Год первый

Ну, вот мы и решились. Сегодня переезжаем. Ни ко мне и ни к ней, а в нашу общую квартиру. Не такой уж это и большой шаг, если учитывать, что мы жили вместе практически с самого начала. Но если для меня это всего лишь логическое продолжение наших отношений, то для нее это значит намного больше. Ей, похоже, пришлось для этого преодолеть в себе целую пропасть страха. Она мне об этом не говорила, но написала в письме. В небольшой записке, которые она по утрам часто оставляет мне на тумбочке, потому что писать у нее получается лучше, чем говорить.

«Родной мой, для большинства людей влюбленность — награда, бесценный дар, неожиданное счастье. Для меня же полюбить кого-то, не будучи уверенной во взаимности, — настоящее мучение, невыносимая пытка. Говорят, что у влюбленных вырастают крылья — у меня же на сердце камень, который тянет меня в бездонную мрачную пучину страха и неопределенности. Пожалуйста, люби меня. Я должна это слышать и видеть все время, каждый день, каждый час. И не сердись на меня. Мне понадобится время, чтобы сказать, что и я люблю тебя».

Мне было совсем не сложно признаваться ей в любви, это выходило само собой… Я даже начал удивляться, потому что никогда раньше не считал себя мастером по части ухаживаний и выражения чувств. Но с Алисой все было иначе. В первый раз я сказал ей о том, что люблю, через две или три недели после нашего знакомства и с тех пор не переставал повторять свои слова. После той записки я стал их произносить гораздо чаще и так разошелся, что уже не мог остановиться. Я признавался ей в любви, когда мы просто шли по улице, держась за руки, когда целовались, когда занимались любовью и когда нам было нечем заняться. Я признавался ей в любви, когда не находил других слов и когда казалось, что между нами уже все сказано. Я заполнял своими признаниями малейшие паузы и читал ответную любовь в ее глазах. Я видел, что она постепенно оттаивает, и каждый раз, когда я говорил «я люблю тебя», лицо ее озарялось улыбкой, она трогательно гладила меня по щеке обратной стороной ладони или сворачивалась клубочком у меня на коленях. И вот в один прекрасный день, спустя почти три месяца, она наконец сама сказала мне это. Мне показалось, что слова слетели с ее губ сами, помимо ее воли. От неожиданности она немного подалась назад, а потом прижалась ко мне, словно ища защиты, и мы долго стояли так, обнявшись и чуть дыша от волнения. Тогда же я предложил вместе снять квартиру, и она в ответ потерлась щекой о мою грудь, говоря «да».

Здесь нам будет хорошо, я знаю. Все, что мне нужно, — это быть рядом с ней, а об остальном можно не беспокоиться: на работе у меня, как всегда, полный порядок, Алиса закончила учебу и на будущий год собирается открыть свой кабинет. Все путем. Я за нас спокоен.

Сегодня двойной праздник: отмечаем новоселье, а заодно и диплом Алисы. Ребята из кейтеринговой компании шикарно сервировали стол. Хорошо все-таки, что ее родители не стеснены в средствах. Это если выражаться их собственными словами, а попросту говоря — они очень богаты. Ну или достаточно богаты. Поначалу они, разумеется, были не в восторге оттого, что их дочь связалась с таким типом, как я, особенно в смысле работы. Но вскоре все утряслось, они попривыкли и теперь, если верить Алисе, считают меня вполне разумным молодым человеком. По мне, так они скорее принимают меня за безобидного чудака. В общем, мы с ними ладим, тем более что видимся не часто. Единственное, от чего мне немного не по себе на этом празднике, так это от того, что из моих друзей пришел один Рене, а к Алисе заявилась целая толпа однокурсников и такой галдеж подняла, что уши закладывает. По мере прибытия новых гостей Алиса знакомит меня с теми, кого я вижу впервые, но, признаться, занятие это бесполезное, потому что я все равно не могу запомнить имен даже тех, с кем уже встречался, кроме разве что Эльвиры — потому что у нее необычное имя и она неизменно смеется над всеми моими шутками — и Томаса. Бедняга по уши влюблен в Алису, да так, что без слез не взглянешь. Я не ревную, но все же стараюсь не выпускать его из поля зрения.

