Дом с привидениями
Полю Фландену
Днем погода улучшилась, поманив оттепелью, зато ночью снова подморозило.
Группа след в след пробиралась по лесу между буками и пихтами, и в тишине раздавалось только непрерывное журчание талой воды и шаги тридцати человек по размокшей земле. Пропитавшаяся водой военная форма тяжело давила на плечи.
Реми Урду из Перша, парень гигантского роста, шел последним, в облаке запахов всей колонны.
— Мокрой псиной воняет, — заявил он.
Никто не отозвался. Только мерно падали капли с деревьев, мерно звучали шаги, да разлеталась из-под подошв подмерзшая грязь.
Перед Урду маячила плотная спина толстяка Бютеля, чуть подальше на тропе виднелись покатые плечи капрала Крюзе, и, наконец, впереди выступала из тумана фигура Дирьядека. Этот бретонец, из которого слова не вытянешь, был седьмым от конца.
Мокрые по пояс, с поднятыми воротниками, все шли, опустив голову. Один великан Реми Урду держался прямо, потому что уставал от ходьбы внаклонку.
Примерно через полчаса они добрались до опушки леса. Внизу, в котловине, виднелась недавно разбомбленная деревня. На оголенных остовах домов стропила выглядели как ребра скелетов, одни крыши были изрешечены снарядами, на других веером торчала перевернутая черепица с оставшимися кое-где островками снега.
— Совсем как голубиное крыло, если на него снизу подуть, — заметил Реми Урду.
Уже почти ночью они вошли в деревню и двинулись мимо разбитых дверей и качающихся на петлях ставней. Когда тихо в лесу — это нормально и вполне терпимо, к тому же лесная тишина всегда относительна: то ветка хрустнет, то зверь зашевелится. Но для усталых и замерзших людей нет ничего хуже, чем тишина мертвых домов.
От попавшей в самый центр деревни бомбы осталась огромная воронка, в которой теперь стояла вода. Ее блестящая темная поверхность с бортиками снега вокруг усиливала впечатление заброшенности места.
Один из сержантов, внимательно изучивший план деревни, уверенно повел всех за собой по улицам и привел во двор какой-то фермы.
— Это здесь, — сказал он, толкнув дверь.
Сержант зажег карманный фонарик, и бойцы вошли внутрь следом за ним. Голубоватый огонек пробежал по стенам, бегло осветив углы комнаты, ножки оставшейся мебели, замерший маятник старинных часов. На полу лежало с десяток матрасов, оставленных группой, которая побывала в доме до них.
— Все здесь? — спросил сержант. — Крюзе, проверьте, чтобы ставни были плотно закрыты. Остальным — забаррикадировать все входы, и как следует!
Урду притащил огромный стол и привалил его к двери. Потом вдвоем с Дирьядеком, не проронившим ни слова, они водрузили сверху еще и сундук. Окна загородили поставленными крест-накрест скамейками.
Луч фонарика ложился круглым голубым пятном на плитки пола у ног сержанта. И все инстинктивно стали подтаскивать матрасы поближе к этому дрожащему огоньку.
Консервные ножи заклацали по алюминиевым крышкам, руки потянулись к рюкзакам, чтобы вытащить то отсыревший кусок колбасы, то растаявшую плитку шоколада.
— Нас не видно из-за разбитых крыш, поэтому мы, можно сказать, в укрытии, — прошептал Левавассер, чтобы что-то сказать.
— А почему шепотом говоришь? — спросил Урду.
— Не знаю, просто так, — ответил Левавассер.
Что за тяжесть повисла в воздухе, если самые обычные слова и звуки начали обретать особое значение? Вот чей-то каблук поскреб плитки пола, вот в чьей-то фляге булькнула жидкость. И тут послышался голос капрала Крюзе:
— А, так это тот самый дом, который называют «домом с привидениями»? Ребята, а привидения тут неплохо устроились!
По всему Лотарингскому фронту, на ничейной земле, имелись такие опустевшие деревни, где передовые отряды обычно устраивались на ночлег. Солдаты приходили туда в сумерках, занимали дом, не разжигая огня, не зажигая света, и эти брошенные дома, где от заката до рассвета хозяйничали тени, окрестили «домами с привидениями».
Боевая группа сержанта Лаланда уже много недель исполняла роль аванпоста, но в таком доме останавливалась впервые.
— Сержант, а противник здесь не появляется? — спросил Шамбрион.
— Патруль, бывает, и появляется, но очень редко, — ответил сержант, отрезая кусок хлеба от буханки. — В этой же деревне у них тоже есть «дома с привидениями».
