Суд над Эриком был назначен на пятницу, значит, выйти на свободу — хочет он того или нет — ему придется в субботу. По этому радостному случаю Нэнси уже запланировала на субботу вечеринку, куда намеревалась пригласить всех участников демонстрации. Сидя в тюрьме, Эрик занимался со студентами по почте, проверяя в камере стопки сочинений. Мало этого, он дал другим заключенным почитать Шекспира. Этот автор имел успех, так как у Эрика хватило сообразительности выбрать для сидевших вместе с ним ребят монолог бастарда Эдмунда из «Короля Аира». Вероятно, все парни в тюрьме были, так или иначе, не вполне законнорожденными. Когда я заехал в тюрьму в среду, то застал плечистого Натаниэля за рассматриванием арденовского издания «Макбета». «Он говорит, что любит таинственные истории с убийствами, — сияя бодрой улыбкой, сообщил Эрик, — и я попросил одного студента принести „Макбета“».

Событие это не осталось незамеченным. Старая добрая «Дейли Миссисипиэн» опубликовала на эту тему короткую заметку под заголовком «Препод в тюряге». Здесь была не вся история, да и все изложение показалось мне тенденциозным, так как редактор сэкономил на фактах, но, в конце концов, это же «Миссисипиэн». Как сказал однажды Эд Шемли, съевший зубы в «Ньюсдей»: «Начинаешь понимать, что живешь здесь очень долго, когда читаешь „Миссисипиэн“ и не находишь в этом ничего смешного».

Внутри, как всегда, ответы психолога и страничка комиксов с простейшим в мире кроссвордом. Естественно, большой отдел спорта и новости мужских и женских студенческих организаций. Колонка писем студентов типична: корпоративная гордость, размахивание флагом на футболе и вопрос о девственности. Но самое замечательное — письма в редакцию, от которых отдавало просто несусветным идиотизмом. Эд однажды вывел общую формулу таких писем:

Должен признаться, что я читаю «Дейли Миссисипиэн» каждый день и сильно раздражаюсь, когда ее публикация прерывается на каникулы и последнюю неделю сессии. Когда не хватало местных университетских новостей, «Миссисипиэн» перепечатывала сюжеты Ассошиэйтед Пресс: двадцать новых способов применения хлопка, почему, по мнению ученых, толстые счастливее тощих, недавние безобразия знаменитостей — в топку шло все, что попадалось под руку. Я не собираюсь оправдываться. Любой наркоман, подсевший на иглу «Нэйшнл инквайрер», поймет мои чувства. Когда я навестил Эрика в тюрьме, он был обложен несколькими номерами «Миссисипиэн» с обведенными красной ручкой статьями на политические темы. Кажется, узник готовил очередную речь.

Я не стал задумываться над этим — Эрик постоянно работал над своими длинными нудными речами, и тюрьма оказалась для этого самым подходящим местом, так как Эрик не был мадам Дефарж и не умел вязать. Макс, видимо, был все-таки прав: Эрику было уютно в тюрьме. Но мы все же надеялись увидеть его на свободе.

В пятницу днем мне позвонила Нэнси. Обычно в это время звонила злосчастная старуха, и я, сняв трубку, сразу сказал, что Джейми здесь не живет.

— Что? Кто это?

— Дон Шапиро. С кем я говорю?

— Дон, это Нэнси. Кто такой Джейми?

Я тяжко вздохнул:

— Не обращайте внимания, это долгая история.

— Ну хорошо, слушайте…

— Вы о суде?

— Угу. Он состоялся сегодня утром. Заседание открыли и закрыли. Злоупотребление общественной собственностью. Штраф сто долларов.

— Он заплатил?

— Не совсем.

— Вы заплатили? Знаете, не думаю, что это правильно. Эрик сам виноват во всех этих неприятностях…

— Есть еще одна неприятность.

— Что, никто не заплатил?

— Эрик прервал заседание. Он начал говорить, мало того, произнес целую речь. Главным образом о фашизме американской судебной системы. Его предупредили, но он и не подумал заткнуться. Оскорбление суда — два дня.

— Два дня за какую-то речь?

— Дон, он произнес ее со стола.

