Глава 15.
Дядюшка Эйнар
— Это займет не больше минуты, — сказала жена дядюшки Эйнара.
— Я отказываюсь, — сказал дядюшка Эйнар. — И это заняло не больше секунды.
— Я все утро стирала, — сказала жена, — а теперь ты не хочешь мне помочь. Видишь, уже дождь собирается.
— Ну и пусть дождь, — крикнул дядюшка Эйнар. — Только и не хватало, чтобы из-за твоих постирушек меня ударило молнией.
— Но у тебя же это так быстро, — сказала она. — Взлетел и сразу назад.
— И все равно я отказываюсь, — сказал он, нервно подрагивая огромными, как навес бродячего цирка, крыльями.
Она молча подала мужу конец тонкой веревки, обильно увешанной свежевыстиранным бельем.
— Вот до чего я дошел, — пробормотал он, неприязненно вертя веревку в пальцах. — Сушилка для постирушек, ну кто бы мог раньше в такое поверить?
День за днем, неделю за неделей летала Сеси над полями и лесами в поисках подходящего обиталища, отбраковывая одно место за другим, пока не остановила свой выбор на заброшенной ферме с обезлюдевшим, но вполне сохранившимся домом. И тогда она направила туда Эйнара по длинному кружному пути, чтобы поискал заодно себе жену. Теперь у него была жена, было убежище от ни во что не верящего мира, и все же, и все же...
— Не распускай нюни, — сказала жена, — а то снова промочишь белье. Ты лучше закинь его наверх, и все в момент будет готово.
— «Закинь наверх», — оскорбленно передразнил Эйнар. — И пусть хлынет дождь, пусть ударит гроза, это никого не интересует!
— Да будь погода хорошая, ясная, я бы тебя и не просила. А так ведь будут простыни висеть по всему дому...
Этот довод оказался решающим. Уж что дядюшка Эйнар ненавидел, так это когда в доме, куда ни повернись, хлещет по лицу мокрое белье, так что приходится пролезать к себе в комнату чуть не на четвереньках.
— Но только до края выгона, — сказал он, вставая.
— Только! — радостно согласилась жена.
Ф-р-р... и вот его крылья уже рассекают и отшвыривают назад предзакатную прохладу. Дядюшка Эйнар стремительно мчался над лугом, волоча за собой длинную, весело трепещущую цепь, быстро обсушивая влажное белье во встречном потоке воздуха.
— Принимай!
Уже через минуту он с лету разложил пунктир свежего, как только что скошенная пшеница, белья по длинной полосе брошенных на траву одеял.
— Спасибо!
— Р-р-р, — прорычал он, а затем спланировал в самый дальний угол двора, под старую яблоню с невыносимо кислыми яблоками, сложил крылья, сел на землю и погрузился в тяжкие раздумья.
Изумительные, нежно-шелковистые крылья дядюшки Эйнара, свисавшие с его плеч, подобно аквамариновым парусам, негромко жужжали и шелестели при каждом его движении.
Относился он к ним как к докучливой обузе? Отнюдь. В молодости Эйнар летал чуть ли не каждую ночь. Ночь — лучшее время для крылатого человека. День полон скрытых угроз, так было всегда и всегда будет, а вот ночью — ночью он вольно парил над дальними землями и еще более дальними морями без малейшей для себя опасности.
Но теперь он не мог летать ночью.
По пути сюда, на эту проклятую, злосчастную ферму, он выпил лишку густого темно-красного вина.
— Ничего со мной не случится, — вяло вговаривал он себе, творя свой путь между серебряной россыпью звезд и грезящими о не скором еще рассвете полями. А затем — оглушительный треск, в клочья изорвавший ночную тишину.
И ослепительная, яростно-голубая вспышка. Опора высоковольтной вышки, затаившаяся в ночи, как злобный, злокозненный зверь.
Дядюшка Эйнар попал как утка в ловчую сеть; холодный жар огней святого Эльма все глубже впивался ему в лицо. Мощно взмахнув крыльями, он сбил с себя огонь и упал. Он шлепнулся на влажную, залитую лунным светом траву со звуком, словно кто-то сбросил из поднебесья огромную телефонную книгу.
