Иэн Макьюэн
Меж сбитых простыней
Посвящается Вику Сэйджу
Порнография
Через рынок Сохо О'Бирн прошел к магазину брата на Брюэр-стрит. Гарольд сидел на устроенном в углу помосте и сквозь толстенные стекла очков наблюдал за горсткой покупателей, листавших журналы. Ростом около пяти футов, он носил ботинки с набойками. До поступления к нему на службу О'Бирн звал брата Коротышкой. Миниатюрный приемник хрипел подробностями дневных скачек.
— А, наш блудный братец… — процедил Гарольд. Его увеличенные линзами глаза мигали на каждой согласной, — Журналы для продажи, господа! — прикрикнул он, глядя через плечо О’Бирна.
Покупатели беспокойно завозились, точно их потревожили во сне. Один человек вернул журнал на место и поспешно вышел из магазина.
— Где тебя носило? — уже тише спросил Гарольд.
Он сошел с помоста и, надевая пальто, в ожидании ответа сверлил О’Бирна взглядом. Коротышка. Младше на десять лет, О’Бирн терпеть не мог везунчика брата, но сейчас, как ни странно, хотел его одобрения.
— К врачу записывался, — негромко сказал он, — Я триппер подцепил.
Гарольд просветлел и шутливо ткнул его в плечо.
— Так тебе и надо! — наигранно хохотнул он.
Еще один покупатель бочком выбрался из магазина. У дверей Гарольд обернулся:
— Вернусь к пяти.
О’Бирн улыбнулся и, зацепив большие пальцы за карманы джинсов, неспешно приблизился к кучке покупателей.
— Вам помочь, джентльмены? Журналы для продажи.
Покупатели брызнули, точно всполошенные куры, и внезапно он остался в магазине один.
Толстуха лет за пятьдесят в одних трусах и респираторе стояла на фоне пластиковой душевой шторы, безвольно уронив руку с дымящейся сигаретой. Супруга месяца. С тех пор как обзавелись респираторами и подстелили толстую клеенку, писала Дж. Н. из Андовера, мы горя не знаем. О’Бирн покрутил настройку и выключил радио. Перелистав журнал, он остановился на разделе писем. Необрезанный девственник, которому в мае исполнялось сорок два, никогда не мыл член и теперь не отваживался залупить головку, страшась того, что предстанет его взору. Его мучили кошмары с червями. О'Бирн рассмеялся и скрестил ноги. Потом отложил журнал, включил и тотчас выключил приемник, поймав бессмысленный обрывок фразы. Затем прошелся по магазину, подравнивая журналы на стойках. Постоял у двери, глядя на мокрую улицу, испещренную цветными полосами от отделанного пластиком пассажа. После чего взошел на Гарольдов помост и сделал два звонка в больницу, первый Люси. Оказалось, сестра Дрю занята и не может подойти к телефону. О’Бирн оставил сообщение: нынче повидаться никак не выйдет, он перезвонит завтра. Потом снова набрал больничный коммутатор и спросил практикантку Шеперд из детского отделения.
— Привет, это я, — сказал О’Бирн, когда Паулина взяла трубку.
Он потянулся и привалился к стене. Однажды тихоня Паулина расплакалась на фильме о бабочках, погибавших от пестицидов; она хотела спасти О’Бирна своей любовью. Сейчас она рассмеялась:
— Я звонила тебе все утро. Брат передал?
— Вот что, приду около восьми, — сказал О’Бирн и повесил трубку.
Гарольд появился лишь в седьмом часу; О’Бирн чуть не уснул, положив голову на руки. Покупателей не было. Он продал всего один экземпляр «Американской стервы».
— У америкашек отличные журналы, — сказал Гарольд, забирая из кассы пятнадцать фунтов и горсть серебра.
Он был в новом кожаном пиджаке. О’Бирн уважительно пощупал обновку.
— Семьдесят пять монет, — сверкнул очками Гарольд, перед сферическим зеркалом застегивая пиджак.
— Хорош, — одобрил О’Бирн.
— Офигенно хорош, — Гарольд стал закрывать магазин. — По средам всегда негусто. — Он грустно вздохнул и включил сигнализацию, — В среду полный пиздец.
— Не говори, бля, — согласился О’Бирн, в зеркале изучая угревую сыпь вокруг рта.
