Фа-Инле на языке кроликов означает «после восхода луны». Кролики, конечно, понятия не имеют ни о точном времени, ни вообще о точности. В этом отношении они очень похожи на первобытных людей, которым, чтобы только собраться, требовалось несколько дней, а потом еще несколько дней, чтобы приступить к делу, ради которого они собрались. В те времена людям, чтобы действовать сообща, нужно было некое чувство наподобие телепатии — телепатическая волна словно захватывала их и несла к назначенной минуте. Те, кому доводилось видеть в сентябре ласточек и стрижей — как они собираются на телеграфных проводах, щебечут, как описывают круги, то в одиночку, то небольшими группками, над голыми, убранными полями, возвращаются, чтобы сделать потом круг побольше, потом еще и еще, над пожелтевшими изгородями вдоль улочек, — все эти сотни разрозненных птичек, которые, мельтеша, со все возрастающим нетерпением собираются в стаи, не соблюдая никакого порядка, сливаются в одну огромную шевелящуюся массу, плотную посередине, редкую по краям, и эта масса постоянно меняется, перестраивается, как тучи или волны, и так до тех пор, пока все (но отнюдь не каждый) не почувствуют, что пора, и тогда они снимутся с места, и начнется еще один гигантский перелет на юг — перелет, который переживут не все; те, кому приходилось наблюдать, как поднимается эта волна, захватывающая всех, кто в первую очередь осознает себя лишь частью целого и только потом — во вторую очередь — личностью; те, кому приходилось наблюдать, как эта волна поднимает, захватывает всех, не нуждаясь ни в сознательной мысли, ни в сознательной юле, могут сказать, что видели деяние ангела, который погнал в Антиохию первых крестоносцев и гонит в море леммингов.

После восхода луны прошло не меньше часа, но оставалось еще довольно много времени до полуночи, когда Пятик с Орехом снова выбрались из норы под кустами куманики и поскакали тихонько по дну канавы. С ними бежал еще один приятель Пятика — Хлао, или Плошка. («Хлао» на кроличьем языке означает любое углубление, где может скапливаться влага, например чашечка в листьях одуванчика или чертополоха.) Плошка тоже был маленький, невероятно робкий, и большую часть своего последнего вечера в городке Орех с Пятиком потратили, уговаривая его отправиться с ними в поход. Плошка согласился неохотно. Он страшно боялся опасностей, поджидавших их за пределами городка, но потом решил, что главное — держаться поближе к Ореху и точно выполнять все его команды, а там, глядишь, и будет что-нибудь хорошее.

Не успели беглецы выбраться из канавы, как Орех уловил наверху какое-то движение. Он быстро выглянул.

— Кто здесь? — крикнул он. — Одуванчик?

— Нет, это я, Дубок, — ответил кролик, глядя на них сверху вниз, и спрыгнул, тяжело опустившись на лапы. — Ты меня забыл, Орех? В прошлом году мы с тобой жили в одной норе во время первого снега. Одуванчик сказал, вы сегодня уходите. Если это правда, возьмите и меня.

Орех сразу вспомнил Дубка, медлительного тугодума, и те пять дней, проведенные под землей, когда снегом замело норы, показались ему ужасно тоскливыми. «Но, — подумал он, — нечего воротить носом да выбирать. Даже если Шишак и сумеет уговорить парочку гвардейцев, все равно аусла за нами не пойдет. Согласятся только задворники, которым терять нечего». Орех перебирал в памяти знакомые лица, и тут появился Одуванчик.

— По-моему, чем скорее мы двинемся, тем лучше, — заявил он. — Не очень мне все это нравится. Едва я успел уговорить Дубка и собирался подойти еще кое к кому, как увидел, что за мной по тропинке бежит Ленок. «Ну-ка, говори, что тебе тут надо», — сказал он, а когда я объяснил, что просто пытаюсь выяснить, не хочет ли кто пойти с нами, он, по-моему, не поверил. Он хотел точно знать, не пытаюсь ли я устроить какой-нибудь заговор против Треараха, а мой ответ только его рассердил. По правде говоря, я так испугался, что уговорил одного Дубка, и на этом все.

— Я тебя не виню, — сказал Орех. — Даже странно, не похоже на Ленка. Обычно он сначала ударит, а потом приступает к расспросам. И все-таки подождем немного. Вот-вот подойдет Черничка.

Время шло. Кролики, съежившись, ждали молча, лунные тени ползли по траве к северу. Наконец, когда Орех уже хотел сам бежать вниз к жилищу Чернички, он увидел, что тот вышел из норы, а за ним следом идут еще трое. Первого, Алтейку, Орех хорошо знал. И обрадовался ему, потому что это был крепкий, выносливый кролик, и все считали, что, как только он наберет взрослый вес, его сразу же примут в ауслу.

«Что ж, ему, видно, не терпится, — подумал Орех, — или старшие потрепали, а он и обиделся. Впрочем, нам это только на руку. С ним да с Шишаком, по крайней мере, не страшно ввязаться в драку».

Двоих других спутников Орех не знал. Когда Черничка представил ему кроликов, их имена — Плющ и Желудь — ничего Ореху не сказали. Но он и не удивился, потому что это были обыкновенные задворники, тощие полугодки, по недоверчивому и напряженному взгляду которых было сразу видно, что кто-кто, а они знают только тонкий конец розги. Новички с любопытством смотрели на Пятика. По рассказам Чернички они решили, будто Пятик только и делает, что в поэтическом вдохновении предсказывает судьбу. А на вид он оказался поспокойней и понормальней других, потому что был уверен в походе.