— А я, ребята, — сказал, чуть помолчав, Левавассер, — говорю, что они сегодня заявятся. У меня такое предчувствие.
— Ха! Да ты просто трусишь! — раздался чей-то голос.
Послышались смешки. Смешки усталых солдат, слегка разомлевших после еды. Вдруг смешки разом стихли, и все замерли, затаив дыхание.
— Наверху кто-то ходит, — прошептал капрал Крюзе. — Слышите, сержант?
— Слышу. Тихо!
Сержант погасил фонарик. Подняв головы к потолку, все вслушивались в тяжелые шаги. На миг шаги затихли, а потом направились к противоположной стене. И все шеи дружно повернулись, словно шагавшие наверху подметки сквозь потолок намагничивали каски.
— Вот смеху-то будет, если они облюбовали этот же дом, — дрожащим голосом пробормотал Левавассер.
— Надо посмотреть, что там такое, — приказал сержант Лаланд. — Только тихо, и не надо ходить всем.
Маленький голубой кружок снова затанцевал по полу. Реми Урду, капрал Мартен и Дирьядек бесшумно поднялись, взяли карабины и пошли вслед за сержантом. Капрал Крюзе, стараясь не шуметь, на ощупь зарядил автомат и прошипел:
— Как только вы позовете, сержант, я стреляю в потолок.
Остальные подтянулись поближе к капралу. Лаланд вышел из комнаты и стал медленно подниматься по лестнице. Сзади шел Реми Урду, и, несмотря на все его усилия, ступеньки отчаянно скрипели под его тяжестью.
— Кто здесь? — громко крикнул сержант, поставив ногу на последнюю ступеньку.
Внизу Крюзе положил палец на гашетку.
— Это я, сержант, — отозвался кто-то сверху.
И на лестничной площадке показалась фигура толстяка Бютеля.
— Я пошел посмотреть, нет ли тут чего выпить.
— Ну, считай, что легко отделался! Гляди у меня, если еще раз придется тебя искать!
И, не в силах сдержать злость, сержант схватил Бютеля за плечо и спихнул с лестницы.
— Брысь отсюда! Ты у меня узнаешь, как в привидение играть! А ребята тебе морду набьют, это точно! А сейчас пошел спать, если не хочешь, чтобы тебе досталось!
Все улеглись на матрасах, держа каски и карабины под рукой. И сразу же со стороны Шамбриона раздалось протяжное сонное сопение. Бютель пробормотал:
— Я только хотел посмотреть, нет ли чего выпить…
И тоже уснул. Но тут же был разбужен страшным грохотом, раздавшимся где-то в комнате.
— К оружию! — рявкнул Левавассер.
Все вскочили.
— Стой! Кто идет? — подал голос Бютель.
Сержант снова зажег фонарик, и все увидели, что свалилась одна из скамеек, которой загородили окно.
— Не могла же она упасть сама собой, — заметил Урду. — Точно знаю, я ее очень хорошо закрепил.
— А может, ее столкнули снаружи? — спросил капрал Мартен.
Урду осторожно провел рукой по выбитому стеклу. Ставень был хорошо закрыт, засов цел. Оставалось признать, что скамейка свалилась сама. Он поставил ее на место и пошел укладываться.
Все снова замолчали. Слышно было только, как кто-то ворочается на матрасе. Снаружи капать перестало: подмораживало. Холодная одежда липла к телу.
— Вот интересно, — внезапно нарушил тишину Шамбрион. — Спать хочется, а не заснуть.
Все ощущали себя во власти враждебных сущностей, блуждающих между небом и землей, и все ждали, что еще может случиться. Вдруг от дымовой трубы отвалился камень и ухнул в очаг. Урду вскочил.
— Я больше так не могу! — заорал он. — Не могу я больше в этой халупе, где все сыплется, движется и трещит! Только попробуйте назвать меня трусом! Но это невыносимо. Сержант, можно хоть выйти пройтись?
— Нет, — отрезал сержант. — Приказываю всем оставаться на местах.
Чтобы пересилить тревогу, Урду принялся мерить шагами дом. Он ходил взад-вперед, натыкаясь на мебель, налетая на двери. На короткое мгновение воцарилась тишина, а потом снова послышались беспокойные шаги наверху.
— Урду! — крикнул сержант.
— Это не Урду, сержант. Это Бютель. На этот раз я нашел! Здесь водка, посмотрите сами! — И с этими словами Бютель спустился вниз: — Ребята, готовьте кружки. Пейте смело, водка хорошая.