Когда Эйнар вышел из нелегкого забытья и заставил себя встать, у него зуб на зуб не попадал от росы, насквозь пропитавшей нежные крылья. Было совсем темно, но на востоке уже появилась узкая розовая полоска. Скоро, совсем скоро она расползется на полнеба, так что о продолжении столь неудачно прерванного полета нельзя было и думать. Оставалось одно — забиться поглубже в лес и переждать там до ночи.
Вот там-то и нашла Эйнара его будущая жена.
Теплым погожим деньком юная Брунилла Вексли вышла в лес, чтобы найти и подоить заплутавшую корову. С луженым ведерком в руке она скользила между деревьев и кустов, громко призывая гулену вернуться, пока ее вымя не лопнуло. Тот очевидный факт, что как только корове припрет, чтобы ее подоили, она живенько прибежит домой, ничуть Бруниллу не тревожил; правду говоря, недоенная корова была не более чем прекрасным поводом для по-лесу-гуляния, чертополохообдувания и одуванчикожевания, каковым интересным занятиям девушка и предавалась, пока не увидела под кустом нечто еще более интересное.
— О, — сказала Брунилла Вексли. — Человек. С палаткой.
Тут дядюшка Эйнар пробудился ото сна и раскинул свою «палатку» широким зеленым веером.
— О, — сказала коровоискательница Брунилла. — Человек с крыльями. Ну да, наконец-то. Сеси давно мне говорила, что пришлет вас! Вы ведь Эйнар, да?!
Несказанно довольная, что прямо вот так, в ближнем лесочке повстречала такую диковинку, как крылатый человек, она начала без умолку трещать; уже через час они с Эйнаром были старинными друзьями, а через два часа его крылья стали чем-то вполне естественным, само собой разумеющимся.
— Видок у тебя как после хорошей драки, — сказала Брунилла. — На правое крыло так и вообще страшно смотреть, так что придется мне им немного заняться. В таком-то состоянии ты никуда на нем не улетишь. Сеси говорила тебе, что я живу здесь одна? Я и мои дети, и больше никого. Я что-то вроде астролога, со странностями всякими, почти что ведьма. И страшная, как смертный грех.
На что Эйнар горячо возразил, что никакая она не страшная, а против странностей и ведовства он ровным счетом ничего не имеет, и тут же поинтересовался, а как вот она, она не боится его, с крыльями?
— Да чего тут бояться, мне бы самой такие хотелось. Можно? — Она осторожно и завистливо погладила огромные перепончатые полотнища. Эйнар чуть не взвыл от боли, но мужественно сдержался.
Так что не оставалось ничего иного, кроме как идти к ней домой, чтобы она помазала кровоподтек неким своим зельем, и по дороге она снова пришла в ужас от страшного, во всю нижнюю половину лица, ожога.
— Счастье еще, что глаза не выжгло, — сказала Брунилла. — И как это тебя угораздило?
— Я бросил вызов небесам! — сказал Эйнар, и тут оказалось, что они уже дошли до фермы, почти и не заметив, как прошагали целую милю — так увлекла их беседа и исподтишка-друг-друга-разглядывание.
Время шло, и вот настал день, когда дядюшка Эйнар поблагодарил Бруниллу за заботу и сказал, что полетит дальше. В конце концов, Сеси же планировала, что он познакомится с целым рядом возможных невест и только потом примет окончательное решение.
Уже почти стемнело, а до следующей намеченной фермы было много миль воздушного пути, так что приходилось поторапливаться.
— Еще раз спасибо, когда-нибудь свидимся.
С этими словами Эйнар распахнул крылья, взлетел... и прямиком врезался в ближайший клен.
— Ой! — вскрикнула Брунилла и со всех ног помчалась к распростертому на земле телу.
Это все и решило. Очнувшись через час, дядюшка Эйнар уже знал, что не сможет больше летать ночью. Бесследно исчезла его острейшая, как у летучей мыши, способность ориентироваться в темноте, эта крылатая телепатия, позволявшая ему издалека ощущать любые препятствия — деревья, скалы, провода и башни. Исчез, затерялся в пространстве и далекий голос Сеси. Синее электрическое пламя не только опалило его лицо, но и обузило его восприятие мира, возможно — навсегда.