— О!

— Стол оказался не очень прочным и сломался.

— Гм.

— Судьи добавили ко всему прочему еще и стоимость стола.

— Понятно, — сказал я, размышляя, куда она клонит. — Это означает, что субботняя вечеринка отменяется?

— На самом деле я именно об этом хочу спросить вас. Можно ли из-за одного фарисействующего гостя — какими бы благими ни были его намерения — портить людям вечер?

— Мм, нет?

— Правильно, я тоже так думаю. Поэтому вечеринка состоится, только на ней не будет Эрика. Черт, пусть он сам потом устраивает праздник, если, конечно, когда-нибудь выйдет из тюрьмы. — Она фыркнула, по телефону это фырканье показалось мне лошадиным.

— Ну, если вы так считаете.

— Да, я так считаю. Итак, приезжайте ко мне домой часам к девяти, о’кей?

— Отлично. Нам надо что-нибудь принести?

— Я слышала, что Сьюзен печет замечательные ореховые печенья.

— Правда? Хорошо, она будет просто счастлива. Увидимся в субботу.

Я положил трубку, испытывая непонятное головокружение. Помню, что я пришел на кухню и сказал Сьюзен о печеньях и только после этого рассказал, что произошло. Обычно на вечеринках я веду себя респектабельно, но чувствовал, что завтра могу там что-нибудь натворить. То ли в честь Эрика, то ли в пику ему. Если честно, то я и сам этого не понимал.

Одна из приятных черт штата Миссисипи заключается в том, что вы можете выехать из любого города и через пять минут оказаться на грунтовой дороге посередине неведомого пространства, можно сказать, нигде. «Посередине» — это буквально, ибо стоит вам проехать еще с полмили, как вы упретесь либо в лес, либо в поле. Нэнси жила в конце одной из таких дорог в бревенчатом доме с на совесть заделанными щелями. В отличие от крошечных бревенчатых хижин Новой Англии этот дом был большим и вместительным, здесь был камин и гостиная, в которой можно было стелить ковры и устраивать танцы. В доме был даже второй этаж, но он предназначался, очевидно, для детей или карликов, потому что потолочные балки нависали над полом в трех футах. Джон Финли, высоченный детина, как-то раз ударился головой о стропила второго этажа и чуть не помер от кровотечения. Но это лишь еще раз говорит о том, какие чудесные вечеринки устраивала Нэнси. Три жесткошерстных терьера Нэнси носились по дому, и перемещаться по комнатам здесь было труднее, чем в других домах.

Мы приехали в 9.15. Компромисс между желанием Сьюзен явиться вовремя и моим намерением великосветски опоздать. Только благодаря Сьюзен я не опаздываю на поезда и не пропускаю важных встреч. Мне не помогают ссылки на то, что на Севере просто принято опаздывать на подобные мероприятия. Сьюзен убеждена, что опоздание есть форма грубости, и, возможно, она права. Мне кажется, что здесь, на Юге, пунктуальность все еще считают эквивалентом вежливости, хотя есть и исключения. Например, Джером Хилл пользуется пунктуальностью для выражения враждебности, пунктуальность Макса была совершенно иного свойства: она была проявлением его внутренней пунктуальности и присущей ему во всем точности.

Как бы то ни было, мы оказались не первыми гостями. Макс и Холли уже были здесь вместе с принесенными ими деликатесами. Нэнси великолепная повариха, и на ее вечеринках всегда была настоящая еда, а не всякие там чипсы с соусом. На этот раз она приготовила салат «тортеллини», лососевый мусс, пирожки с мясом и рыбой, огромный пирог, начиненный малиновым вареньем и взбитыми сливками. В сторонке стояли блюда с сосисками в кляре и что-то рыбное и скандинавское на ломтях ржаного хлеба. В дальнем конце стола красовались оливки и брынза. Сьюзен с виноватым видом протянула хозяйке пакет с печеньями, но Нэнси поставила их на почетное место возле камина, где уже были глубокие миски с грецкими орехами и изюмом.

