Спустя четыре минуты после звонка в службу 911 у дома 307 по Эльсинор-лейн уже мигали синие проблесковые маячки патрульной машины.

Оператору я сказал, что кто-то проник в наш дом, но все остались целы и невредимы, а «злоумышленник» скрылся.

Меня спросили, не желаю ли я остаться на линии до приезда полицейских.

Я отказался, потому что мне нужно было многое обдумать.

Я должен был принять несколько ключевых решений.

Если я расскажу о нависшей над нами угрозе, станут ли у меня выспрашивать, как это «нечто» пробралось в наш дом? Или же попытаться прогнать телегу (более правдоподобный сценарий), будто это было – что? – обычное вторжение с целью грабежа? Удержусь ли я от использования слова «тварь», указывая на лес? Стану ли пытаться описать то, что мы видели в коридоре? Буду ли давать «озабоченного», преуменьшая реальную степень своего ужаса, поскольку никто ничем не в состоянии нам помочь?

Приедет полиция.

Так… а дальше?

Они осмотрят дом.

И ничего не найдут.

Единственное, на что способны полицейские, – это препроводить нас в наши комнаты, где мы соберем вещи, потому что больше в этом доме мы не останемся на ночь ни при каких условиях.

Но как мог я, а уж тем более дети, объяснить им, что с нами произошло?

Мы столкнулись с чем-то, настолько выходящим за рамки их представлений о действительности, что не имело смысла даже пытаться.

Я смутно осознал, что никаких показаний не будет.

Пока что я не до конца раскусил Терби. Я знал только, что сам принес его в дом – и что он хотел, чтоб я это сделал, – но источник того, что появилось в мерцающем коридоре, я должен был сохранить в секрете.

По этому вопросу мы с домом вступили в тайный сговор.

Я позвонил Марте. Тщательно подбирая слова, я объяснил, что в дом ворвалось «нечто», уверил ее, что все живы и здоровы, что я уже позвонил в полицию и что спать мы будем в отеле «Времена года» в центре города и не могла бы она заказать нам номер. Я произнес это самым спокойным голосом, на который был способен, и выдал все быстро, одним предложением, упомянув вторжение лишь вначале, чтоб ей запомнилась только просьба разобраться с гостиницей. Однако Марта была профессионалом и проснулась с первым звонком телефона, она сказала, что приедет через пятнадцать минут, и повесила трубку, прежде чем я успел что-либо возразить.

Сара все еще сидела у меня на руках, Робби сидел на лужайке, когда двое полицейских – ребята лет под тридцать – подошли к нам и представились как офицер О'Нан и офицер Бойл.

Они заметили мою расквашенную губу и наливающийся синяк на скуле и спросили, не нужна ли мне медицинская помощь.

Я сказал, что обойдется, что это я просто упал в комнате сына, и указал на Робби, который неуверенно кивнул в подтверждение.

Вопрос «А миссис Деннис дома?» я воспринял в штыки и объяснил, что нет, моя жена на съемках в Торонто и что в доме только я и дети.

Пока я объяснял О'Нану и Бойлу, что, когда ворвался злоумышленник, электричество внезапно «отключилось», отчего мы не смогли «это как следует рассмотреть», подъехала вторая патрульная машина с еще двумя офицерами.

Тут все переменилось.

Слово «это» намертво пригвоздило ситуацию.

Слово «это» прицепилось ко мне ярлыком «ненадежный свидетель».

О'Нан и Бойл посовещались с вновь прибывшими офицерами.

Я прочистил горло и прояснил, что «злоумышленник» мог быть «диким животным».

Последовало не слишком убедительное обсуждение, стоит ли связываться с местным отделением комитета по дикой природе, но вскоре эту идею оставили. Если найдется что-нибудь, подходящее под определение «это», – к ней еще вернутся.

Бойл остался со мной, Роби и Сарой, а трое других офицеров вошли в дом, свет в котором горел с такой силой, что на лужайке было светло как днем, а мощные децибелы («Какими мы были» проигрывалась снова и снова) (да у тебя даже диска этого нет) разбудили Алленов.

Когда мужчины вошли в дом, страх уколол меня раскаленной булавкой. Я не хотел, чтоб они туда заходили. Я не хотел, чтобы с ними там что-то случилось. Мне хотелось закричать: «Будьте осторожны».

Тогда я почувствовал (хотя вышло все иначе), что из нашей семьи в этот дом еще раз войду только я.

Кроме того, я знал, что семья наша – даже вне стен этого дома – не избавилась от нависшей над ней опасности.

Я вдруг обернулся посмотреть, на месте ли найденная мной вчера под живой изгородью кошка, разлагается ли.

Заметив, как Аллены, стоящие в одинаковых пижамах на дорожке черного гранита, подают ему какие-то знаки, офицер Бойл попросил нас «оставаться на местах».

Свет в доме пригасили. Кто-то нашел музыкальный центр, песня резко оборвалась.