Он снимал комнату в доме Гарольда, приютившемся у подножья телебашни. Домой шли молча. Время от времени Гарольд искоса поглядывал в темные витрины магазинов, любуясь своим отражением, облаченным в новый пиджак. Коротышка.
— Не холодит? — спросил О’Бирн.
Ответа не последовало.
Вскоре они поравнялись с пивной; Гарольд втолкнул его в промозглое и безлюдное заведение.
— Угощаю, раз уж тебя наградили триппером, — сказал он.
Трактирщик расслышал и с интересом воззрился на О’Бирна. Они опрокинули по три стаканчика виски; О’Бирн оплатил четвертый заход, и Гарольд сказал:
— Кстати, звонила одна из медичек, с которыми ты валандаешься.
О'Бирн кивнул и отер губы.
— Неплохо ты устроился, — помолчав, добавил Гарольд.
— Угу, — снова кивнул О’Бирн.
Пиджак сиял и скрипел, когда Гарольд поднимал стакан. О’Бирн не собирался ничего рассказывать. Он хлопнул в ладоши и, глядя мимо брата на пустой бар, повторил:
— Угу.
— Интересовалась, куда ты пропал, — не отставал Гарольд.
— Да уж, — буркнул О’Бирн и ухмыльнулся.
Паулина, низенькая молчунья с большими настороженными зелеными глазами на бескровно-бледном лице, перечеркнутом густой черной челкой, снимала маленькую сырую квартиру на паях с секретаршей, которой никогда не было дома. Слегка пьяный, О’Бирн появился в одиннадцатом часу и пожелал принять ванну, дабы изгнать гнилостный душок, с недавних пор исходивший от его рук. Устроившись на невысокой табуретке, Паулина смотрела, как он блаженствует. Раз она подалась вперед и коснулась его тела там, где оно выступало из воды. О’Бирн закрыл глаза и вытянул руки; в тишине слышалось лишь угасающее шипенье бака. Паулина тихо встала и пошла в спальню за чистым полотенцем; О’Бирн не заметил ни ее ухода, ни возвращения. Паулина вновь села и взъерошила его мокрые спутанные волосы.
— Ужин пропал, — безропотно сказала она.
Капли пота собирались в уголках глаз О’Бирна и скатывались вдоль носа, точно слезы. Паулина положила руку ему на коленку, высунувшуюся из серой воды.
На холодных стенах скапливались водяные капли; проходили бессмысленные минуты.
— Наплевать, дорогуша, — ответил О’Бирн, вылезая из воды.
Паулина отправилась за пивом и пиццей, а он улегся в ее крохотной спальне. Прошло десять минут. Бегло осмотрев свой чистый, но опухший член, О’Бирн оделся и вяло побродил по гостиной. В маленьком собрании книг его ничто не заинтересовало. Журналов не было. В поисках выпивки он прошел в кухню. Там нашелся лишь пережаренный мясной пирог. Отковыривая пригоревшую корочку, О’Бирн пролистал иллюстрированный календарь. Закончив просмотр, он вспомнил, что ждет Паулину, и глянул на часы. Ее не было уже с полчаса. О’Бирн вскочил, уронив стул. В гостиной он помешкал, но затем решительно вышел из квартиры и захлопнул дверь. О’Бирн ринулся вниз по лестнице, боясь встретить ее теперь, когда надумал уйти. Но слегка запыхавшаяся Паулина была уже на середине второго пролета, в охапке она держала бутылки и свертки в фольге.
— Куда пропала-то? — буркнул О’Бирн.
Неловко выглядывая из-за покупок, Паулина стояла на пару ступенек ниже, в сумраке сверкали фольга и белки ее глаз.
— Соседний магазин закрыт. Пришлось бежать в дальний… Извини.
Они помолчали. О’Бирн был не голоден. Ему хотелось уйти. Он сунул большие пальцы за пояс джинсов, вскинул голову к неразличимому потолку, затем взглянул на ожидавшую подругу и наконец сказал:
— Я чуть не ушел.
Протискиваясь мимо него, Паулина шепнула:
— Глупенький.
О’Бирн развернулся и последовал за ней, чувствуя себя обманутым.
