Глава 11

— Дэни-эл, зараза! Ну, как ты там?

Ричард Тамбер вывалился из арендованного «феррари», вкатился по ступенькам на паперть, привстал на цыпочки и обнял меня.

— Ну-у… как же это здорово, после стольких лет… — Он саданул меня кулаком в плечо. — Уэйрд!

Я окинул взглядом улицу, не слишком ли много зрителей собрал этот спектакль. Их не было вовсе — в воскресенье вечером порядочные люди не мокнут под холодным дождем, а ужинают в кругу своих порядочных семей.

— Привет, — сказал я, — Рик. Заходи. Как дела?

— Сказочно, просто сказочно. — Тамбер вошел в распахнутую мною дверь. — Так и живешь в своем мавзолее? — Он крутил головой, непрерывно кивая, прищелкивая языком и потирая затянутые лайкой руки. В этот самый момент откуда-то сверху донеслось хлопанье крыльев, а затем недоуменное воркование изголодавшегося голубя.

— Во, — обрадовался Тамбер. — У тебя, гляжу, и живность завелась.

— Вроде как, — кивнул я, помогая ему выпростаться из шубы. Под шубой обнаружился мешковатый костюм, сшитый очень скверно, но зато (тут уже я нисколько не сомневался) стоивший очень дорого. Шелковая рубашка, а то как же. Бабочка. Сверхтонкий кожаный кейс (а ведь когда-то он ходил с алюминиевым) и… очки «порше». Еще несколько месяцев тому назад я бы на что хошь поспорил, что в кейсе у него «филофакс» , но кто-то сказал, что теперь это (боже спаси и помилуй) не в понт.

— Ты как сейчас, в форме? — озаботился Рик.

— На все сто, — соврал я.

— А то выглядишь ты как-то не очень. Такой, как это ты выражаешься? «Вздрюченный», да?

— Да. — Я пристроил шубу на вешалку, плотно забитую болгарскими, в полиэтиленовой упаковке, костюмами. — Небольшое похмелье, вот и все.

— Такты, значит… «гудел», да? — Он лихо подмигнул и шарахнул меня в другое плечо.

Я кивнул. Рик общается с людьми в манере глянцевых журнальчиков, печатающих отрывные бланки заказов, он любит придавать всему «индивидуальный характер». «Три золоченых инициала», «Ваше имя будет выгравировано… ». В случае со мной это неизбежная артподготовка подчеркнутыми, в огромных деревянных кавычках, западнопобережными шотландскими коллоквиализмами, проводимая им для создания «непринужденной (в тех же кавычках ) атмосферы».

Мы поставили лучшие мои кресла рядом с акустической аппаратурой и электроникой, достаточно далеко от нагревателя, чтобы шум не мешал разговаривать, но все же в потоке теплого, с запахом парафина, воздуха. Тамбер снял пиджак и взгромоздил ноги на одну из колонок. Он милостиво принял из моих рук рюмку «Столичной». Закурил черную с золотом сигарету «Собрание» и принял серьезный вид. И ничего не сказал. Чуть погодя он кивнул, криво улыбнулся и поджал губы.

Я тоже молчал, силясь понять, что же тут происходит.

— Вот черт. — Тамбер опустил ноги на пол, чуть подался вперед и начал внимательно изучать свою рюмку. — Понимаешь, Дэн… — Он взглянул на меня, снял очки и стал вдруг до странности беззащитным и трогательным. — Я просто не знаю, что тебе и сказать.

Повисла новая долгая пауза; прежде чем продолжить, Рик устало помассировал переносицу и вернул очки на место.

— Мне… мне очень больно. Я знаю, как много вы значили друг для друга, пусть даже ты и не… ну… знаешь… — Я раскрыл было рот, но он меня остановил. — В общем-то, нам нечего здесь сказать, ни мне, ни тебе, но, ну… я хочу, чтобы ты знал… ну, думаю, это стало для меня таким же ударом, как и для тебя. — Он отрешенно покачал головой.