Время едва ползло. Черничка выбрался наверх в заросли папоротника, потом вернулся к краю канавы, нервно подрагивая, пугаясь собственной тени. Орех с Пятиком сидели в канаве и лениво пощипывали темную траву. Наконец Орех услышал то, чего дожидался: от леса в их сторону мчался кролик или даже, может быть, двое.

Не прошло и минуты, как Шишак уже спрыгнул в канаву. А следом за ним — здоровенный проворный парень, которому только-только исполнился год. Его хорошо знал весь городок, потому что шерсть у него была светло-серая с белесыми пятнами, на которых теперь, когда он, молча почесываясь, уселся рядом с товарищем, заиграл лунный свет. Его звали Серебряный, он был племянником Треараха и уже месяц как служил в аусле.

Орех невольно почувствовал облегчение оттого, что Шишак привел только Серебряного, спокойного, прямодушного, еще не освоившегося в гвардии. Когда Шишак сказал, что, может быть, приведет гвардейцев, Орех занервничал. Опасности, подстерегающие кроликов за пределами городка, существовали пока лишь в воображении, и Орех не думал, что настанет час, когда понадобятся хорошие бойцы. Хотя, если Пятик прав и на городок надвигается неминуемая беда, тогда, конечно, нужно радоваться любому, кто решит уйти с ними. С другой стороны, незачем лезть из шкуры вон, чтобы связываться с кем-нибудь вроде Ленка.

«Когда мы найдем новое место, — размышлял Орех, — там должно быть хорошо всем, и Пятику, и Плошке, и я не допущу, чтобы кто-нибудь садился им на шею и вообще вертел как хотел, по крайней мере до тех пор, пока они не научатся удирать от элилей, чтобы у них была возможность хотя бы сбежать от обидчика. Но захочет ли этого Шишак?»

— Ты ведь знаком с Серебряным? — прервал вопросом его размышления Шишак. — Видишь ли, молодежь устроила ему в аусле сладкую жизнь. Дразнят за цвет шкуры и все уши, знаешь ли, прожужжали, будто бы он получил разрешение служить в гвардии только благодаря Треараху. Сначала я, правда, хотел поговорить не только с ним, но потом решил, что другим и здесь неплохо — Шишак посмотрел на Ореха. — А ведь нас тут не слишком много, а? Может, плюнем на всю эту затею?

Серебряный хотел что-то сказать, но в густых зарослях наверху послышался топот, и из лесу к краю канавы подбежали еще три кролика. Двигались они уверенно и открыто, ничего не боясь и не прячась, совсем не так, как собравшиеся в канаве. Самый рослый бежал впереди, а двое других двигались за ним, как в строю. Орех, смекнув, что эти бегут сюда не затем, чтобы к ним присоединиться, напрягся и выпрямился. Пятик шепнул ему на ухо:

— Орех, они пришли, чтобы… — Но тотчас замолк.

Шишак развернулся и задвигал носом, не сводя глаз с пришедших. Все трое направились прямо к нему.

— Ты Тлайли? — спросил главный.

— Ты прекрасно знаешь, кто я, — откликнулся Шишак, — да и я тебя знаю, Падуб. Что тебе нужно?

— Ты арестован.

— Арестован? С какой стати? За что?

— За попытку раскола ауслы и за подстрекательство к мятежу. Ты, Серебряный, тоже арестован. Ты не доложил Ленку о беглецах и самовольно покинул пост. Оба за мной!

Шишак бросился на капитана, царапая его и пиная. Падуб не остался в долгу. Оба его спутника подступили к ним, примериваясь, как лучше вступить в драку, чтобы свалить Шишака. Неожиданно сверху, с края канавы, вниз головой в свалку ринулся Алтейка, с лету ударом задних лап опрокинул одного гвардейца и тотчас сцепился с другим. Через секунду за ним прыгнул Одуванчик и приземлился точно на кролика, которого сбил Алтейка. Оба гвардейца выкарабкались из канавы, минутку поозирались и припустили назад к лесу. Падуб попытался освободиться от Шишака, отпихиваясь всеми четырьмя лапами и рыча, как рычат все сердитые кролики. Он хотел что-то сказать, но тут перед ним встал Орех.

— Уходи, — велел Орех спокойно и твердо, — или мы убьем тебя.

— Ты понимаешь, что говоришь? — поинтересовался Падуб. — Я капитан ауслы. И ты это знаешь.

— Уходи, — повторил Орех, — если не хочешь, чтобы тебя убили.

— Это тебя убьют, — ответил Падуб.

Не говоря больше ни слова, он вспрыгнул на край канавы и исчез в лесу.

У Одуванчика на плече была кровь. Пару минут он зализывал рану, а потом повернулся к Ореху.

— Орех, ты же знаешь, они скоро вернутся, — сказал он. — Они приведут всю ауслу, и тогда мы влипли.

— Пора уходить, немедленно, — произнес Пятик.

— Да, самое время, — отозвался Орех — Пошли вниз, к ручью. А потом по берегу, легче будет держаться вместе.

— Если ты послушаешь моего совета… — начал Шишак.

— Если мы задержимся здесь хоть немного, то мне уже ничьи советы не понадобятся, — огрызнулся Орех.

Пристроившись впереди Пятика, Орех выбрался из канавы и довел свой отряд вниз по склону. Не прошло и минуты, как маленькая компания исчезла из виду.