Макс рассказывал Холли всякие интересные вещи о бревенчатых домах с их неповторимой индивидуальностью. Она внимательно слушала, кивала, отдавая должное сосискам. Я заметил, что у нее великолепные зубы — крупные, белые и, вероятно, очень острые. Я поздоровался с ними и тоже взял одну сосиску. Потом, будучи женатым человеком, я дал еще одну Сьюзен, которая в это время незаметно материализовалась рядом.

— Против чего мы протестуем сегодня? — Макс едва заметно улыбнулся, скрыв свои симпатии.

Холли от души толкнула его локтем в бок. На Максе была клетчатая рубашка и рабочие джинсы, то есть одежда людей, которых просто положено толкать локтем в бок. Он всегда хорошо справлялся с взятыми на себя ролями, сегодня на сто процентов выглядел как парень, который должен гулять с такой девчонкой, как Холли.

— Против отсутствия Эрика, — отозвалась из угла Нэнси, вставлявшая бесчисленные бутылки в огромное ведро со льдом. — На Юге должны быть более мягкие законы специально для сумасшедших британцев.

Холли, взявшая кусок брынзы, отвлеклась и вставила слово:

— Я думаю, что это подло.

— А я думаю, что закон есть закон. — Макс, изловчившись, откусил от ее брынзы.

— Значит, закон подлый. Это мой сыр!

— Всасывание — девять десятых обладания.

Она шутливо шлепнула его. Видимо, это уже вошло у нее в привычку. Макс, нагнувшись, принялся что-то записывать.

Нэнси велела всем наливать, а сама пошла открывать дверь. Во всех четырех углах стола мы затеяли разговор о диссидентах в Америке, одновременно принявшись за «тортеллини». Сьюзен сказала, что сейчас не шестидесятые годы, на что Макс ответил, что шестидесятые были массовой галлюцинацией в воспаленных мозгах американцев. Холли толкнула его в бок, сказав, что он на самом деле так не думает. Я попросил Макса дать определение галлюцинации.

— Галлюцинация — это то, что люди, как им кажется, испытывают и переживают, их переживания кажутся им реальными, хотя в действительности это не так.

Мне захотелось поспорить.

— Но как быть с сильными убеждениями?

— Никто не может утверждать, что они объективны.

— Вам не приходилось общаться с моим отцом, — вставила Сьюзен.

Я понял, что она имеет в виду. У ее отца не было мнений, он обладал истинами. Он, например, был до сих пор, каким-то участком своего мозга, уверен, что Юг еще поднимется. Может быть, Макс прав, и старик Сьюзен, как и ему подобные, всего лишь страдает культурной галлюцинацией. Но тут разговор перешел на семью, и мы заговорили о младшем брате Холли, который жил в Мемфисе и работал по франчайзингу на «Кентукки фрайд чикен». Я хотел было попросить Макса дать определение реальности — это было бы потруднее, но опоздал, все стали обсуждать новинку полковника Сандерса — «Экстра-Хруст».

В 9.30 прибыли еще пятнадцать гостей, среди них Роберт Уэстон, владелец «Книжного червя», местного книжного магазина и кафе. Он всегда поддерживал материально того или иного писателя, включая Роя Бейтсона, который постоянно занимал у него деньги. Роберт мне нравился: он был респектабелен, но ни в коем случае не лишен чувства юмора. Жену Лору он привез из Калифорнии, но она уже успела пустить прочные корни в Оксфорде. Напоминанием о прошлом были ее сережки — сегодня это были два миниатюрных глобуса. Когда я видел ее в последний раз, в ушах были мобильники Кальдера. Как-то раз она надела скрещенные ножи и вилки, украденные, как она торжественно сообщила мне, в конторе «Мишлен». В университете она преподавала искусствоведение и поэтому была знакома с Мэриэн, которую я, кстати, уже давно не видел.

Пришли Кэи. Мэри занялась напитками, а Джозеф отправился осматривать книжные полки. Остальных я знал плохо — это были люди с юридического факультета, включая одну студентку, бледную, суетливую и очень женственную, поставившую перед собой амбициозную цель: уложить в постель все мужское население «Оле Мисс». Это я слышал от двух жертв и одного кандидата.

