Глава 17
В тот вечер, ложась спать, я пребывал в некотором смятении, но проснулся на следующее утро с ощущением снизошедшего на меня покоя, словно с моих плеч сняли тяжкий груз, и, когда, одевшись, снова подумал о неожиданном повороте в своей судьбе, испытал заметное волнение.
Большую часть того утра припоминаю смутно. Отчетливо помню лишь, что мною овладела мысль в оставшееся время сделать как можно больше из запланированного на следующие несколько дней и что поступить иначе представлялось мне непорядочным. Очевидная нелогичность подобной позиции почему-то не смущала меня, и после завтрака я с небывалым рвением принялся за работу: носился вверх-вниз по лестницам, понукая шоферов, ездил куда-то по запруженным людьми улицам. И хоть сегодня это кажется бессмысленным, должен признать, что, садясь за обеденный стол вскоре после двух часов дня, я испытывал немалую гордость опою, что в какой-то мере выполнил большую часть намеченного.
И в то же время, оглядываясь назад, я с изумлением понимаю, что оставался при этом на удивление отстраненным от всех своих дел. Пока метался но международному сеттльменту, беседуя со множеством наиболее известных горожан, в глубине души я потешался над серьезностью, с какой они старались отвечать на мои вопросы, над их жалкими потугами помочь мне. Потому что на самом деле, чем дольше я пребывал в Шанхае, тем больше презирал так называемых лидеров местного сообщества. Почти каждый день мне открывались новые факты, свидетельствовавшие в лучшем случае об их нерадивости и коррумпированности. В то же время ни разу со времени приезда сюда я не встретился с выражением честною стыда, с признанием тою, что, если бы не увиливание от своих обязанностей, не политическая близорукость, а зачастую и просто бессовестное поведение ответственных лип, кризис никогда не достиг бы нынешнего уровня.
В какой-то момент я оказался в клубе «Шанхай» на встрече с тремя известными представителями местной элиты и, лишний раз убедившись в их пустом самомнении, в том, что они начисто отрицают свою вину в нынешнем заслуживающем сожаления развитии событий, испытал радостный подъем оттого, что мне больше никогда не придется общаться с подобными людьми. В такие минуты мне казалось, что я принял верное решение, что убеждение, разделявшееся здесь, судя по всему, всеми и каждым – будто за разрешение этого кризиса я один несу всю полноту ответственности, – не только необоснованно, но и заслуживает крайнего презрения. Я воображал, какое изумление – а потом гнев и паника – отпечатается на липах этих людей, когда они узнают о моем исчезновении. И надо признать, мысль об этом приносила большое удовлетворение.
Позднее, во время обеда, я поймал себя на том, что вспоминаю последнее свидание с Дженнифер в тот солнечный день в ее школе. Мы смущенно сидели в креслах в гостиной, солнце играло на дубовых панелях, и в окне за спиной Дженнифер я видел заросшую травой лужайку, спускающуюся к озеру. Я уже говорил, что девочка молча слушала, когда я пытался объяснить ей необходимость своего отъезда и необыкновенную важность работы, предстоявшей мне в Шанхае. Время от времени я делал паузы, ожидая ее вопросов или по крайней мере каких-нибудь замечаний. Но всякий раз она лишь серьезно кивала и ждала продолжения. В конце концов, сообразив, что начинаю повторяться, я спросил:
– Ну, Дженни, что скажешь?
Не знаю, чего я ожидал, но, посмотрев на меня еще несколько секунд без всякого гнева, она ответила:
– Дядюшка Кристофер, понимаю, от меня мало пользы, но это потому, что я еще мала. Как только стану старше, а это уже скоро случится, я буду помогать тебе. Я смогу тебе помочь, обещаю. А ты, пока будешь в отъезде, помни обо мне, пожалуйста. Помни, что я здесь, в Англии, и что я буду помогать тебе, когда ты вернешься.