— А как же тогда я полечу в Европу? — страдальчески простонал Эйнар. — Вдруг я захочу туда вернуться, и что же тогда?
— О... — Брунилла Вексли потупилась и задумчиво поковыряла носком туфли землю. — Да кому она нужна, эта Европа?
Вскоре они поженились. Ритуал показался Брунилле малость странноватым, но все кончилось хорошо. Дядюшка Эйнар смотрел на свою новенькую, с иголочки, жену и думал, что, хотя он, конечно же, никогда уже не сможет улететь в Европу, потому что ночью — никак, а днем увидят и подстрелят, теперь это не имеет особого значения, потому что рядом с ним Брунилла.
А вот для того, чтобы взлетать прямо вверх и так же прямо приземляться, особого зрения не требовалось. А потому было вполне естественно, что в первую брачную ночь Эйнар подхватил Бруниллу на руки и взмыл с ней под облака.
Ночью фермер, живший милях в пяти от Бруниллы заметил в небе какие-то странные сполохи.
— Зарница, — сказал он и пошел спать.
Эйнар и Брунилла опустились на землю только к рассвету, вместе с росой.
Их брак оказался удачным. Брунилла очень гордилась Эйнаром. И ей было очень приятно думать, что вот сколько в мире женщин, а крылатый муж есть только у нее.
— Ну кто еще может таким похвастаться? — спрашивала она у зеркала и сама же себе отвечала: — А никто!
Эйнар же, со своей стороны, нашел в ней все, о чем только можно мечтать, — и красоту, и доброту, и понимание. Он приспособил свою диету к ее представлению о том, что едят, и прилагал все старания, чтобы ничего не сшибать своими крыльями, во всяком случае, не сшибать ничего хрупкого. Он научился спать ночью, как все люди, она же со своей стороны приспособила стулья и прочую мебель под его крылья и говорила приятные вещи.
— Мы все как куколки шелкопряда, — говорила она, — вот и я тоже. Но однажды я прорву кокон и взмахну крыльями, такими же красивыми, как твои.
— Тебе нет нужды рвать свой кокон, — говорил он. — Ты давно его порвала.
— Да, — согласилась она, — и я точно знаю, где и когда это случилось. Это случилось в лесу, когда я искала корову, а нашла зеленую палатку.
И они смеялись, и в такие моменты в ее простоватом лице прорезывалась красота, как меч, выхваченный из ножен.
А вот на редкость шустрые дети Бруниллы, три мальчика и девочка, и так не ходили, а словно летали. В летнюю полуденную жару они мухоморами из-под земли появлялись рядом с дядюшкой Эйнаром и хором просили посидеть с ними под яблоней, пообмахивать их для прохлады крыльями и что-нибудь рассказать. И он рассказывал им, как дуют в поднебесье ветры, и какие бывают облака, и какая звезда словно тает у тебя во рту, и каков на вкус высокогорный воздух, и как себя чувствуешь, бросаясь вниз головой с вершины Эвереста, когда навстречу тебе мчатся извечные голубые снега и ты ждешь до последнего момента и лишь тогда распахиваешь крылья.
Вот такая была их семейная жизнь, тогда.
А теперь дядюшка Эйнар сидел под той же яблоней и дулся на весь свет, не потому, что ему так хотелось, а потому, что прошло уже очень много времени, но его ночное зрение так и не вернулось. И не вернется, похоже, никогда. Он сидел там, весь поникший, как зеленый пляжный зонтик, забытый осенью уехавшими домой курортниками, которые вчера еще искали убежища в его щедрой тени. Ну и что же теперь? Неужели он обречен просидеть здесь до конца дней своих и использовать крылья только для того, чтобы обмахивать детей да подсушивать женушкино белье? О боги! А где же выход?
Прежде полет был его единственным занятием. Он летал по поручениям Семьи, относил записки быстрее ветра, передавал послания быстрее телеграфа, он носился над лесами и полями, как бумеранг, и опускался на землю, как пушинка.
А что осталось теперь? Обида и горечь. Его крылья затрепетали и снова обвисли.
— Папа, подуй на нас ветром, — прошептала его маленькая дочка.
Обступив Эйнара полукругом, дети заглядывали в его потемневшее лицо.