У меня было какое-то полуобморочное ощущение dejavu. Господи боже, да в каком мы году? Именно это сказал он мне после Майами, после гибели Дейви. Как попал я в эту бредовую петлю времени? Или не я, а он? Или опять что-нибудь случилось? Что? Я не знал, что сказать. Мне хотелось заорать: кой хрен, да чего это ты там мелешь? Но у меня не было сил разрушить плотную, почти осязаемую тишину, и я почему-то стеснялся своего смятения, не хотел его выказать.

Ведь я все еще пытался перебороть последствия прошлой ночи — зверское похмелье, синяки и ссадины везде, где только можно, плюс кошмарное ощущение, что я потерял друга. Твердо зная, что по воскресеньям Макканн непременно заруливает с утра в «Грифон», я оставил на дверях собора Св. Джута записку для Тамбера, а сам поперся туда же. После часового ожидания (ни капли алкоголя, одни фруктовые соки) я переиграл все с точностью до наоборот: оставил у бармена записку для Макканна и пошел домой ждать Тамбера. За всеми этими заботами и расстройствами мне не хотелось даже и спрашивать, не случилась ли с кем-нибудь из моих знакомых какая-нибудь новая беда.

А еще мне было крайне любопытно, как развернутся события, когда Рик выпьет наконец эту несчастную рюмку и потянется за своим чемоданчиком.

— Жизнь продолжается, — бодро провозгласил Рик с видом человека, прикрывающего бравадой почти нестерпимую муку. — Я привез тебе малость невероятно чистого кокаина. Ты как там, еще балуешься?

Я вяло пожал плечами, чувствуя себя бесконечно слабым, внушаемым и опустошенным (во всех, какие есть, смыслах).

— А знаешь ли ты, — спросил Тамбер, — что я мог дважды перепихнуться за одну сторону пластинки?

Пыльный стол, на котором мы играли в пинг-понг, стоял на задах клироса под витражами, изображавшими зайцев, жующих жвачку , двух отцов Иосифа , Бога, демонстрирующего Моисею свою заднюю часть , и прочее в этом роде. Идея сыграть в пинг-понг под кокаиновым кайфом показалась мне весьма привлекательной, однако я безнадежно проигрывал (как и всегда, в любую игру), а потому только и делал, что лазал за шариком под стол да гонялся за ним по всем углам. Не знаю уж, как это вышло, что наш разговор коснулся секса.

— Правда? — удивился я.

— Да, — кивнул Тамбер, отводя ракетку для удара. — Дважды за двадцать минут.

Я пропустил крученую подачу и побежал вслед за весело подпрыгивавшим шариком.

— Круто, — восхитился я на бегу.

— Да.

Рик снова приготовился подавать, и я хищно пригнулся, чувствуя себя грозным, как тигр, и глядя на точку стола, от которой непременно (как мне казалось) должен был отскочить шарик. Однако Рик опустил ракетку, помял подбородок и возвел глаза к потолку. Я едва сдерживал возмущение.

— Это было некоторое время назад. Я даже пластинку помню, «Let It Be»… — Он наморщил лоб, скрестил руки на груди и говорил уже сам с собой, напрочь забыв про меня. — На чьей же это было квартире? Мне всегда казалось, что это та, на Аргилл-стрит, однако…

— Подавай! — заорал я.

Рик вздрогнул, возвращаясь к реальности, а затем пригнулся, отмахнул руку с ракеткой и недоуменно уставился на круглый пластиковый предмет, неведомо как оказавшийся в его левой ладони.

— Извини, пожалуйста, — сказал он. — Мне что, подавать?

— Да! — рявкнул я. Рик подал.

— А-а-а! — завопил я, отбивая шарик.

— Да, Дэн, эту девочку нужно было видеть. Такое тело… Ты не поверишь, когда она лежала на спине, ее груди ни на вот столько не меняли формы. Я понимаю, когда силикон, но эта-то, она же была на все сто процентов настоящая, это я точно знаю. После первого раза мы считай что без остановки занялись этим делом снова, как только сил-то хватило… ну, в общем, лежим мы потом, отдышаться не можем, пот в три ручья, а тут пластинка и кончается, проигрыватель щелкает, я встаю, капаю на пол веем, чем только можно, переворачиваю пластинку, затем возвращаюсь к кровати…

— Переворачиваю девочку, — захохотал я, и очень кстати, потому что Тамбер тоже захохотал, обозвал меня жопой и промазал по шарику; подача перешла ко мне, но очень ненадолго. Буквально через минуту Рик снова подавал и снова предавался воспоминаниям.