Разговор с Максом стал немного меня раздражать. Я теперь понял его тактику: он придерживался правых взглядов только потому, что большинство из нас придерживались левых. Из четырех своих собеседников Макс сейчас вцепился в четвертого, приводя исторические прецеденты для того, чтобы доказать что-то, но я забыл что именно. Кажется, речь шла о том, что левые всегда берут у полковника Сандерса темное мясо. Холли была явно растеряна от такого неожиданного превращения либерала в консерватора. Она не привыкла к таким мгновенным переходам, и ей, должно быть, казалось, что пришла она сюда совсем с другим человеком. Сьюзен пыталась время от времени храбро вмешиваться, но Макс мастерски использовал ее аргументы только для того, чтобы, прожевав очередную порцию салата, не оставить от них камня на камне. Что касается меня, то я помнил о своей решимости напиться и, допивая третий джин с тоником, был уже на полпути к желанному забытью.

Холли, как я заметил, все время беззаботно жевала — было такое впечатление, что она поедает свои слова. Действительно, всякий раз, когда казалось, что она вот-вот что-то скажет, Холли, вместо этого, отправляла что-то в рот: петрушку с сыром, паштет, обильно намазанный на галету, или лососевый мусс с овощами. Макс наконец обратил на это внимание или просто решил высказаться по этому поводу. Он вожделенно похлопал Холли по животу:

— Куда все это уходит?

— В бедра, — буркнула мне в ухо, проходя мимо, Лора Уэстон.

Я решил разыскать Лору позже.

Макс повторил свой вопрос, поглаживая обширное туловище Холли. Она покраснела, но не убрала его руку.

— Пища поступает внутрь здесь, — Макс обвел рукой ее жующий рот, провел по горлу, — а дальше идет сюда…

Он провел ладонь между грудей Холли и остановился в области живота. Потом он принялся массировать его, разминая полноту подруги под туго натянутой тканью.

Сьюзен демонстративно отвернулась, а вскоре и совсем ушла, уединившись с Мэри Кэй. От джина с тоником я чувствовал приятное отупение и решил не вставать. На Холли была синяя блузка, туго застегнутая на мелкие пуговицы. Макс, как Наполеон, просунул руку между двумя пуговицами. Было видно, как его твердые пальцы ритмично поглаживают гладкую белую плоть.

— Вот сюда и пришел этот паштет, — приговаривал он, — а сверху на него лег лосось…

Холли нервно улыбалась, не зная, как реагировать, или просто смущаясь от моего присутствия. Мне оставалось только наблюдать эту сцену остекленевшими глазами.

— Наверное, мне не стоит так много есть, — отважно произнесла Холли, — но все так вкусно.

— Тогда ешь еще! И я чуть-чуть поклюю. — Он почавкал у нее над ухом, и она на этот раз привычным жестом толкнула его в бок.

Он потащил ее к буфету, одной рукой поглаживая по уютной талии, а другую прочно утвердив на ее заду. Ягодицы Холли обладали поразительной, исполинской кривизной, но одновременно были похожи на лицо, я бы даже сказал, на ангельское личико. Я хватил еще джина и вспомнил, что ягодицы называют щеками. В тот момент это сравнение показалось мне чертовски умным.

Где-то в глубине заиграл Дэвид Боуи. Музыка зазвучала громче, и кто-то начал свертывать ковер. В камине горел огонь — в это время года холодно уже даже в штате Миссисипи, — и кто-то стоял у огня, стараясь поджарить на нем кусок сыра, подцепленный на длинную вилку. Студентка, лениво развалившись, лежала на огромном диване Нэнси в очень опасной близости от Джозефа Кэя. Мне показалось, что она что-то делает с его бородой — может быть, разглаживает, — хотя другая изящная ручка обвила его шею. Джозеф имел озабоченный вид, но не двигался, словно околдованный. Мэри была на кухне и, наверное, разговаривала с моей женой. Из солидарности со Сьюзен я взял одно из ее печений. Оно пахло джином. Один из псов Нэнси подошел ко мне и ткнулся в мою руку влажным носом, и я дал ему остаток печенья. Я долил свой стакан и отправился дальше не вполне твердым шагом.