В кухне он привалился к дверному косяку, Паулина подняла стул. Мотнув головой, О’Бирн дал понять, что не желает еды, которую она раскладывала по тарелкам. Девушка налила ему пива и присела на корточки, собирая с пола горелые крошки. Они перешли в гостиную. О’Бирн тянул пиво, она медленно ела, оба молчали. Покончив с пивом, он взял ее за коленку. Паулина не шелохнулась.
— Ну что с тобой такое? — бодро спросил О’Бирн.
— Ничего, — ответила она.
Переполняясь раздражением, он придвинулся ближе, покровительственно уложил руки ей на плечи и проговорил громким шепотом:
— Знаешь что, давай-ка баиньки.
Паулина резко встала и ушла в спальню. Сцепив руки на затылке, О’Бирн слушал, как она раздевается; потом скрипнула кровать. Он встал и без всякого желания вошел в комнату.
Паулина лежала на спине; О’Бирн быстро разделся и лег рядом. Обычно подруга ластилась, сейчас же не шевельнулась. Он собрался погладить ее по плечу, но тяжело уронил уже поднятую руку. Они лежали в сгущавшемся молчании; наконец О’Бирн решил дать ей последний шанс: натужно закряхтев, он приподнялся на локте и навис над ее лицом. Ее набрякшие слезами глаза смотрели в сторону.
— Ну в чем дело-то? — с унылой покорностью пробубнил он.
Ее взгляд чуть сдвинулся и остановился на нем.
— В тебе, — просто сказала она.
О’Бирн отвалился и, помолчав, угрожающе буркнул:
— Понятно.
Затем перебрался через нее и слез с кровати.
— Что ж, ладно…
Затянув узлы на шнурках, он искал свою рубашку.
Паулина отвернулась. Однако в гостиной его нагнал ее взметнувшийся плач, просивший не уходить. О’Бирн оглянулся: в дверном проеме спальни белела одетая в холщовую сорочку фигура, которая вдруг в рваном стробоскопическом ритме словно перенеслась по воздуху и ткнулась ему в грудь, кусая пальцы и мотая головой. Он усмехнулся и обнял ее за плечи. Его окатило волной всепрощения. В обнимку они вернулись в спальню. О’Бирн снова разделся и лег, Паулина пристроилась на его плече.
— Поди знай, что творится в твоей голове, — сказал он и, совершенно успокоенный этой мыслью, заснул.
Через полчаса он пробудился. Паулина, измотанная неделей двенадцатичасовых смен, крепко спала. О’Бирн тихонько ее пихнул.
— Эй! — позвал он и толкнул сильнее.
Мерное посапывание сбилось, Паулина шевельнулась, и он произнес, подражая реплике из какого-то фильма:
— Слышь, мы еще кое-что не сделали…
Гарольд был взбудоражен. Когда в середине следующего дня О’Бирн пришел в магазин, брат схватил его за руку, размахивая листком бумаги.
— Я все подсчитал! — почти кричал он, — Теперь я знаю, что делать с этой лавкой.
— Угу, — вяло ответил О’Бирн и принялся чесать глаза; он скреб их, пока невыносимый зуд не сменился терпимой болью.
Гарольд потер розовые ладошки и торопливо пояснил:
— Возьмусь за «Американские звезды». Утром я говорил по телефону с их агентом, через полчаса он будет здесь. К едрене фене все эти письма про «отлить ей в манду». Хочу взять весь ассортимент «Флорентийского дома» по четыре с полтиной за штуку.
Слоняясь по магазину, О’Бирн примерил братов пиджак, висевший на стуле. Разумеется, он был маловат.
— Я буду называться «Трансатлантическая книга», — не унимался Гарольд.
О’Бирн бросил пиджак на стул. Кожан соскользнул на пол и съежился, точно сдутый воздушный мешок какой-то рептилии. Не смолкавший Гарольд его поднял.
— Если торговать исключительно флорентийской продукцией, мне дадут особую скидку и еще… — он хихикнул, — оплатят установку неоновой, бля, вывески.
— Сколько ты сбагрил надувных баб? — перебил его О’Бирн, опускаясь на стул. — В подвале еще двадцать пять этих сволочных блядей.
Гарольд разливал виски.
— Агент будет здесь через полчаса, — повторил он, протянув брату стакан.
— Да хрен-то с ним, — О’Бирн сделал глоток.