Это было не совсем то, чего я ожидал, и, хотя после приезда в Шанхай нередко раздумывал над ее словами, я все еще не совсем понимаю, что она хотела дать мне понять в тот день. Неужели, несмотря на все сказанное мной, она не верила в успех моей миссии? Неужели думала, что мне придется, вернувшись в Англию, еще много лет продолжать трудиться над ее выполнением? Впрочем, скорее всего то были просто слова смущенного ребенка, изо всех сил старавшегося не выдать своего огорчения, и бессмысленно подвергать их глубокому анализу. Однако, сидя в тот день за обедом в ресторане отеля, я снова поймал себя на том, что думаю о нашей последней встрече.
Когда я заканчивал пить кофе, подошел портье и сказал, что меня срочно просят к телефону. Он проводил меня в будку, находившуюся на площадке при выходе из ресторана, и после недолгих пререканий с оператором я услышал голос, показавшийся мне смутно знакомым.
– Мистер Бэнкс? Мистер Бэнкс? Мистер Бэнкс, я наконец вспомнил.
Я молчал, страшась, что, пророни я хоть слово, это сорвет наши с Сарой планы. Но тут человек произнес:
– Мистер Бэнкс? Вы меня слышите? Я вспомнил нечто важное. О доме, который нам не удалось в свое время обыскать.
И я понял, что это инспектор Кун. Его голос, хоть и хриплый, звучал на удивление молодо.
– Инспектор, простите меня. Вы застали меня врасплох. Прошу вас, говорите, что вы вспомнили?
– Мистер Бэнкс, порой, когда я позволяю себе выкурить трубочку, это освежает память. Многое из того, что было давно забыто, оживает перед глазами. Поэтому я решил еще один раз, последний, предаться греху и вспомнил кое-что, что сказал нам тогда подозреваемый. Дом, который мы не смогли обыскать. Он находится прямо напротив дома человека по имени Ян Чень.
– Ян Чень? Кто это?
– Понятия не имею. Большинство бедняков не знают названий улиц. Они называют адреса по опознавательным знакам. Дом, который нам не дали обыскать, находится напротив дома Ян Меня.
– Ян Чень. Вы уверены, что это правильное имя?
– Да, уверен. Я очень ясно видел прошлое.
– Это распространенное имя? Скольких людей в Шанхае могут так звать?
– К счастью, подозреваемый сообщил нам еще одну деталь. Этот Ян Чень слепой. Дом, который вы ищете, находится напротив дома слепого Ян Ченя. Конечно, этот человек мог переехать или умереть, но если вам удастся выяснить, где он жил в то время…
– Разумеется, инспектор. Это чрезвычайно важная информация.
– Я рад. Так и думал, что для вас это будет важно.
– Инспектор, не знаю, как вас благодарить.
Время становилось особенно дорого, поэтому, положив трубку, я не стал возвращаться в ресторан, а сразу отправился к себе в номер собирать вещи.
Помню, размышляя над тем, что взять с собой, я испытывал странное чувство нереальности происходящего и в какой-то момент, усевшись на кровать, уставился на видневшееся в окне небо. Меня поразило то, что еще накануне эта информация стала бы основой чего-то чрезвычайно важного в моей жизни. Но вот я сижу, прокручивая ее в голове, и она уже кажется мне чем-то относящимся к прошлой эпохе, чем-то, что мне нет необходимости помнить, если я не захочу.
Должно быть, после складывания вещей у меня еще осталось свободное время, потому что, когда ровно в половине четвертого раздался стук в дверь, я уже довольно долю праздно сидел в кресле. Открыв дверь, я увидел молодого китайца, от силы лет двадцати, одетого в халат и с шапкой в руке.
– Я ваш шофер, сэр, – вежливо представился он. – Если у вас чемодан, я его нести.
Сидя в машине, стремительно удалявшейся от отеля «Китай», и глядя на залитую послеполуденным солнцем и забитую людьми Нанкин-роуд, я испытывал странное чувство, будто смотрю на все это из дальнего далека. Потом, удобно устроившись на заднем сиденье, с удовольствием предоставил течение событий воле шофера, который, несмотря на молодость, казался человеком уверенным в себе и знающим. Меня подмывало спросить, что связывает их с Сарой, но я вспомнил ее предупреждение не говорить ничего лишнего и промолчал, а вскоре мои мысли были уже далеко – я думал о Макао и представлял фотографии тех мест, которые много лег назад видел в Британском музее.