— И тогда я подумал, что дважды за двадцать минут это же здорово, ты, думаю, Рики, настоящий сексуальный титан.

— Хорошо, что не «Титаник», — сказал я, но эта шутка не показалась Рику смешной, да и мне, честно говоря, тоже.

— И вот я начал, — продолжал он, — использовать пластинки на манер таймера или песочных часов, для контроля времени. Первый раз случайно, а потом уже нарочно, чтобы подгонять себя, класс поддерживать.

— Угу, — сказал я и пошел за шариком.

— Вот так оно и было, — сказал Тамбер, подавая, — пока я не сошелся с Джуди — ты помнишь Джуди? Это когда я влюбился.

— Помню, такое не забывается. Какое-то время ты очень походил на человека, это было дико и непривычно.

— Благодарствую. Так вот, с Джуди мне сразу стало казаться, что это вроде как нехорошо, и я почти сразу бросил, и даже потом, когда мы с ней разбежались, я все равно не вернулся к этим играм, вроде как о них позабыл. А пару месяцев назад я порол двух роскошных черных телок и поставил для фона «Brothers In Arms», ну, отжарил я одну, потом другую, а тут как раз и пластинка кончилась, и я сообразил, что повторил свой тогдашний результат, дважды за одну сторону, и я вконец удолбался, хоть на веревку сушиться вешай, а тут такая радость, я прямо раздулся от гордости, а потом вдруг сообразил…

— Что? — Пропущенный мною шарик стукнулся о коробку румынского джема и куда-то покатился; я кинул ракетку на стол и пошел его подбирать.

— Что это не винил, а долбаный компакт-диск , — вздохнул Тамбер. — Я потратил на два захода пятьдесят долбаных минут и удолбался во сто раз сильнее. Облом, чистый облом. — Он горестно покачал головой.

— Мое сердце обливается кровью, — сказал я. — Мой пузырь обливается мочой. Мой желудок обливается желудочным соком. А и вообще, что ты делал в постели с двумя этими бабами?

— А что, ты думаешь, я делал?

— Спрашивал их, как им это понравилось?

— Ошибаесси. В действительности у них дуэт. Я думаю подписать с ними контракт.

— Вот уж не знал, что ты формализовал свои связи до такой степени, — сказал я и самым взаправдашним образом выиграл очко. Тамбер поймал шарик и перебросил его мне.

— Стиль моих связей сильно изменился. С возрастом я стал значительно осторожнее. — Он выпрямился, опустил ракетку и упер руки в бока. — Знал бы ты, какое они паскудство, эти хреномантии.

— Знаю, — кивнул я, примериваясь, куда бы лучше подать.

— Да бог с ним. — Тамбер пригнулся и почти мгновенно отыграл подачу. — Смех, да и только; я использовал доходы от акций «Телекома» на покупку «Лондон интернешнл».

— Задница, — сказал я.

— Волосатая, — ухмыльнулся Тамбер.

Мы сидели в ресторане гостиницы «Олбани», непременной стоянки Рика при его нечастых набегах в Глазго.

Мы закончили партию в пинг-понг. Выиграл, конечно же, он, однако не всухую, что я всегда воспринимаю как свою моральную победу. Мы еще раз подогрелись кокаином и битый час проговорили о Нашем Бизнесе, поливая любого и каждого, чье имя приходило нам на ум. Затем мы преодолели две сотни ярдов, отделявшие Джутов собор от «Олбани», на газотурбинном чудовище Рика (предварительно мне пришлось выслушать его жалобу на прокатную контору в аэропорте, у которой не нашлось черного, в масть его очкам, «порше»; красный «феррари» всем бы и хорош, но ведь это вопиющая дисгармония).