— Бютель! Отставить! — раздался голос сержанта. — Предупреждаю, если вы надрались… Бютель!
Голубоватый луч фонарика осветил Бютеля. Тот с радостным квохтаньем пил прямо из горлышка. Сержант ловким ударом выбил у него бутылку, и она разбилась о пол. На секунду Бютель ошалело застыл.
— Ах! Сержант… сержант! С мужчинами так не поступают!
— Бютель! Эй, Бютель! Угомонись! — бросил капрал Мартен.
Из глотки Бютеля вырвалось хриплое, возмущенное «эх!». Причем в этом «эх!» было столько чувства, словно до этого оно долго зрело в недрах земли. Фонарик погас, и Бютель так и остался стоять, сжав кулаки и втягивая ноздрями запах разлившегося по полу алкоголя.
И тут на колокольне зазвонили церковные колокола. Первый удар тяжелой бронзой загудел в морозном воздухе, за ним второй, третий… И тишина.
И снова удар, второй, третий и долгий гул… Сержант опять зажег фонарик. Все переглянулись. Бютель забыл об обиде. Все тотчас же обо всем позабыли.
Послышались еще три отдельных удара, и вдруг все колокола зазвонили разом. И начался такой перезвон… Казалось, что звонят прямо в соседнем доме.
— «Ангелус»… — пролепетал Бютель упавшим голосом, — «Ангелус» в полночь. Ох, не христианская это штука!
— Говорят, колокола иногда сами звонят… — неуверенно начал Крюзе.
— Колокола не могут зазвонить сами, если нет ветра, — заявил капрал Мартен. — Но даже сильный ветер не может вызвонить «Ангелус».
— Значит, в деревне немцы.
— Ребята, к оружию! — скомандовал Лаланд.
Все начали отыскивать свои карабины. Получилась небольшая куча-мала.
— Но если они в деревне, — сказал вдруг Шамбрион, — то зачем им звонить? Сержант, как вы думаете, а может, они специально хотят нас ошеломить, а потом, когда мы выскочим из дома, всех перестрелять?
— С них станется, — ответил Лаланд. — Внимание! Выходим патрульным порядком через черный ход!
Бютель так грубо схватил сержанта за руку, словно хотел сделать ему больно.
— Нет, сержант! Дайте-ка я пойду первым.
Он хотел было добавить: «Из-за бутылки» — но не решился. Бютель распахнул дверь.
«Ну и ну! Не могли получше забаррикадироваться!» — подумал Лаланд. Колокольный звон теперь слышался яснее и стал еще более пугающим.
— А теперь звонят к окончанию мессы, — заметил Бютель.
Он быстро перекрестился, больно ударив себя по лбу и по груди, бросился во двор и остановился, вжавшись в стену.
— Можете идти, ребята, — сообщил он мгновение спустя. — Никого нет.
Чем ближе они подходили к церкви, тем громче становился звук. Воздух гудел, как лист железа.
Разделившись на две части, группа стала обходить площадь. Одно звено медленно двинулось налево, другое — направо. Церковь располагалась на окраине. Сквозь деревья виднелся темный вход и за оградой — кладбище с крестами. Звон замедлился и стих.
Оба звена инстинктивно остановились. Наступившая тишина не рассеяла тревогу. Наоборот, воздух, казалось, сгустился. Церковь и деревня онемели. И Дирьядек, который, как всегда, не проронил ни слова, уже готов был поверить в то, что в колокола звонит один из покойников.
По приказу сержанта оба звена продолжили движение. На углу одной из улочек капрал Крюзе обернулся, чтобы удостовериться, идут ли за ним бойцы. А когда снова посмотрел вперед, то нос к носу столкнулся с немцем. Оба отскочили. Немец отпрянул в свой переулок, Крюзе прижался к стене, и оба сделали своим отрядам знак приготовиться.
И тут колокола снова пришли в движение, и раздался радостный и пугающий перезвон.
Оба патруля бросились вперед, стремясь застигнуть друг друга врасплох. И возле ратуши, вокруг огромной воронки с черной водой, завязалось сражение.
Низко, почти на уровне земли, отбрасывая прерывистые красные отсветы, застрочил пулемет.
«Но почему продолжают звонить?» — пронеслось в голове у сержанта Лаланда. Вдруг Бютель с криком выронил оружие.
— Готово дело! — сказал он, словно ему удалось совершить нечто давно задуманное.