— Возьми фургон и валяй в Норбери, надо сегодня же забрать партию. Не хочу оттягивать.
О’Бирн угрюмо потягивал виски, Гарольд насвистывал, хлопоча в магазине. Вошел мужчина и купил журнал.
— Видишь, он взял английский, — кисло сказал О’Бирн, хотя покупатель еще разглядывал презервативы с усиками.
Мужчина испуганно дернулся и вышел.
Гарольд присел перед братом на корточки и заговорил как человек, растолковывающий несмышленышу, что такое совокупление:
— Что я сейчас имею? Сорок процентов от семидесяти пяти пенсов. Тридцать пенни. Тридцать сраных пенни. С «Флорентийским домом» я буду иметь пятьдесят процентов от четырех с полтиной. Вот это… — он шлепнул О’Бирна по коленке, — я и называю бизнесом.
О’Бирн покрутил перед ним пустой стакан и терпеливо дождался, когда его снова наполнят… Коротышка.
Склад «Флорентийского дома» занимал бывшую церковь, что стояла на неширокой уступчатой улочке. О’Бирн вошел через паперть. Контора и приемная с грубо оштукатуренными стенами расположились в западном крыле храма. Стоявшая в приемной купель служила большой пепельницей. В конторе никого не было, кроме пожилой дамы с голубыми волосами, которая печатала на машинке. Вначале она проигнорировала стук в раздвижное окно, но затем поднялась и отодвинула стеклянную панель. Взяв бланк заказа, она посмотрела на О’Бирна с нескрываемой неприязнью.
— Подождите там, — буркнула дама.
Насвистывая бесконечную мелодию, О’Бирн рассеянно отбил вокруг купели чечетку и причесался. Внезапно рядом возник ссохшийся мужичок в бурой куртке и с пюпитром под мышкой.
— «Трансатлантическая книга»? — спросил он.
О’Бирн дернул плечом и последовал за ним. Они медленно продвигались по боковому приделу, уставленному сборными стальными полками: заложив руки за спину, О’Бирн шел чуть впереди, старик толкал большую тележку. Кладовщик то и дело останавливался и, раздраженно пыхтя, снимал с полок толстые пачки журналов. Тележка наполнялась. Пыхтенье старика хриплым эхом разносилось по церкви. В конце первого придела он сел на тележку, устроившись между ровно уложенных пачек, закашлялся и долго отхаркивал в бумажный платок. Потом аккуратно сложил его и вместе с чудовищно зеленой мокротой спрятал обратно в карман.
— Слышь, ты помоложе, — сказал он, — Давай кати.
— Сам на хрен кати, — ответил О’Бирн. — Твоя работа.
Угостив старика сигаретой, он поднес ему огонь и кивнул на полки:
— Есть что почитать.
Тот сердито фыркнул:
— Сплошная гадость. Запретить бы к черту.
Они двинулись дальше. На выходе, подписывая счет, О’Бирн спросил:
— Кого нынче дрючишь? Мадам из конторы?
Кладовщик развеселился. Его дребезжащий смех, похожий на треньканье колокольчика, перешел в новый приступ кашля. Старик привалился к стене и, отдышавшись, многозначительно подмигнул слезящимся глазом. Но О’Бирн уже отвернулся и катил тележку к фургону.
Люси была на десять лет старше Паулины и чуть пухлее. Зато жила в большой удобной квартире. Она была медсестрой, тогда как Паулина всего лишь стажирующейся сиделкой. Друг о друге они не знали. Когда Люси открыла дверь, О’Бирн отвесил дурашливый поклон, щелкнул каблуками и преподнес ей купленный в метро букет.
— Предложение мира? — высокомерно спросила Люси, забирая бледно-желтые нарциссы.
Они прошли в спальню и сели на кровать. О’Бирн небрежно провел рукой по ее ляжке. Люси отбросила его руку.
— Отстань. Где пропадал три дня?
О’Бирн сам еле вспомнил. Два вечера он провел с Паулиной, один — в пивной с приятелями брата.
— Да так… с Гарольдом допоздна работали. — Он с наслаждением опрокинулся на розовое покрывало. — Переделываем магазин… и все такое.
— Сортируете похабные журнальчики! — визгливо рассмеялась Люси.
О’Бирн сел и скинул ботинки.
— Не начинай.
Слава богу, с оправданиями было покончено.