Однако минут через десять я неожиданно для себя перегнулся через спинку переднего сиденья и спросил у молодого человека:
– Э-э… простите, дело давнее, но не знали ли вы, случайно, человека по имени Ян Чень?
Шофер продолжал смотреть вперед, не отвлекаясь от дороги, и я уже готов был повторить вопрос, когда он ответил:
– Ян Чень? Слепой актер?
– Да. Мне известно, что он слеп, но я не знал, что он актер.
– Он не знаменитый актер, Ян Чень. Актер он был давно, когда я еще мальчик.
– Вы хотите сказать, что… что знаете его?
– Нет, я его не знать, но знать, кто он. Вам нужен Ян Чень, сир?
– Нет-нет. Не он сам. Просто его имя случайно всплыло в разговоре. Вообще это не важно.
До конца поездки я больше не проронил ни слова. Мы петляли по совершенно неизвестным мне маленьким улочкам, и к тому времени, когда машина остановилась в каком-то тихом проулке, я полностью потерял представление о том, где нахожусь.
Молодой человек открыл дверцу и вручил мне мой чемодан.
– Вон тот магазин, – указал он. – Где фонограф.
На противоположной стороне улицы находился маленький магазинчик с унылой витриной, в которой действительно был выставлен фонограф. Вывеска на английском языке гласила: «Граммофонные записи. Валики для пианино. Нотные манускрипты». Окинув взглядом улицу, я увидел, что мы с молодым человеком на ней одни, если не считать двух рикш, стоявших возле своих повозок и добродушно перебранивавшихся. Взяв чемодан, я собрался было перейти улицу, но вдруг что-то заставило меня спросить:
Простите, вы не могли бы немного подождать?
Молодой человек удивился.
– Леди Медхэрст велеть только доставить вас сюда.
– Да, конечно, но это моя личная просьба. Я попросил бы вас задержаться совсем ненадолго, на тот случай, если возникнет нужда в ваших дальнейших услугах. Разумеется, вы можете больше и не понадобиться, но – на всякий случай. Вот. – Я полез в карман и достал несколько банкнот. – Я оплачу потерянное вами время.
Лицо молодого человека вспыхнуло гневом, он отвернулся от денег так, словно я предложил ему нечто отвратительное. С сердитым выражением лица усевшись за руль, он с треском захлопнул дверцу.
Я понял, что допустил ошибку, но мне было не до церемоний. К тому же, несмотря на весь свой гнев, мотора шофер заводить не стал. Сунув деньги обратно в карман и подхватив чемодан, я поспешил на другую сторону улицы.
Магазинчик был крошечным и захламленным. Солнце лилось через стекло витрины, но странным образом освещало лишь несколько пыльных островков. С одной стороны стояло пианино с пожелтевшими клавишами, на подставке для нот были выставлены граммофонные пластинки без конвертов. На пластинках виднелась не только пыль, но и паутина. Странные лоскуты толстого бархата – по виду они напоминали обрезки театрального занавеса – были развешаны на стенах вперемешку с фотографиями оперных певцов, балетных танцовщиков и танцовщиц. Я ожидал увидеть Сару, но единственным человеком в комнате оказался сидевший за прилавком тщедушный европеец с острой темной бородкой.
– Добрый день, – поприветствовал он меня с немецким акцентом, оторвавшись от лежавшей перед ним бухгалтерской книги. Потом, смерив меня взглядом с головы до ног, спросил: – Вы англичанин?
– Да. Добрый день.
– У нас есть несколько английских пластинок. Например, «Только тебя я вижу» в исполнении Мими Джонсон. Не желаете?
Что-то в его интонации наводило на мысль: это первая часть условного кода. Но сколько ни шарил я в закоулках собственной памяти в поисках пароля или ключевой фразы, которую Сара могла мне сообщить, ничего подходящего гам не находил. В конце концов я сказал:
– У меня здесь, в Шанхае, нет фонографа. Но я очень люблю Мими Джонсон. Однажды, несколько ли назад, я даже был на ее концерте в Лондоне.
– Неужели? Да, Мими Джонсон…
У меня складывалось отчетливое ощущение, что мой ответ ею озадачил, поэтому я добавил:
– Послушайте, моя фамилия Бэнкс. Кристофер Бэнкс.