— Нет, — отрезал Эйнар.
— Пообмахивай нас, папа, — попросил его сын.
— Сейчас и так прохладно, скоро будет дождь, — сказал Эйнар.
— Так ветер же, папа, — рассудительно сказал другой, совсем маленький сын. — Ветер унесет облака, и дождя не будет.
— Папа, а ты пойдешь на нас посмотреть?
— Бегите играйте, — отмахнулся от них Эйнар. — Дайте папе спокойно подумать.
Он опять вспоминал прежнее небо, ночное небо, звездное и пасмурное, тихое и грозовое. Неужели теперь его судьба — скучно ползать над гладкими, как стол, пастбищами, чтобы, упаси бог, не поломать крыло о силосную башню, не напороться на плетень? Тьфу!
— Папа, — сказала девочка, — пойдем на нас смотреть.
— Мы идем на гору, — пояснил один из мальчиков. — Все ребята туда идут.
Дядюшка Эйнар задумчиво пожевал костяшки пальцев.
— На какую еще гору?
— На Змеевую, а то на какую! — возгласили дети.
Эйнар присмотрелся к ним получше.
Все трое прижимали к груди большие, старательно склеенные воздушные змеи, их лица светились восторженным предвкушением праздника, их пальцы с трудом удерживали большие клубки белой бечевки. Со змеев свисали длинные хвосты из синих, и красных, и зеленых бумажных и шелковых ленточек.
— Мы будем запускать воздушных змеев! Пошли смотреть!
— Нет, — покачал головой Эйнар. — Там меня самого увидят.
— А ты можешь спрятаться и смотреть из леса. Мы очень хотим, чтобы ты посмотрел.
— На воздушных змеев?
— Мы сами их придумали и сделали, мы знали, как их делать.
— И откуда ж вы это знали?
— Так ты же наш папа — вот откуда!
Эйнар снова обвел их глазами.
— Так это что, соревнование воздушных змеев?
— Да!
— И я победю, — пропищала девочка.
— Нет, я! — наперебой завопили мальчишки. — Я! Я!
— Боже! — Дядюшка Эйнар высоко подпрыгнул и забарабанил крыльями. — Дети, дети, ну как же я вас всех люблю!
— Что с тобой? — испуганно попятились дети.
— Ни-че-го, — пропел Эйнар, расправляя крылья во всю их необъятную ширину. Бах! Он с размаху их сдвинул, и дети повалились на землю от мощного толчка воздуха. — Я придумал! Я придумал! Я вновь свободен! Свободен! Как пушинка на ветру! Как облачко в небе! Брунилла! Брунилла! — Из окна высунулась голова недоумевавшей Бруниллы. — Слушай! Теперь мне не нужно ночи! Я буду летать в любое время. Каждый день, и никто не догадается, никто меня не подстрелит, и я... Господи, да зачем же я трачу время попусту! Смотрите!
На глазах у потрясенной семьи он оторвал у одного из змеев многоцветный хвост и привязал его к своему поясу, схватил клубок бечевки, зажал ее конец зубами, вернул клубок детям и взмыл в небо.
По полям и лугам бежали сыны его и дочка, с визгом и хохотом спотыкаясь и передавая друг другу клубок и все дальше отпуская бечевку в ярко-голубую высь, а Брунилла стояла на крыльце и смеялась и махала им рукой, понимая, что теперь вся ее семья будет бегать и летать свободно и счастливо.
А дети взбежали на Змеевую гору и гордо встали там с клубком в руках, дергая по очереди бечевку и водя ею из стороны в сторону, дергая и водя.
Тем временем на гору сбежались дети со всего поселка, чтобы запускать по ветру своих маленьких воздушных змеев, и вдруг увидели огромного зеленого змея, который то плавно парил, то взмывал к небу, то стремглав бросался вниз, и тогда они закричали:
— Ой, ой, какой змей! Ну! Вот мне бы такой! Какой громадный змей! Где вы его взяли?!
— Это наш папа сделал! — гордо ответили два прекрасных сына и прелестная дочка и дернули бечевку; легко повинуясь их детским рукам, глухо гудящий змей начертал на облаке исполинский восклицательный знак!