Утром я обрядился в то же самое, что и вчера вечером, да плюс повязал галстук, а потому выглядел почти респектабельно, во всяком случае в «Олбани» меня пустили.

Обед был вполне пристойный, хотя Рик слишком уж суматошился с выбором вина, а я потребовал к шатобриану томатный соус, из чистой вредности. Потом мы сидели и отдувались, прихлебывая бренди; Рик закурил «гавану». Во время разговора я несколько раз замечал, что он что-то недоговаривает, старательно обходит какую-то тему, но вникать в это мне не хотелось. Здесь были по крайней мере два варианта: деловое предложение, с которым он ко мне приехал, и некое жуткое событие, смутно обозначенное им ранее, а ни то ни другое не сулило мне особых радостей. Так что я не забивал свою голову догадками и размышлениями, а просто сидел в компании старого доброго знакомого и делал вид, что все точно так же, как в старые добрые времена.

— … Что, что, а уж эту-то пьянку я не скоро забуду, — смеялся Рик. — Я порол Джуди прямо на клумбе, а Аманда меня застукала. Эта стерва ободрала мне всю задницу то ли граблями, то ли тяпкой, чем-то таким сельскохозяйственным.

— Как сказано в Писании, — сказал я, вытирая выступившие на глазах слезы, — не дерите баб на клумбах, да не ободраны будете.

Мы вспоминали наши сборища в кентском поместье Балфура, и Рик рассказывал про тот раз, когда Дейви на своем тракторе-тягаче перетягивал канат со сборной из Уэсова «рейнджровера», трактора, принадлежавшего какому-то местному фермеру, и его собственной «дайтоны» (с Кристиной за рулем). Он победил, но при этом случайно — если можно ему верить — въехал прямо под навес, вдребезги разнес бар, раздавил несколько столиков и поверг гостей в паническое бегство. Разворачиваясь, он сшиб одну из двух главных опор, обрушил половину навеса, вторая же почему-то загорелась. Это был один из очень немногих в том году пожаров, при тушении которых применялась вода из декоративного пруда, передаваемая по цепочке в ведерках для охлаждения шампанского, и шампанское как таковое (а что, чем вам не пенный огнетушитель?). Меня в тот раз не было, но те Дейвовы пьянки, в которых я участвовал, были если и спокойнее, то разве что самую малость.

В конце концов наши с Риком запасы историй иссякли; мы замолкли и некоторое время сидели, качая головами, фыркая и утирая слезы.

И тут я глубоко вдохнул, как перед прыжком в холодную воду, и спросил:

— Так чему же я обязан твоим приездом?

— Чему? — Рик задумчиво покрутил рюмку. — А как ты насчет записать новый альбом?

— Никак. С ужасом. Нет.

— Не спеши, ты ведь об этом еще и не думал. Люди из бизнеса все время тобой интересуются, спрашивают у меня, будешь ли ты еще записываться. Фэны засыпают нас письмами, насчет где ты и как ты и работаешь ли ты над каким-нибудь новым проектом, так что интерес к тебе есть, и большой. Сколько прошло времени, а «Личные вещи» расходятся считай что со свистом; ты будешь полным идиотом, если не используешь такой момент.

— Со свистом? — удивился я. — Вот уж не думал.

«Personal Effects» — это сольный альбом, выпущенный мною — с помощью, конечно же, уймы студийных инструменталистов — в восемьдесят втором, когда группы уже не было. Альбом создавался на кипучем энтузиазме — смерть Дейва заставила меня полностью забросить музыку, и после полуторагодового простоя я играл и записывался с колоссальным удовольствием, — но когда он вышел… не знаю уж почему, но я утратил к нему всякий интерес.