– Бэнкс. Мистер Бэнкс. – Мужчина повторил мое имя безо всякого выражения. – Если вы любите «Только тебя я вижу» в исполнении Мими Джонсон, я могу поставить для вас эту пластинку. Пожалуйста.
Он стал копаться под прилавком, а я, воспользовавшись случаем, оглянулся и сквозь витринное стекло увидел, что двое рикш продолжали болтать и смеяться, а молодой человек все еще сидел в машине. Это меня обрадовало, потому что я уже начал сомневаться, не произошло ли какой-нибудь чудовищной ошибки. В этот момент помещение заполнили мелодичные томные звуки джазового оркестра. Запела Мими Джонсон, и я вспомнил, каким бешеным успехом пользовалась эта песенка несколько лет назад в лондонских клубах.
Через несколько минут до меня дошло, что тщедушный мужчина указывает куда-то в глубину помещения, где висела тяжелая темная портьера. Только теперь я заметил, что за ней скрывался дверной проем. Отодвинув портьеру, я очутился во внутренней комнате.
Сара в легком пальто и шляпе сидела на деревянном сундуке. В ее мундштуке дымилась сигарета, и комната размером с платяной шкаф уже плавала в дыму. Повсюду лежали стопки граммофонных пластинок и непереплетенных нот, сложенных в разнокалиберные ящики и коробки из-под чая. Окна в комнате не было, но я заметил заднюю дверь, ведущую на улицу. Дверь была немного приоткрыта.
– Ну, вот и я. У меня с собой всего один чемодан, как вы велели. Зато у вас, как вижу, целых три.
– В одном у меня только Этельберт – мой плюшевый мишка. Он путешествовал со мной, начиная с… да практически всегда. Глупо, правда?
– Глупо? Вовсе нет.
– Когда мы с Сесилом отправлялись сюда, я совершила большую ошибку, упаковав Этельберта вместе с кучей других вещей: по приезде, открыв чемодан, я увидела, что у нею отвалилась лапа. Я нашла ее в дальнем углу внутри домашней туфли. Поэтому на сей раз, пожертвовав несколькими тряпками – одной больше, одной меньше – какая разница, – поместила его в отдельный чемодан. Это и впрямь глупо.
– Нет-нет. Я прекрасно вас понимаю. Это же Этельберт.
Сара аккуратно отложила мундштук и встала. Мы поцеловались – полагаю, весьма картинно, как в кино. Произошло это именно так, как я всегда представлял, если не считать получившегося на удивление неловким объятия и того, что я несколько раз пытался сменить позу. Моя правая нога упиралась в тяжелый ящик, и я не мог повернуться, не рискуя упасть. Потом Сара отступила на шаг, шумно дыша и не отводя взгляда от моего лица.
– Все готово? – спросил я.
Она ответила не сразу, и я подумал, что она хочет еще раз поцеловать меня, но в конце концов она кивнула:
– Все отлично. Только нужно подождать еще несколько минут, а потом мы выйдем через эту дверь, – она махнула рукой в сторону задней двери, – дойдем до пристани, и сампан доставит нас на пароход, стоящий в двух милях вниз по реке. А там… нас ждет Макао.
– А Сесил о чем-нибудь догадывается?
– Я весь день не видела его. Сразу после завтрака он отправился в одно из своих любимых заведений. Думаю, он все еще там.
– Нехорошо. Все же кто-нибудь должен бы его подготовить.
– Теперь это не наше дело.
– Наверное, вы правы. – У меня вырвался неожиданный смешок. – Видимо, наше дело теперь – поступать так, как мы решили.
– Вот именно. Кристофер, что-то не так?
– Нет-нет. Просто я пытаюсь… Мне только хотелось… Я протянул руку с намерением снова притянуть ее к себе, но она сделала предупреждающий жест и сказала:
– Кристофер, думаю, вам лучше сесть. Не волнуйтесь, потом у нас будет уйма времени для всего-всего.
– Да, конечно. Простите.
– Когда мы окажемся в Макао, нужно будет тщательно поразмыслить о будущем, подумать о том, где нам будет хорошо. И где будет хорошо для Дженнифер. Мы разложим на кровати карты, будем смотреть из окна на море и спорить о наших планах. О, не сомневаюсь, что мы будем спорить. Я с нетерпением жду даже этих споров. Да сядете вы, наконец? Садитесь вот сюда.