У буфета я столкнулся с местным архитектором Четом, как бишь его там, и его приятелем, подрядчиком. Они что-то хлебали из фляжки, по-собачьи встряхивая головой после каждого глотка. По запаху мне показалось, что они пьют какой-то растворитель. Решив, что с их помощью мне удастся опьянеть быстрее, я попросил Чета дать глотнуть и мне.

— Это не фабричное питье, это самогон, — ответил он, смерив меня взглядом с головы до ног. Короткий конский хвост при этом элегантно дернулся, сделав Чета похожим на хорошо воспитанную лошадь. — Почти чистый спирт. Забористая штука.

— От нее твой хер уткнется на полшестого, — кивнув, добавил его приятель. Руки его безвольно висели вдоль тела, красные и синие жилы делали их похожими на дорожную карту.

Я никогда в жизни не пробовал ничего подобного, но, конечно, читал о таких напитках. Это зелье обычно перегоняют в карбюраторе, рискуя в любой момент взорвать гараж.

— Если оно такое крепкое, — сказал я, — то почему бы не смешать его с виноградным соком или чем-нибудь еще?

Они посмотрели на меня так, будто я предложил смешать с содовой «Шатонеф-дю-Пап». Отступать было поздно.

— Ты слышал, что он сказал? — спросил Чет.

— Да, он просто ничего не понимает, — ответил подрядчик.

Они собрались уйти. Учитывая, что по пути к ним я уже выписывал немыслимые кренделя, я понял, что второй случай может и не представиться.

— Подождите, дайте мне хотя бы попробовать, ну, честно!

Чет посмотрел на подрядчика. Подрядчик — на Чета. Они одновременно пожали плечами. Чет полез в широкий боковой карман куртки и извлек оттуда фляжку.

— Осторожно, сначала вдохни.

Я опрокинул фляжку подсмотренным у них жестом и сделал основательный глоток. Мне показалось, что по моему пищеводу побежала дюжина олимпийских факелоносцев с горящими факелами. Это была не жидкость, а живой огонь.

— Ааах! — Я выплюнул проглоченное на Чета.

— Эй, приятель, это вообще-то моя куртка.

— Аааах! Аааах! — Рот и глотка горели огнем, и я, схватив ближайшую бутылку, принялся пить из горлышка бурбон. Это немного помогло. Подрядчик дал мне ломтик лайма, это помогло еще больше. Чет забрал у меня фляжку, оба постояли некоторое время, глядя на меня, а потом ушли.

Я сделал несколько шагов в противоположном направлении, но наткнулся на свернутый ковер и тяжело уселся на него. Сидеть на нем оказалось удобно, тем более что рядом оказался забытый кем-то стакан со свежей выпивкой. Взяв стакан и приняв приличный вид, я решил пока остаться на этом месте. Отсюда мне были видны только ноги, а потом я перестал видеть и их, так как кто-то приглушил свет. Приехали еще гости — среди них ноги Джона Финли и его жены. Джон был мужчина с факультета и поэтому был на прицеле студентки-правоведа, но она лишь небрежно махнула ему рукой. Да, она была высоким профессионалом, которого невозможно отвлечь от дела всякими пустяками. Теперь она откидывала волосы со лба Джозефа и временами ласково гладила его по щеке. Теперь дело должно было дойти до поцелуя, но поцелует она его в губы или просто чмокнет в щечку? Она просто лизнула его, и я едва не закричал, что нас надувают.

— Боже, это уже пятый за семестр. — Лора уселась на ковер рядом со мной и ткнула пальцем в рекордсменку. — Не знаю, как она это делает, то есть я, конечно, знаю, как она это делает, но не могу понять зачем.

Лора очень забавная женщина, и я рассмеялся. Ее глобусы медленно вращались под мочками ушей. Я поднял свой стакан, чтобы чокнуться с ней, но обнаружил, что он почти пуст.

— Мне нужно еще выпить, — остроумно заметил я.

— Давайте поменяемся. Я сегодня и так уже слишком много выпила, — она уловила мое дыхание, — как, впрочем, и вы.

— Это явление временное, только на сегодняшний вечер.

— Угу. Где Сьюзен?