Люси нагнулась и подобрала его ботинки.
— Будешь так снимать, изуродуешь задники, — деловито сказала она.
Они разделись. Свою одежду Люси аккуратно повесила в шкаф и, обернувшись к полуголому любовнику, брезгливо сморщила нос:
— Это от тебя воняет?
Обиженный кавалер огрызнулся:
— Сейчас ванну приму.
Размешивая рукой воду, Люси перекрикивала рев кранов:
— Принес бы свои шмотки, я бы простирнула. — Она зацепила пальцем резинку его трусов. — Снимай, к утру высохнут.
В наигранной ласке О’Бирн перехватил ее руку.
— Нет, не надо! — поспешно прокричал он, — Утром чистые надел, правда!
Люси шутливо пыталась сдернуть с него трусы. Оба елозили по полу ванной, Люси визгливо смеялась, О’Бирн возбужденно пыхтел, но не сдавался.
Наконец Люси накинула халат и вышла. Было слышно, как она возится в кухне. О’Бирн сел в ванну и замыл на трусах ярко-зеленые пятна. Когда Люси вернулась, подштанники сохли на батарее.
— Может, примеришь? — из ванны спросил О’Бирн.
— Я к тебе, — Люси сняла халат.
— Прошу, располагайтесь, — улыбнулся О’Бирн.
Он потеснился, и Люси влезла в серую воду.
О’Бирн лежал навзничь на чистых белых простынях, а Люси уселась ему на живот, точно огромная гнездовая птица. Иных способов она не признавала, о чем уведомила еще в начале их отношений: «Командую я». «Это мы еще посмотрим», — ответил О’Бирн. Ему претила жуткая мысль о подневольном наслаждении, какое получали убогие из Гарольдовых журналов. Люси говорила отрывистым тоном, которым общалась со строптивыми пациентами: «Не нравится — больше не приходи». Незаметно О’Бирн проникся ее прихотями. Она не просто желала быть сверху, по требовала, чтобы он не двигался. «Еще раз шевельнешься, получишь», — однажды предупредила она. По привычке О’Бирн воткнул глубже и тотчас огреб пощечины, вылетевшие, точно змеиный язык. В тот же миг Люси кончила и повалилась на постель, заходясь то ли в рыданьях, то ли в смехе. «Чертова извращенка!» — угрюмо рявкнул О’Бирн, уходя с покрасневшей и опухшей щекой.
На другой день он снова пришел, и Люси обещала больше его не бить. Но теперь она его поносила. «Ты жалкий, беспомощный говнюк!» — орала она на пике восторга. Похоже, Люси учуяла его потаенное наслаждение и решила двинуться дальше. Однажды она внезапно с него сорвалась и с мечтательной улыбкой помочилась ему на грудь и лицо. О’Бирн пытался вырваться, но Люси пришпилила его к постели, получая огромное удовлетворение от его непрошеного оргазма. О’Бирн ушел взбешенным. Ядреный запах Люси еще долго его преследовал, и как раз в это время он познакомился с Паулиной. Однако не минуло и недели, как он вновь пришел к Люси (под предлогом забрать бритву), и она стала уговаривать примерить ее белье. О’Бирн отбивался, ужасаясь своему возбуждению. «Твоя беда в том, что ты боишься собственных радостей», — сказала Люси.
Сейчас она ухватила его за горло.
— Вот только дернись! — прошипела она, закрыв глаза.
О’Бирн замер.
Люси раскачивалась над ним, точно исполинское дерево. Губы ее беззвучно шевелились. Прошли долгие минуты, прежде чем она опустила взгляд и нахмурилась, словно не могла понять, кто лежит под ней. Все это время она елозила взад-вперед. Потом заговорила, будто сама с собой:
— Червяк…
О’Бирн застонал. Бедра Люси напряглись и задрожали.
— Червяк… червяк… ты червячок… Я растопчу тебя, грязный червячок…
И вновь ее пальцы сомкнулись на его горле.
Глаза О’Бирна ушли под лоб, губы долго выговаривали слово.
— Да… — прошептал он.