Ему в руку попала пуля. Было больно, но не настолько, чтобы закричать. И все же рука стала трястись, а он никак не мог унять эту дрожь.
Со всех сторон началась беспорядочная стрельба. Стреляли по большей части наугад, ориентируясь по язычкам пламени из стволов. Капрал Мартен получил пулю в икру. Потрогав раненое место, он обнаружил, что крови нет, только ожог. Пуля разорвала кожу на сапоге, но до тела не добралась. «Повезло!» — подумал капрал.
Вдруг большущая тень без каски отделилась от стены и понеслась в сторону ратуши. Ее остановил выстрел, и тень свалилась в воронку с водой. И сразу же поверхность воды засверкала белизной, а ночная мгла резко поменяла цвет. Обе воюющие стороны были настолько поражены, что даже перестали стрелять. Внезапно разлившийся молочно-белый свет и непрерывный адский набат явно были нездешней природы. Наверное, не один солдат с обеих сторон мысленно спросил себя: а вдруг это вовсе не человек — тот, кого подстрелили над воронкой? И не начало ли в деревне происходить нечто сверхъестественное?
Немецкий патруль отступил, унося двоих раненых. В темноте раздалось еще несколько выстрелов, и французы остались одни.
— Звонят непрерывно. Значит, не фрицы, — произнес Шамбрион.
Но ни у кого не хватило духа подойти к церкви и посмотреть, что же там происходит.
Проходя мимо воронки, Дирьядек, ни слова не говоря, потрогал поверхность воды прикладом. Приклад ткнулся в лед, сквозь который было видно упавшего в воронку человека. Не успело тело упасть в воду, как она мгновенно застыла. Дирьядек вспомнил, что когда-то уже видел нечто подобное у себя на родине. Зимой, когда термометр показывал всего три-четыре градуса мороза, достаточно было бросить камушек в еще не замерзшую лужу, и она сразу покрывалась льдом.
Отряд вошел в дом с черного хода и сразу же снова забаррикадировал дверь. Бютелю сделали перевязку. Он, казалось, чувствовал себя прекрасно, болтал без умолку и был единственным способным шутить.
— Нечего было выбивать у меня из рук заветную бутылочку. Она меня и спасла: мне хорошо. — Но рука все дрожала, и он не знал, как ее успокоить.
Пока ему накладывали повязку, колокола залились протяжным перезвоном и стали стихать, словно их оставили просто так качаться. Сначала замолк средний, потом малый, а звук самого большого еще долго вибрировал в воздухе.
— Ничего не понимаю, — пожал плечами сержант. — Не иначе как нынче ночью в деревне обозначился еще один «дом с привидениями». Ладно, пусть так. Но немцы никогда не нападают в такой час. Они всегда дожидаются рассвета и атакуют посты, когда те снимаются с места. Наверное, колокола и их тоже выгнали на улицу. А так они напали бы на нас на рассвете…
— Смотри-ка, больше не звонят! — воскликнул капрал Крюзе.
Кто-то отчаянно заколотил в дверь:
— Эй, ребята, откройте!
— У нас все на месте? — спросил Лаланд, вытянув руку с фонариком.
Но времени проверять не оставалось. Дверь поддалась и рухнула в комнату вместе со скамейкой, которая ее держала. На пороге возник длинный силуэт, и силуэт этот принадлежал Рене Урду, который вошел, вытянув вперед руки.
— Эх, ребята, как здорово! — крикнул он. — Но зачем вы закрыли дверь?
Сержант на секунду онемел от удивления.
— Когда же ты вышел? — спросил он наконец.
— Ну… сразу, как вы мне это запретили, сержант. А оказавшись на улице, я решил: «А устрою-ка я перезвон моим ребятам!» Лучший способ выгнать из головы дурные мысли. Я это усвоил еще в детстве, когда пел в церковном хоре. — И великан Реми Урду, первый сорвиголова в эскадроне — три судимости на гражданке и семьдесят дней ареста на военной службе, причем все не по злому умыслу, — весело расхохотался.
Солдаты переглянулись. История с бутылкой вызвала такой ажиотаж, что никто даже не заметил отсутствия Урду.
— Так это был ты, паршивец! — рявкнул сержант. — Ты что, совсем ничего не слышал, пока звонил? Ну и влеплю же я тебе сейчас, хорист!
Тут хорошо поставленным голосом вмешался бретонец Дирьядек, который за все время рта не раскрыл:
— Но ведь немцы были-таки в деревне, сержант. Без Урду мы бы того…
В этот день он слишком много говорил и все не мог наговориться.