— Где-то там. — Я огляделся, но там Сьюзен не было.

— Вы не танцуете, а, Дон?

Я собрался было ответить, но в это время меня пнули в голень, какой-то расплясавшийся идиот. Им оказался муж Лоры Роберт, дрыгавший во все стороны своими длиннющими ногами. Еще бы, в Роберте было не меньше шести футов шести дюймов роста. Звучала музыка «Роллинг стоунз», и между ногами Роберта показалась Нэнси, пытавшаяся поспеть за своим кавалером.

— Сукин сын.

— Простите, я вас ударил? — спросил, обернувшись, Роберт.

— Нет, это живой и очень чувствительный ковер. — Я отхлебнул из стакана Лоры — в нем оказалась водка с чем-то.

— Давайте немного отодвинемся, — предложила Лора, и так мы и сделали.

Вскоре мы увидели Макса и Холли, которые совершенно безответственно крутились посреди гостиной. Скажу вам, что для такой полной дамы Холли скакала и вибрировала не худшим образом, во всяком случае лучше, чем ее партнер. Макс всеми своими манерами доказывал давно известную истину: гены танца неравномерно распределены между полами. Координация движений у Макса была, конечно, лучше, чем у совершенно не умеющего танцевать Роберта, но зато он был слишком решителен и скован в своих движениях. Даже во время медленного танца, когда Холли томно извивалась, Макс продолжал напряженно дергаться взад и вперед. Кажется, он мог пребывать только в двух взаимоисключающих позициях — либо держать Холли в объятиях, либо находиться в ее объятиях. В какой-то момент я представил его голым и танцующим одновременно.

Я попытался встать, чтобы налить себе еще, но мои ноги таинственным образом застряли под ковром и отказались мне повиноваться. По какому-то волшебству Лора раздобыла где-то еще один полный стакан и тоже отдала его мне. Рука ее освободилась, и она указала на Холли:

— Это преемница Мэриэн.

— Я знаю.

— Мне нравится Мэриэн.

— Мне тоже. — Я старался быть дипломатом. — Но думаю, что Максу очень нравится Холли.

— Еще бы, этой Холли так много. — Лора отхлебнула из стакана. — Максу надо проверить голову.

— Вот уж не знаю.

— Что вы хотите этим сказать?

Я постарался разобраться, что я имею в виду, но это оказалось неимоверно трудной задачей. Этот последний стакан напрочь выключил у меня тот участок мозга, которым я обычно думаю. Но я честно старался ответить. Удивительно, почему алкоголь заодно не отключает центр речи?

— Ничего страшного, Дон.

Она посмотрела на танцующих в тот момент, когда Макс перешел в активную позицию, обхватив Холли за туловище. Один из терьеров Нэнси бестолково топтался у них в ногах.

— Я просто плохо знаю Макса, — сказала Лора.

— Да, мне трудно говорить, — согласился я и попытался вытянуться на ковре, но от этого у меня закружилась голова, и я снова сел. Руки и ноги почему-то отказывались мне повиноваться и как будто вообще отделились от тела. Мне почему-то взбрело в голову, что я соберусь, если буду танцевать. — Потанцуем?

Лора поставила стакан на пол (где на него точно наступит Финли) и согнула свои калифорнийские ножки.

— Почему нет?

Она милостиво помогла мне встать на ноги — сразу на обе.

Все остальное я помню весьма смутно. Мы наткнулись на несколько пар, хотя, как мне кажется, я так и не смог расквитаться с Робертом за пинок. Музыка становилась все громче и быстрее. В какой-то момент мне показалось, что я вижу Энди Хиллмена, владельца «Полька-Дот». Я моргнул, и Энди исчез. Я постарался моргнуть так, чтобы увидеть Роберта, но у меня ничего не вышло. Помню, что я крутил Лору вокруг себя или только пытался, так как она кричала, что это модно. В тот момент я, вероятно, оторвался от нее и полетел в пространство, увлекаемый центробежной силой. Последнее, что я помню, — это как я, заложив руки за спину и наклонив голову вперед, несусь мимо танцующих пар, нацелившись головой в широкий зад Холли.