– Я хотел сказать… Послушайте, если все равно приходится ждать, я выйду ненадолго, мне нужно кое-что сделать.
– Кое-что? Что именно?
– Ну… ну, кое-что. Не волнуйтесь, я совсем ненадолго, всего на несколько минут. Видите ли, мне нужно кое-кого кое о чем спросить.
– Кого? Кристофер, не думаю, что в данный момент нам следует с кем бы то ни было разговаривать.
– Я не совсем это имел в виду. Прекрасно понимаю, что следует соблюдать осторожность и все такое прочес. Нет-нет, не беспокойтесь. Это лишь тот молодой человек, которого вы за мной прислали, ну, тот, который привез меня сюда. Мне просто нужно задать ему всего один вопрос.
– Да он наверняка уже уехал.
– Нет, не уехал. Он все еще там, на улице. Послушайте, я мигом.
Откинув штору, я поспешно вышел обратно в помещение магазинчика. Тщедушный мужчина с бородкой удивленно посмотрел на меня.
– Вам понравилась Мими Джонсон? – спросил он.
– Да-да. Прекрасно. Мне просто нужно выскочить на секунду.
– Позвольте прояснить ситуацию, сэр. Я швейцарец. Между нашими странами нет и не предвидится никакой враждебности.
– Разумеется. Это замечательно. Я вернусь через минуту.
Перебежав улицу, я подскочил к машине. Заметив меня, молодой человек опустил стекло и вежливо улыбнулся. От его недавнего гнева, судя по всему, не осталось и следа. Склонившись к окошку, я спокойно спросил:
– Послушайте, этот Ян Чень… Вы не знаете, где можно его найти?
– Ян Чень? Он жить здесь, неподалеку.
– Ян Чень? Я имею в виду слепого Ян Ченя.
– Ну да. Он жить вон там.
– Его дом находится поблизости?
– Да, сэр.
– Послушайте, вы, кажется, не совсем понимаете. Вы хотите сказать, что дом Ян Ченя, слепого Ян Ченя, совсем близко отсюда?
– Да, сэр. Пешком можно дойти, но, если хотите, я довезти вас.
– Слушайте меня. Это очень важно. Знаете ли вы, как давно Ян Чень живет в этом доме?
Молодой человек подумал и ответил:
– Он всегда в нем жить, сэр. Когда я маленький, он уже жить там.
– Вы уверены? Это чрезвычайно важно. Вы умерены, что этот Ян Чень слепой и что он давно живет в этом доме?
– Я же говорить вам, сэр. Он жить там, когда я еще мальчишка. Думаю, он жить там очень, очень давно.
Выпрямившись, я глубоко вздохнул и постарался осмыслить услышанное. Потом снова склонился к окошку и сказал:
– Вы должны меня туда отвезти. Я имею в виду – на машине. Но только все нужно сделать осторожно. Я хочу, чтобы вы меня луда довезли, но остановились, не доезжая до дома. Где-нибудь, откуда мы сможем хорошо видеть дом, стоящий напротив дома Ян Ченя. Понимаете?
Я сел в машину, молодой человек завел мотор, развернул машину и въехал в узкий соседний переулок. В голове моей теснилось множество мыслей. Должен ли я сообщить ему цель нашей поездки? Я даже хотел поинтересоваться, есть ли у парня в машине оружие, но решил, что подобный вопрос может его напугать.
Мы вновь свернули за угол и очутились на еще более узкой улочке. Потом опять сделали поворот, и машина остановилась. Я подумал, что мы уже приехали, но вскоре понял, почему мы встали: прямо перед нами толпа мальчишек пыталась увести с улицы, видимо, заблудившегося и растерявшегося буйвола. Мальчишки никак не могли решить, как им действовать, и один из них наконец стукнул буйвола палкой по носу. Я испугался, вспомнив, как в детстве мама предупреждала меня, что эти животные опасны, как быки, если их разозлить. Однако буйвол никак не прореагировал, и мальчишки продолжили спор. Шофер несколько раз посигналил, но никто не обратил на это никакого внимания, и в конце концов он с тяжелым вздохом стал разворачивать машину.