Если подумать, это случилось даже чуть раньше, до того, как он вышел. Я помню, как сидел однажды у микшерного пульта, что-то там обсуждая насчет уровня той или другой дорожки, и вдруг подумал: «А какого, собственно говоря, черта? Кому и зачем все это надо?» И после этого весь мой энтузиазм куда-то пропал, и сколько я ни старался вернуть его, ничего не получалось, разве что так, на час-другой. Да и пошел альбом не очень, во всяком случае — по меркам FrozenGold. «Личные вещи»… Вообще-то я хотел назвать свой альбом «Ну и дерьмо же все это», но «Эй-ар-си» в лице Рика, который успел уже ее возглавить, встала на дыбы.

— Не думал? — поразился Рик. — Да ты что, совсем не читаешь музыкальной прессы? И радио не слушаешь? Альбом уже шесть месяцев стоит в сороковке, дай интервью-другое, и он попадет в двадцатку, как минимум. А если ты вернешься, то и в десятку, это уж как пить дать. Кой черт, Дэн, да ты хоть знакомишься со своими гонорарными поступлениями?

— Нет.

— Странный ты все-таки человек. Странный и трудный. — Тамбер удрученно покачал головой. — Вот скажи, неужели тебе не нравится играть со сцены? Неужели ты не соскучился по аплодисментам, прожекторам? По публике?

— Но я все-таки что-то еще делаю.

— Делаешь? — издевательски фыркнул Рик. — И что же это ты такое делаешь? Джинглы для телевизионных сериалов и рекламных роликов? Серьезное дело.

— И еще фильмы.

— В количестве один штука… и даже если музыка была лучшей его частью, что из того?

— Не один, а два, и еще два в производстве, — возмутился я. Мне не хотелось вставать в оборонительную позицию, словно я и вправду в чем-то виноват, но Рик нагло искажал правду, и я просто не мог не ответить.

— Ну хорошо, не один, а два. А что касается тех, что в производстве, я говорил с этими ребятами, с Салметти и Гроссе, им нравится твоя музыка, но очень не нравится, как ты работаешь, и они оба подумывают расплатиться с тобой вчистую и подобрать на будущее кого-нибудь другого. Ты, похоже, считаешь, что они должны строить фильмы вокруг твоей музыки, а не наоборот. Это бред, чистейшей воды бред. Киношники хотят, чтобы ты брал конкретные сцены и писал для них музыку, а не присылал готовые записи и партитуры в соображении, что они подладят под них свой материал. Это невозможно, в лучшем случае они смогут использовать некоторые твои темы. И не говори мне, что ты даже не подозревал ни о чем подобном, я и сам это знаю. Нужно все-таки читать, что тебе пишут люди, ведь даже киношники рассчитывают хоть когда-нибудь получить ответ на свои письма. Кроме того, времена изменились; то, что ты пишешь, мало устраивает режиссеров, им нужны рок-группы, поющие трехминутные синглы. Ты попросту устарел. — Тамбер залпом опрокинул рюмку.

Знакомая картина. Рик, крутой, как яйцо.

— Ну и ладно, — кивнул я. — Мне их деньги не так-то и нужны.

— Я знаю, что ты не нуждаешься в деньгах; в отличие от тебя, я просматриваю твои гонорарные чеки. Но вот как насчет тебя самого, Дэнни? Разве тебе не хочется узнать, что ты есть такое? Неужели тебе только то и нужно, что сидеть в этой долбаной могиле, жалеть себя, несчастненького, да опустошать ящик за ящиком коммунистического бухла? Господи, да ты же художник. Сейчас-то ты, конечно, никакой не художник, но ты все равно толковый парень, ты можешь заниматься делом, вносить свой вклад, принимать участие. Именно этим ты и должен бы заниматься — принять участие, показать прыщавым недоумкам, как это делается. — Рик секунду помолчал, а затем подался вперед и ткнул в мою сторону сигарой. — Ты ведь самый подходящий для этого парень. Публика не совсем еще тебя забыла, ты теперь легенда, и ты, и вся группа, а особенно теперь, когда… Что? В чем, собственно, дело? Я что, сказал что-нибудь смешное?

— Легенда, — сказал я, отсмеявшись. — Дерьмо собачье.