На следующий день О’Бирн пошел в больницу. Врач и его ассистент были сухи и равнодушны. Ассистент заполнил формуляр и спросил, как все произошло. О’Бирн выдумал шлюху на автовокзале в Ипсуиче. Затем последовали долгие дни воздержания. На утренние и вечерние инъекции он приходил, изнывая от желания. На звонки медичек Гарольд отвечал, что не знает, где его брат. «Наверное, куда-нибудь сорвался», — говорил он, подмигивая О’Бирну. Девушки названивали дня три-четыре, а потом вдруг звонки прекратились. О’Бирн не придал этому значения.
Магазин стал приносить хорошие деньги. По вечерам О’Бирн выпивал с братом и его приятелями. Он чувствовал себя хворающим бизнесменом. Теперь Гарольд платил ему больше, и он тоже купил себе кожаный пиджак, только лучше и красивее — с подкладкой из красного искусственного шелка. Пиджак сиял и хрустел. О’Бирн подолгу вертелся перед сферическим зеркалом, любуясь своими плечами и бицепсами, туго обтянутыми сверкающей кожей. Курсируя в пиджаке между магазином и больницей, он ловил на себе женские взгляды. Он думал о Паулине и Люси и целый день потратил на решение, кому позвонить первой. Остановив выбор на Паулине, О’Бирн позвонил ей из магазина.
Практикантки Шеперд нет на месте, она сдает экзамен, услышал он после долгого ожидания. О’Бирн перевел звонок в другое крыло больницы.
— Привет, это я, — сказал он, когда Люси взяла трубку.
— Когда вернулся? — обрадовалась Люси, — Где ты был? Когда появишься?
О’Бирн сел.
— Как насчет сегодняшнего вечера? — спросил он.
— Ждю не дождюсь… — прошептала Люси в манере сексуальной французской киски.
О'Бирн рассмеялся и потер лоб. В трубке прослушивались чужие разговоры. Было слышно, как Люси отдает распоряжения. Потом она проговорила:
— Надо бежать. Больного привезли. Значит, к восьми… — И повесила трубку.
О’Бирн сочинил историю, но Люси не спросила, где он был. Она светилась радостью. Открыв дверь, она засмеялась, обняла его и снова рассмеялась. Люси казалось иной. Никогда еще она не была так хороша. Подстриженные волосы обрели темно-каштановый оттенок, ногти покрывал бледно-оранжевый лак в тон к короткому черному платью в апельсиновый горошек. На столе были приготовлены свечи и бокалы, играла музыка. Глаза Люси неистово сверкали. Она отступила, любуясь кожаным пиджаком. Потрогала красную подкладку. Прижалась к ней лицом.
— Какая гладкая… — сказала она.
— Сторговал за шестьдесят монет, — гордо поведал О’Бирн, пытаясь ее поцеловать.
Люси засмеялась и толкнула его в кресло.
— Посиди, а я принесу выпить.
О’Бирн развалился в кресле. Мужской голос пел о любви в ресторане с чистыми белыми скатертями. Люси принесла ледяную бутылку белого вина и села на подлокотник. Они пили и болтали. Люси рассказывала больничные новости о сестрах, которые влюблялись или остывали, о пациентах, которые поправлялись или умирали. Она расстегнула пуговицы его рубашки и положила руку ему на живот. Но когда О’Бирн потянулся к ней, она его оттолкнула и чмокнула в нос.
— Тихо, тихо! — строго сказала Люси.
О’Бирн был в ударе. Он рассказывал анекдоты, слышанные в пивной. Над каждым Люси хохотала как сумасшедшая, а на третьем легко уронила руку ему между ног и забыла о ней. О’Бирн прикрыл глаза. Рука исчезла.
— Расскажи еще, — пихнула его Люси, — Мне понравилось.
Он перехватил ее запястье и хотел притянуть к себе на колени. Люси тихонько вздохнула, выскользнула из его рук и сходила за второй бутылкой вина.
— Пожалуй, надо чаще выпивать, раз ты меня так смешишь — сказала она.
Вдохновленный, О’Бирн разразился байкой об автомеханике и викарии. Люси опять хохотала и шарила рукой по его ширинке. Он сам не ожидал, что выйдет так смешно. Под ногами закачался пол. Люси такая красивая, ароматная и теплая… Ее глаза сияют. О’Бирн замер под ее дразнящей рукой. Он ее любил, а она смеялась и лишала его воли. Теперь он понял, что хочет жить с ней, хочет, чтобы каждую ночь она приводила его на грань безумия. О’Бирн прижался лицом к ее груди.