Мы поехали по параллельному переулку. Водитель, судя по всему, почувствовал себя здесь неуверенно, потому что, сделав еще несколько поворотов, остановился и, развернувшись, поехал обратно. На сей раз никаких препятствий мы не встретили и в какой-то момент выехали на грунтовую дорогу пошире, посреди которой тянулась глубокая колея, а вдоль тротуара стояли ветхие деревянные лачуги.
– Поскорее, пожалуйста, – поторопил я шофера. – У меня очень мало времени.
Как раз в этот момент землю сотряс оглушительный взрыв. Молодой китаец продолжал вести машину ровно, но в его взгляде появилась тревога.
– Обстрел, – произнес он. – Снова начинаться обстрел.
– И похоже, очень близко, – добавил я.
В течение нескольких следующих минут мы сделали немало новых поворотов и миновали множество маленьких деревянных домишек. Чтобы распугать детей и собак, водитель непрерывно сигналил. Потом машина снова внезапно остановилась, и он раздраженно хмыкнул. Посмотрев вперед, я увидел, что улица перегорожена баррикадой из мешков с песком и колючей проволоки.
– Приходится опять объезжать, – сказал молодой шофер. – Иначе никак.
– Но мы ведь должны быть где-то очень близко от места.
– Да, очень близко. Но дорога перекрыть, поэтому снова приходиться объезжать. Потерпите, сэр. Скоро быть на месте.
Тем не менее в поведении китайца была заметна перемена. Прежняя уверенность исчезла, и теперь я с удивлением увидел в нем совсем юного человека – наверное, всего-то лет пятнадцати, от силы шестнадцати. Какое-то время мы двигались по грязным вонючим задворкам, где легко могли в любой момент увязнуть в открытой сточной канаве, но непостижимым образом водителю удавалось каждый раз удержать колеса на самом краю. Мы постоянно слышали в отдалении звуки стрельбы и видели людей, спешивших укрыться в домах или каких-нибудь убежищах. Но дети и собаки – скорее всего бездомные – продолжали бегать прямо по дороге, не сознавая опасности. Когда мы тряслись по ухабам, проезжая двор какой-то маленькой фабрики, я спросил:
– Послушайте, почему бы вам не остановиться и не спросить у кого-нибудь дорогу?
– Потерпите, сэр.
– Потерпеть? Но вы не более моего понимаете, где мы находимся.
– Скоро приехать, сэр.
– Бред! Почему вы так упорствуете? Это вообще типично для китайцев. Вы заблудились, но не хотите в этом признаться. Мы катаемся уже… кажется, целую вечность.
Он ничего не ответил и выехал на очередную разбитую дорогу, круто поднимавшуюся вверх меж высившихся с обеих сторон гор промышленного мусора. В этот момент где-то уже совсем близко раздался новый оглушительный взрыв, и молодой человек до предела сбросил скорость.
– Сэр, думаю, нужно возвращаться.
– Возвращаться? Куда возвращаться?
– Стрелять совсем близко. Здесь опасно.
– Что значит – стреляют совсем близко? – И тут меня осенило: – Мы что, недалеко от Чапея?
– Сэр, мы в Чапей. Мы уже давно в Чапей.
– Что?! Вы хотите сказать, мы выехали за пределы сеттльмента?
– Сейчас мы в Чапей.
– Но… Боже милостивый! Значит, мы уже не в сеттльменте? В Чапее? Слушайте, вы, глупец, вам это известно? Вы сказали мне, что этот дом находится рядом. А теперь мы заблудились. И возможно, оказались в опасной близости от линии огня. И выехали за пределы международного сеттльмента! Вы настоящий дурак. Знаете почему? Нет? Так я вам скажу. Вы притворяетесь, будто знаете гораздо больше, чем знаете на самом деле. Только гордыня не позволяет вам отступить. Вот что я называю глупостью. Вы настоящий идиот! Слышите? Полный и законченный идиот!