Нас собралось за столом человек пятнадцать, и я потихоньку начинаю вешаться, потому что ее гости только и говорят, что о прошедших экзаменах. Кто-то запорол их по вине приемной комиссии или неудачно вытянутого билета (видать, на себя пенять у них не принято), а те, кто сдал, наперебой твердят о том, каких нечеловеческих усилий и самоотверженных трудов им это стоило. Рене, который по глупости не захотел садиться рядом со мной с самого начала, бросает на меня время от времени тоскливые взгляды через стол. Я пожимаю плечами и строю ему гримасы, означающие: «Сам виноват — вот и терпи!» Бедняга Рене, он явно чувствует себя не в своей тарелке посреди этого горластого молодняка. Мы с ним, конечно, тоже не ровесники, но я, по крайней мере, мучаюсь не меньше. Впрочем, самое худшее еще впереди, когда начнут двигать мебель, чтобы освободить место для танцев. Рене в суматохе точно слиняет, и я буду обречен сидеть в одиночестве до конца вечера.

Не знаю, сколько времени они уже танцуют, но только терпение мое на исходе. Музыка грохочет на полную катушку, в гостиной накурено так, что хоть топор вешай, а рядом со мной уселась девица, которая, как и я, не танцует, но зато с самозабвенным видом подпевает всем песням подряд. Эта чертовка знает наизусть все слова, настоящая музыкальная шкатулка с ушами вместо ручек. Хуже всего то, что время от времени она улыбается мне, покачивая головой в такт музыке, словно бы говоря: «Давай пой со мной, тебе понравится!» Мне необходимо успокоиться, прийти в себя. Мне нужно всего несколько минут. Я тихонько, почти не шевеля губами, зову Бога, но он не отвечает. А тут еще эта девица принялась вопить во все горло… Я набираю в легкие воздуха и зову чуть громче, но по-прежнему безрезультатно. Я больше не могу терпеть, я на грани…

— БОЖЕНЬКА!

И тут — о ужас! — все на меня оборачиваются. Я умудрился закричать: «Боженька!» — как раз в паузе между двумя композициями, но на небо при этом не попал, а остался сидеть на прежнем месте и со всей гостиной на меня устремились непонимающие изумленные взгляды. Вот уже Алиса бежит ко мне со всех ног.

— Что ты сказал?

— Я? Ничего.

— По-моему, ты крикнул: «Боженька!» Тебе плохо?

— Да нет же! Я вовсе не кричал: «Боженька!» Я крикнул: «Огонька!», в смысле: «Дайте прикурить!»

— Прикурить? С каких это пор ты куришь? Все ясно, ты пьян. А ну-ка, дай сюда!

Она выхватила у меня из рук стакан и поставила его на стол, закатив при этом глаза к потолку. К счастью, она там ничего не разглядела, кроме оранжевой подсветки. Снова заиграла музыка.

— В следующий раз имей в виду, что орать не обязательно: чтобы позвать меня, достаточно просто обо мне подумать. Однако я не могу оказываться в твоем распоряжении сию секунду. Не думай только, что в этот раз я медлил нарочно. Хотя ты меня определенно развеселил!

Мне стыдно.

Пожимая мне на прощание руку и буравя меня тоскливым взглядом, Томас многозначительно протянул: «Ну и счастливчик же ты…» И кто только, спрашивается, за язык тянул? Я тут же рассказал об этом Алисе и добавил, что видеть больше не желаю этого придурка. Она отнеслась с пониманием. Эльвира в тот вечер, помню, тоже улучила момент, чтобы сказать мне что-то насчет того, как повезло Алисе. Я сделал вид, что не понял, в чем заключался повод для зависти, ведь и она получила свой диплом с первого раза. У нее хватило ума не развивать эту тему и оставить меня в покое.