— Дэнни. — Для убедительности Тамбер тронул меня за руку. — Прошло уже четыре года, целых четыре года. В нашем деле за пару месяцев можно сколотить небольшое состояние, за год заработать столько, что хватит на всю остальную жизнь, а через полтора года тебя ни одна собака не вспомнит. Где теперь Адам Ант, ты можешь это сказать? — Он покачал головой, вполне, по всей видимости, убежденный собственными доводами. — Четыре года — самое подходящее время для формирования легенды; достаточно долго, чтобы произошло много нового, недостаточно долго, чтобы люди напрочь о тебе забыли. А вся эта лапша — мол, ты живешь на тропическом острове или в тибетском монастыре, а может, и вообще помер — все это просто великолепно.

Триумфальное возвращение, нужно быть полным психом, чтобы не использовать такой шанс. Материал у тебя есть, ты мне сам говорил. Господи, Дэнни, тебе уже тридцать лет…

— Тридцать один, ты снова забыл мой день рождения.

— Прости ради бога, — страдальчески скривился Рик. — Но все равно, ты ведь еще молодой парень, неужели ты так и будешь вести этот растительный образ жизни? Вгонять себя пьянкой в гроб? Да хрен там со всеми этими деньгами, отдай их, если хочешь, Гелдофу …

— Что, и твою долю тоже?

По лицу Рика было видно, как тяжело ему выслушивать незаслуженные оскорбления; он тяжело вздохнул и негромко, тактично рыгнул.

— Я уж лучше заключу с тобой бесприбыльное соглашение, чем никакого вообще. Не скажу, чтобы это доставило мне особую радость, но ведь в первую очередь я хочу, чтобы ты работал, пусть это и не отразится на сумме твоего годового дохода. Мне не нравится расточительство, я не люблю, когда таланты идут псу под хвост. В этой стране более чем достаточно людей, которые не получили и никогда не получат ни малейшего шанса применить к делу свои, какие уж у них там есть, способности. Но ты-то можешь, если только захочешь; в отличие от них, у тебя есть выбор. Ты просто… ну, не знаю. Ленивый, слишком уж привыкший жалеть себя. Случившееся с Кристиной было для всех нас страшным ударом, мы все воспринимаем это как трагедию. Да, это трагедия, и все равно…

Рик говорил и говорил. Пару раз он замолкал в ожидании ответа, и тогда я кивал, или хмыкал, или пожимал плечами, или выражал свою реакцию как-нибудь еще, но не слышал уже ни слова.

В какой-то момент я почувствовал, что к глазам подступают слезы, и тогда я шмыгнул носом и высморкался в жесткую крахмальную салфетку, и он ничего не заметил. Я смотрел на Рика и не видел его, слушал — с живейшим вроде бы интересом — и не слышал.

Так, значит, это она. Кристина. Господи боже, да что же там с ней случилось? Я не хотел про это думать, но все равно думал, не мог не думать.

Что они с ней сделали? Она умерла? Неужели все так плохо, неужели самое худшее? Я вспоминал, как держался сегодня Рик, что он говорил, каким тоном, — и не находил никаких ключей. Я пытался пробудить в себе надежду, что это что-нибудь поменьше, не такое страшное, но и тут у меня ничего не получалось. Забеременела и родила мертвого ребенка, или пострадала при несчастном случае, или… мое воображение попросту отказывало.

Все то, что я придумывал, либо не было настолько трагичным, чтобы объяснить поведение Рика, либо должно было бы прямо вызвать его на разговор о Кристине — ну, скажем, если бы ее сильно искалечило, он непременно сказал бы что-нибудь насчет того, чтобы я ее навестил или послал ей что-нибудь. Нет, я не мог придумать, что бы это могло быть… Тюрьма? Я схватился за эту мысль, как утопающий. Ее повинтили в Штатах за наркотики, в каком-нибудь штате с этими ихними бредовыми законами, повинтили и бросили на пару лет за решетку… но и тогда он наверняка сказал бы что-нибудь насчет навестить ее, написать ей… Господи, да что же это такое…

— Дэн? Ты как там, в порядке? — Никогда еще на моей памяти Рик Тамбер не выглядел настолько озабоченным. Я шмыгнул носом, кивнул и промямлил:

— Я… э-э-э… извини. Я думал о Кристине.

