
— Давайте поблагодарим Господа.
— Да, ты прав, — ответила Сильвия, молитвенно сложив руки и закрыв глаза. Остальные двое последовали ее примеру:
— Что бы ни ниспослала нам судьба, за все мы должны быть благодарны Господу нашему…
— Аминь, — заключили Томас и его мать.
Все снова стали есть. И оказалось, что все темы для разговора исчерпаны.
— Какие очаровательные у вас салфетки, — заметила миссис Фолей. — Кажется, тут изображены альпийские пейзажи?
— Угу, — промычал Томас, не отрываясь от еды.
— Я купила их в Базеле, — сказала Сильвия. — Правда, я привезла оттуда сувенир, которому вообще цены нет.
Сильвия лукаво посмотрела на Томаса, но он так был занят поеданием пастушьего пирога, что пропустил этот комментарий мимо ушей.
Сильвия обиженно задержала взгляд на муже. Тот старательно нанизывал еду на вилку, макая ее в соус. Такое безразличие задевало, и Сильвия сейчас испытывала смятенное чувство — любовь, но одновременно и тревогу. Ведь она доверила этому человеку свою судьбу. В последнее время ей казалось, что их брак был ошибкой…
До замужества у Сильвии было не так много романов, и все они заканчивались печально. Замуж за Томаса она вышла поздно, в тридцать два. До тридцати жила с родителями в Бирмингеме, и потратила, по ее собственному мнению, лучшие годы совсем не на того человека. На какого-то коммивояжера с севера Англии, многим ее старше. Мало того, Сильвия успела с ним обручиться. Они познакомились в кафе торгового центра. Сильвия даже помнит, что это была пятница. Он подсел к ней, и они разговорились. А потом он заплатил за ее кофе с эклером. После той первой встречи они не виделись несколько месяцев, но завязалась страстная переписка, за которой, наконец, последовала вторая встреча (на этот раз — в кофейне) и предложение руки и сердца. Даже теперь Сильвия удивлялась: как можно быть такой дурочкой! Они продолжали видеться два-три раза в год. Письма скрашивали разлуку, но приходили все реже и реже. И, наконец, однажды, когда Сильвия пришла на почту за очередным письмом и вскрыла конверт, внутри она обнаружила записку от анонима, в которой сообщалось, что ее «жених» давно имеет семью и троих детей. А таких невест у него — пруд пруди по всей стране.
Сильвия впала в продолжительную депрессию. Доктор прописал ей свежий воздух и подвижный образ жизни. Летом 1955 года родители помогли ей купить поездку в Швейцарию, где предполагался пеший поход в Альпы. Попутчицами Сильвии были две молодые женщины, чьи отцы почему-то оказались подчиненными ее отца. Сильвия знать не знала этих девиц, и, по правде говоря, они не очень-то ей понравились. Но, как оказалось, нет худа без добра. В конце поездки все втроем они остановились на несколько дней в Базеле. Там они решили немножко покуражиться и отправились в винный погребок, где и познакомились с Томасом. Надо же — англичанин, и определенно холостой, уж если путешествует один, — как это было кстати! Молодой человек с радостью присоединился к их компании. Томас отличался обворожительными манерами, да и кто бы мог устоять перед мужественной линией его подбородка? Одна из подруг сказала, что в его светло-голубых глазах (прямо как у Гари Купера) можно утонуть. Вторая настаивала, что он — вылитый Дерк Богарт. Сильвия ничего такого не заметила, но зато почувствовала, что из Томаса получится хороший муж. После нескольких дней женского соперничества победила Сильвия. Правда, на этот раз она была осторожна и не стала форсировать события. По возвращении домой она еще несколько месяцев очень сдержанно принимала ухаживания Томаса, хотя в душе уже все решила. Наконец-то ей повезло. Ее будущий муж работал в Центральном управлении информации, на довольно престижной работе, имел приличное жалованье. Да и переезд в Лондон обещал стать настоящим праздником.
Голос миссис Фолей вернул Сильвию к реальности.
— Простите, миссис Фолей, вы что-то сказали?
— Я спросила, — повторила миссис Фолей, промокнув губы клетчатой бумажной салфеткой, — будете ли вы забирать отжимную машину. Я почти ею не пользуюсь. Многие считают такие приспособления старомодными, но как раз они-то и есть самые надежные. Тем более что с рождением малышки у вас теперь много стирки.
— Как это мило с вашей стороны, — ответила Сильвия. — Дорогой, что скажешь?
Потом проснулась Джил, и Сильвия отправилась наверх, чтобы покормить ее. Томас налил матери чашку чаю, и они вдвоем вышли в сад. Сквозь гущу облаков пробивалось полуденное солнце, и было достаточно тепло. Они присели за столик из кованого железа — Томас купил его прошлым летом, поддавшись порыву. Он намеревался заняться садом и все тут обустроить. Чтобы сидеть на солнышке, читать газеты и приглядывать за дочкой, играющей в песочнице, — до сих пор недостроенной, кстати. До сада у него тоже не дошли руки.
— Тебе надо привести все здесь в порядок, — с укором сказала ему мать.
— Да, я знаю.
— А это что за канава?
— Я хотел сделать прудик и запустить туда золотых рыбок.
— Ты еще собирался выращивать овощи.
— Обязательно. Посажу картошку и бобы. Просто еще рано.
Потом он рассказал матери про свой визит к мистеру Куку, про мистера Свейна и мистера Эллиса из Министерства иностранных дел. И что его хотят отправить на шесть месяцев в Бельгию.
— А как же Сильвия?
— Я ей еще не говорил. Нужно выбрать удобный момент.
— А вы можете поехать все вместе?
— Это предполагается. Но я не уверен. Не думаю, что там будут такие же комфортные условия для проживания. Фактор немаловажный.
Миссис Фолей укоризненно погрозила пальцем:
— Не смей унижать ее, Томас. Ты должен быть хорошим мужем. Вот все это (она махнула рукой куда-то вдаль, за пределы их дома и садика, недостроенного прудика и сарая, в котором Томас хранил незамысловатый садовый инвентарь, куда-то в сторону железнодорожной насыпи и унылой равнины Тутинга) — здесь все для нее чужое. Только представь, каково оказаться вдали от родителей, рядом с мужчиной, который не ставит тебя ни в грош!
Томас прекрасно понимал, что сейчас мать говорит не о нем, а о своих отношениях с покойным мужем. Ему только этого не хватало…
— Ты знаешь, что у твоего отца были романы на стороне?
— Да, ты говорила.
— И я все это сносила. Хотя мне было не все равно.
Миссис Фолей зябко поежилась, кутаясь в шаль:
— Ну, все, пойдем в дом, становится холодно.
Миссис Фолей хотела было подняться из-за стола, но Томас остановил ее:
— Мама, я ведь буду в Брюсселе. Оттуда рукой подать до Левена, до того места, где ты родилась. Это в полутора часах езды. Я туда обязательно загляну. Я знаю, что того дома больше нет, но можно хотя бы посмотреть, поговорить с людьми, пофотографировать.
Миссис Фолей резко поднялась со своего места:
— Нет, прошу тебя, не надо! Мне это ни к чему. Я и думать-то об этом перестала. Что было, то прошло.