— Я люблю тебя, — пробормотал он, и Люси вновь затряслась от смеха, отирая с глаз слезы.
— Ты… ты… — пыталась выговорить она, опорожняя бутылку в его бокал. — У меня тост…
— Да, за нас!
Люси сдерживала смех.
— Нет-нет! — взвизгнула она. — За тебя!
— Ладно! — О’Бирн выпил вино.
Люси встала и потянула его за руку:
— Пойдем… пойдем…
О’Бирн выбрался из кресла.
— А ужин? — спросил он.
— Ты мой ужин.
Хихикая, они просеменили в спальню и разделись.
— Я приготовила тебе особый сюрприз, так что… не суетись, — сказала Люси.
О’Бирн присел на кровать.
— Я готов на все, — поежившись, ответил он.
— Вот и хорошо… — Люси смачно поцеловала его в губы.
Она мягко повалила его навзничь и уселась на него верхом. О’Бирн закрыл глаза. А ведь было время, когда он яростно сопротивлялся. Люси поднесла к губам его левую руку и поцеловала каждый палец.
— Мммм… первое блюдо…
О’Бирн засмеялся. Кровать и комната тихо покачивались. Люси тянула его руку к спинке кровати. Что-то тихо звякнуло, будто колокольчик. Люси захлестнула его кисть кожаной петлей и застегнула пряжку. Она часто говорила, что когда-нибудь привяжет его и отдерет. Они вновь слились в поцелуе. Люси провела языком по его векам и шепнула:
— Никуда не денешься…
О’Бирн судорожно вздохнул. Лицо онемело, улыбки не вышло. Люси потянула к спинке его правую руку. Он подчинился, наполняясь трепетом от своей покорности. Покончив с руками, Люси пробежала пальцами по его ноге от бедра к ступне…
Почти внатяг притороченный к четырем углам кровати, О’Бирн был распят на белой простыне. Люси умостилась между его ног. Чуть улыбаясь, она смотрела на его член и тихонько ласкала себя пальцами. О’Бирн ждал, что сейчас она усядется на него, точно огромная белая птица. Кончиком пальца Люси провела по его изогнувшемуся стволу, потом туго сжала его у корня. О’Бирн выдохнул сквозь зубы. Люси подалась вперед. Глаза ее полыхали безумством.
— Мы с Паулиной тебя уделаем… — шепнула она.
Паулина. Мгновенье это слово казалось бессмысленным набором звуков.
— Что? — спросил О’Бирн, и оно тотчас обрело угрожающий смысл, — Развяжи меня!
Палец Люси исчез в ее промежности, она прикрыла глаза и задышала медленно и глубоко.
— Развяжи! — крикнул О’Бирн, тщетно пытаясь вырваться из вязок.
Теперь Люси негромко пыхтела, короткие легкие выдохи учащались вместе с рывками О’Бирна. Пристанывая, она что-то бормотала… Что она говорит? Не разобрать.
— Люси, пожалуйста, развяжи, — просил О’Бирн.
Внезапно она смолкла, глаза ее распахнулись, взгляд был ясен. Люси слезла с кровати и стала одеваться.
— Сейчас придет твоя подружка Паулина, — сказала она.
Движения ее стали быстры и точны, на О’Бирна она больше не смотрела.
— Что происходит? — О’Бирн старался говорить непринужденно, но голос его взвизгнул.
В изножье кровати Люси застегивала платье. Губы ее скривились.
— Ты сволочь, — сказала она и улыбнулась, услышав дверной звонок. — Как раз вовремя, правда?
— Да, улегся послушно, — говорила Люси, вместе с Паулиной входя в спальню.
Паулина промолчала, стараясь ни на кого не смотреть. Взгляд О’Бирна приковало то, что она держала в руках. Большой серебристый предмет напоминал гигантский тостер.
— Вот здесь можно подключиться, — показала Люси.
Паулина опустила штуковину на прикроватную тумбочку. Люси села за туалетный столик и принялась расчесываться.
— Воду сейчас принесу, — сказала она.
Паулина отошла к окну. Все молчали. Наконец О’Бирн хрипло спросил:
— Что это за штука?
— Стерилизатор, — весело ответила Люси, повернувшись на пуфике.
