— Меган, моя обожаемая племянница. — Руфус Сиксмит показывает Луизе фотографию покрытой бронзовым загаром молодой женщины и себя самого, выглядящего более крепким и здоровым. Снимок сделан возле залитого солнцем причала. Фотограф сказал что-то смешное как раз перед тем, как щелкнуть затвором. Их ноги свисают над форштевнем небольшой яхты под названием «Морская звезда». — Это моя старая посудина, реликт тех дней, когда я был подвижнее.

Луиза издает нечто вежливое, мол, он не так уж и стар.

— Нет, правда. Если бы я теперь вздумал отправиться в серьезное путешествие, мне пришлось бы нанять небольшую команду. Я все еще провожу на «Звезде» многие выходные, слоняюсь по причалу, немного думаю, немного работаю. Меган тоже любит море. Она прирожденный физик. Математическое мышление гораздо лучше, чем когда-либо было у меня, к огорчению ее матери. Мой брат женился на матери Меган отнюдь не из-за ее мозгов, как это ни прискорбно. Она ведется на фэн-шуй, или «И Цзин», или еще на какое-нибудь наимоднейшее мумбо-юмбо с гарантией мгновенного просветления. Но у Меган превосходный ум. Чтобы получить степень доктора философии, она провела год в моем старом кембриджском колледже. Женщина, в колледже Кая! А сейчас заканчивает радиоастрономическое исследование на этих огромных блюдцах, что установлены на Гавайях. Пока ее мать и отчим до хрустящей корочки поджариваются на пляже во имя Праздности, мы с Меган сидим в баре и бьемся над уравнениями.

— А свои дети у вас есть, Руфус?

— Я всю жизнь был женат на науке. — Сиксмит меняет тему. — Гипотетический вопрос, мисс Рей. Какую цену вы заплатили бы — как журналистка, я имею в виду, — чтобы защитить свой источник?

Луиза отвечает не задумываясь.

— Если бы я верила в правдивость его информации? Любую.

— Как, например, насчет тюрьмы за оскорбление суда?

— Если дойдет до этого, то я готова.

— А будете ли вы готовы… поставить под угрозу собственную безопасность?

— Ну… — На этот раз Луиза призадумывается. — Думаю… я была бы обязана.

— Обязана? Как так?

— Мой отец во имя своего журналистского достоинства не боялся ни мин-ловушек, ни генеральского гнева. Было бы насмешкой над его жизнью, если бы его дочь пошла на попятную при малейшем запахе жареного.

«Скажи ей». Сиксмит открывает рот, чтобы рассказать ей обо всем — об отмывании денег в Приморской корпорации, о шантаже, о коррупции, — но лифт без всякого предупреждения дергается и, погромыхивая, возобновляет спуск. Пассажиры щурятся от вспыхнувшего света, и Сиксмит обнаруживает, что его решимость рушится. Стрелка описывает обратный круг вплоть до первого этажа.

Воздух в вестибюле кажется свежим, как горная вода.

— Я позвоню вам, мисс Рей, — говорит Сиксмит, когда Луиза протягивает ему его трость. — Скоро.

«Нарушу я это обещание или сдержу?»

— Знаете что? — говорит он. — У меня такое чувство, словно я знаком с вами не полтора часа, а долгие годы.