Он остановил машину, открыл дверцу, выбрался и, не оборачиваясь, пошел прочь.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться и оценить ситуацию. Мы преодолели большую часть подъема, машина стояла на грязной дороге в уединенном месте, окруженная горами битого кирпича, скрученной проволоки и чего-то напоминающего искореженные останки старых велосипедных колес. Молодой человек удалялся по тропинке и был почти на вершине холма.
Выскочив из машины, я кинулся за ним. Он наверняка слышал, что я приближаюсь, но не оглянулся и не ускорил шаг. Догнав шофера, я схватил его за плечо.
– Послушайте, ну извините, – сказал я, чуть задыхаясь. – Я приношу вам свои извинения. Мне не следовало так горячиться. Я сожалею, искренне сожалею. Но вы ведь и понятия не имеете, как много все это для меня значит. А теперь, пожалуйста,- я махнул рукой в сторону машины, – поедем дальше.
Молодой человек не смотрел на меня.
– Больше никакой езды, – сказал он.
– Послушайте, я же извинился. Ну прошу вас, будьте благоразумны!
– Больше никакой езды. Здесь слишком опасно. Стрелять очень близко.
– Да поймите же, мне очень важно найти этот дом. Действительно очень важно. Пожалуйста, скажите честно, вы заблудились или все-таки знаете, где находится этот дом?
– Я знать. Я знать дом. Но теперь слишком опасно. Стрелять очень близко.
Словно в подтверждение его слов вдруг застрекотали пулеметы. Судя по всему, находились они довольно далеко, но невозможно было определить, в какой именно стороне. Мы стали озираться вокруг и вдруг почувствовали себя совершенно незащищенными здесь, у вершины холма.
– Тогда вот что, – сказал я, доставая из кармана блокнот и карандаш. – Вижу, вы больше не хотите участвовать во всем этом, и могу вас понять. Еще раз приношу извинения за то, что был с вами груб. Но прошу мае сделать для меня еще кое-что, прежде чем вы уйдете. Во-первых, напишите здесь адрес Ян Ченя.
– Никакой адрес, сэр. Нет адрес.
– Хорошо, тогда нарисуйте карту. Обозначьте направление. Ну хоть что-нибудь. Пожалуйста, сделайте это для меня! Или, подвезите меня хотя бы к ближайшему полицейскому участку. Конечно, с этого и следовало начинать. Мне нужны хорошо обученные вооруженные люди. Прошу вас. – Я протянул ему блокнот и карандаш.
Несколько страничек в блокноте были исписаны заметками, сделанными мной утром. Китаец листал их, пока не нашел чистую, и сказал:
– Нет английский. Не уметь писать английский, сэр.
– Тогда напишите, как умеете. Начертите карту. Что угодно. И побыстрее, пожалуйста.
Кажется, он наконец осознал важность того, о чем я просил. Несколько секунд шофер сосредоточенно размышлял, потом начал быстро писать. Заполнил одну страничку, другую. После четвертой или пятой воткнул карандаш обратно в спираль, скреплявшую листки, и вернул мне блокнот. Я просмотрел то, что он написал, но, разумеется, ничего не понял в китайских иероглифах. Тем не менее кивнул:
– Благодарю. В самом деле, огромное вам спасибо. А теперь, пожалуйста, довезите меня до полицейского участка. Потом можете отправляться домой.
– Полицейский участок там, сэр. – Он сделал еще несколько шагов в прежнем направлении и указал вниз, туда, где у другого склона холма, у подножия, ярдах в двухстах, виднелись серые строения.
– Полицейский участок там, сэр, – повторил он.
– Там? Но в каком именно доме?
– Там. С флагом.
– Да, вижу. Вы уверены, что это полицейский участок?
– Уверен, сэр. Полицейский участок.
Оттуда, где мы стояли, дом действительно был похож на полицейский участок. Более того, теперь мне было видно, что пытаться подъехать туда бессмысленно: дорога была слишком узкой для машины, а начни мы искать объездные пути, могли бы снова заблудиться. Я положил блокнот в карман и подумал, не наградить ли мне юного шофера несколькими банкнотами, но вспомнил, как он обиделся в прошлый раз, и сказал:
– Спасибо. Вы мне очень помогли. Отсюда я дойду сам.
Молодой человек пожал плечами – похоже было, что он так и не простил меня – и, повернувшись, пошел обратно к машине.