— Какой еще стерилизатор?
— Ну как, для стерилизации хирургических инструментов.
На дальнейшие вопросы О’Бирн не отважился. Его затошнило, голова поплыла. Люси вышла из комнаты. Паулина смотрела в темное окно.
— Эй, Паулина, что происходит? — зашептал О’Бирн.
Девушка повернулась к нему, но не ответила. О’Бирн почувствовал, что петля на правом запястье немного ослабла. Руку его скрывали подушки. Он подвигал кистью и заговорил напористей:
— Слушай, давай сматываться. Расстегни ремни.
Паулина секунду помешкала, затем подошла к кровати и, глядя на него, покачала головой:
— Мы тебя уделаем.
Этот рефрен вселил ужас. О’Бирн задергался из стороны в сторону.
— Хватит уже идиотских шуток! — вопил он.
Паулина отвернулась.
— Я тебя ненавижу, — чуть слышно сказала она, — Ненавижу тебя, ненавижу…
Вязка на правой руке еще подалась. О’Бирн потянул руку изо всех сил; казалось, кисть сейчас оторвется, но ладонь в петлю не пролезала. Он сдался.
Вошла Люси и налила в стерилизатор воды.
— Совсем рехнулась? — заорал О’Бирн.
Из плоского черного футляра Люси достала ножницы на длинной рукоятке, скальпели и всякие другие заостренные инструменты, ярко отливавшие серебром. Потом она осторожно опустила их в воду. О’Бирн снова задергал руку. Люси убрала черный футляр и положила на стол два медицинских лотка, белых с голубой каемкой. В одном лежали шприцы, большой и маленький, в другом ватные тампоны.
— Что вы затеяли? — Голос О’Бирна треснул.
Люси положила ему на лоб прохладную руку и четко выговорила:
— То, что с тобой должны были сделать в больнице.
— В больнице?.. — эхом откликнулся О’Бирн.
Он посмотрел на Паулину, которая привалилась в стене и пила виски прямо из бутылки.
— Да, — ответила Люси, щупая его пульс. — Чтобы ты не сеял вокруг себя гадкую заразу.
— И не врал, — сдавленным от злости голосом добавила Паулина.
— Не врал!.. — О’Бирн затрясся в неудержимом смехе, — Не врал!..
Люси забрала у Паулины бутылку и сделала глоток. О’Бирн затих. Ноги его тряслись.
— Вы обе свихнулись…
Люси потрогала стерилизатор:
— Еще пяток минут. Пойдем в кухню, вымоем руки.
— Куда вы? — О’Бирн приподнял голову и крикнул вслед: — Паулина!.. Паулина!..
Но та уже все сказала. Люси задержалась в дверях.
— Мы оставим симпатичный пенек, чтобы ты вспоминал нас, — Она улыбнулась и закрыла дверь.
На тумбочке зашипел стерилизатор. Вскоре в нем басовито забурлила вода и нежно звякнули инструменты. Охваченный ужасом О’Бирн выкручивал руку из петли, обдирая кожу на запястье. Вязка уже съехала к большому пальцу. Минуты неудержимо истекали. Поскуливая, О’Бирн рвал руку из глубоко вгрызшегося ремня. Он почти освободился.
Открылась дверь, Люси с Паулиной внесли низенький столик. О'Бирн почувствовал жуткое возбуждение, пробившееся сквозь страх. Столик примостили рядом с кроватью. Люси склонилась над восставшим членом.
— Боже мой… боже мой… — прошептала она.
Паулина пинцетом достала из кипящей воды инструменты и аккуратными серебристыми рядами выложила их на крахмальную салфетку, расстеленную на столе. Петля потихоньку съезжала. Люси присела на кровать и взяла из лотка большой шприц.
— Сейчас захочется спать, — пообещала она; шприц выплюнул вверх тонкую струйку.
Люси потянулась за ватным тампоном, и в эту секунду О’Бирн выдернул руку.
Улыбнувшись, Люси отложила шприц. Она склонилась к О’Бирну… теплая, душистая… ее безумные покрасневшие глаза не отпускали… ее пальцы нежно коснулись головки члена и обхватили его целиком…
— Майкл, лежи спокойно, милый, — Она кивнула Паулине. — Сестра Шеперд, закрепите вязку, и можем начинать.