— А-а. — Рик отвел глаза, медленно смахнул со стола какие-то крошки. — Понимаю.

Все это было ужасно, но даже теперь, даже теперь я пытался лукавить, пытался не выказать, как мало я знал, даже теперь я делал вид, что что-то там знаю, когда в действительности не знал ничего.

— А что… что там в точности произошло? Рик вскинул брови, словно осуждал меня за мое неведение. Я растерянно пожал плечами:

— Я же… я же только в общем слышал. Без подробностей. Ты не мог бы мне рассказать?

Тамбер прочистил горло, прерывисто вздохнул, взглянул на свою правую руку, гасившую в пепельнице окурок толстой сигары.

— Ну, похоже… этот парень, он был… какой-то там фанатик, «моральное большинство» … не знаю точно. Фундаменталист или просто помешанный… Я не знаю, к какой там церкви… или секте, или как там… — Тамбер покачал головой и продолжил, все так же обращаясь к своей руке, крутившей и крутившей сигарный окурок. — Он только что поселился в гостинице, в Кливленде, приехал субботним скорым. Из Алабамы, видимо — специально. Ну и… в общем, если бы это было на юге, они усилили бы охрану, они всегда усиливали, когда там выступали, из-за всех этих пикетирований и угрожающих писем, но в Кливленде, я думаю, они считали, что уж там-то ничего особо опасного. В общем, он поджидал в холле, и когда она вышла из лифта, он… он начал стрелять. Ее телохранителя, его он тоже застрелил, вышиб парню мозги. Ранил Кристину в бок и в голову, она еще успела выскочить наружу, на тротуар, кричала, звала на помощь, но этот парень бросился следом и всадил в нее еще две пули, а потом гостиничный охранник подстрелил его самого, ранил… Крис умерла по дороге в больницу. Суд над этим парнем будет не раньше лета. Они там все не могут решить, сумасшедший он или нет, обычная история. Говорит, что действовал по Господнему велению, из-за… ну, этого, ты знаешь, представления вначале, гитара и все такое… Господи, Дэн, — голос Рика резко изменился, стал почти обиженным, — я никак не думал… я ни за что не взялся бы все это тебе рассказывать, ни за что. Мне очень больно, и за нее, и что вот ты… Я не могу передать, как мне больно. И я не знаю, что еще сказать.

— Да… Извини, пожалуйста, я отойду на минуту.

— Да, конечно.

Я пошел в уборную плакать.

Рик вытащил меня оттуда минут через двадцать, когда персонал начал уже беспокоиться, не случилось ли со мной чего. Говорят, сперва за мною послали официанта, но я ничего такого не помню. Я просто сидел в кабинке и ничего не слышал, пока Риков голос не вывел меня из оцепенения. Странно, но я даже не плакал. Я встал из-за стола с мокрыми глазами, но по пути в уборную слезы бесследно высохли, их словно засосала жуткая, огромная пустота, разверзшаяся внутри меня за время Рикова монолога.

Меня вывели из уборной под локоток, как лунатика. Рик хотел вызвать врача, но я сказал: не надо, ни к чему.

Он вызвался проводить меня до церкви.

— Слушай, Дэн, ты точно уже в норме?

— Да, не беспокойся. Ничего со мной не случится. Просто я раньше не знал. Спасибо, что рассказал.

— Да за что тут спасибо. Слушай, а давай вернемся в гостиницу, снимем тебе номер. Чего хорошего спать одному в этой кошмарной громадине?

— Мне там привычнее. Полежу, и все будет в порядке.

— Ты уверен?

— Да, совершенно.

— Ладно, встретимся завтра в гостинице, хорошо? Ты обещал. В одиннадцать я уезжаю, а до того в гостинице. Так, значит, завтра, хорошо? Около девяти.

— Да. В девять.

— Значит, договорились. Так ты точно в порядке?

— Да. В полном. Утром увидимся.

— Увидимся. Спокойной ночи, Дэн.

— Спокойной ночи.