На мгновение тишина меня оглушила.

Я спросил писателя: Что офицер Бойл говорит Алленам? (Да, писатель вернулся. Ему не хотелось оставаться в стороне от этой сцены, он уже что-то мне нашептывал.) Пока Бойл шел к Алленам, Робби незаметно для меня взял мой мобильный телефон.

Офицер Бойл говорит им, что ты душевнобольной, и они с ним не спорят.

Офицер Бойл пересказывает им твой смехотворный расклад с диким животным.

Посмотри на Алленов – они не кивают в ответ на его рассказ. Он рассказывает им, что в твой дом ворвался гигантский моток шерсти. И Аллены, конечно, в это не верят – уж точно после твоего выступления, свидетелями которого они стали в воскресенье вечером, – помнишь, Брет? И сейчас они спросят офицера Бойла: «А он как – пьяный?»

Я отвел глаза от Митчелла и Надин и посмотрел на второй этаж их дома, где на фоне занавесок детской вырисовывался силуэт Эштона, и он говорил по телефону, а когда я обернулся на нашу лужайку, то увидел, что Робби прижимает к уху мой мобильный и, слегка отвернувшись, кивает.

Это чтоб ты не слышал, о чем он говорит.

Я снова взглянул на окно Эштона, но он уже отошел.

Как мог Робби звонить кому-то, если еще десять минут назад он скулил от страха? Всего десять минут назад он кричал мне, чтоб я убил эту тварь, – а теперь берет и звонит по телефону, когда я едва на ногах стою? Что он скрывает от меня? Почему вернулся актер? Разве не было слезного примирения какие-то несколько часов тому?

Я пялился на Робби, когда в моем поле зрения внезапно появился офицер Бойл.

Он нагнулся к Робби и что-то у него спрашивал.

Робби метнул на меня короткий взгляд и кивнул.

Офицер Дойл все о чем-то спрашивал, а Робби повесил трубку, встал и кивал на реплики полицейского, время от времени поглядывая на меня.

Приехала Марта, и Сара попросила спустить ее на землю.

Я и забыл, что все еще держу Сару на руках. Я передал ее Марте.

Марта заявила, что нет никакой надобности заводить дело, поскольку сведения в конце концов просочатся в прессу. При этом в главном мы с ней были солидарны: коли все целы, давайте просто поскорей отвезем детей в отель.

Из дома вышли два офицера.

Как и предполагалось, они ничего не обнаружили.

Да, двери исцарапаны. Да, их взламывали. Да, две слетели с петель. Но ни одно окно не открыто, не разбито, и все внешние двери заперты.

Что бы мне там ни померещилось, оно должно было забраться в дом загодя.

Таково было общее мнение.

– А в большой спальне под кроватью вы проверили? – спросил я офицера О'Нана.

О'Нан повернулся к офицеру Кларку и спросил, посмотрел ли тот под кроватью в большой спальне. Офицер Кларк подошел ближе и сказал:

– Да, сэр, мы посмотрели. Ничего там не было.

– Значит, эта тварь все еще в доме? Вы это хотите мне сказать?

Этого мне говорить совсем не следовало, но я просто не смог сдержаться.

Вопрос выскочил сварливым таким тоном.

– Сэр… я не понимаю.

– Там, под кроватью, не было игрушки – птицы? – Это я спросил, отвернувшись от Марты и Сары и понизив голос.

– С чего бы этой игрушке быть у вас под кроватью, сэр?

– Так значит, она все еще в доме, – бурчал я уже сам себе.

– Что еще в доме, сэр? – спросил О'Нан, сжав зубы от нечеловеческого терпения.

Кларк смотрел на меня так, будто я впустую трачу его время. «Но что он может? – сердито подумал я. – Что они все могут? Я женат на Джейн Деннис.

Я знаменитый писатель. Они должны с этим смириться. Им придется выполнять то, что я от них жду». Марта объяснила, кто она такая. Ее восприняли всерьез.

И тут на лужайке возле нашего дома развернулась следующая сцена.

– Если все окна целы, а двери заперты, значит, эта тварь все еще в доме, – ответил я на собственный вопрос.

– Мистер Эллис, но мы ничего в доме не обнаружили.

Тут нарисовался еще один офицер и с едва скрываемым скептицизмом поинтересовался:

– Мистер Эллис, вы не могли бы описать злоумышленника?

Я вздрогнул. Позднее писатель пересказывал мне, что я наговорил. У него сохранилась расшифровка.

– Мы спали и… мой сын проснулся от какого-то шума… это было… не знаю, что это было… оно было, может, с метр ростом… покрытое светлой шерстью… и оно рычало на нас – на самом деле нет, оно, скорее, шипело… оно погналось за нами… через весь дом… ломало двери… что-то ей было нужно…

Кто-то вслух заметил, что я задыхаюсь.

И тут один из офицеров вышел из дома с Виктором.

Он держал собаку за ошейник и вел к собравшимся на лужайке.

Виктор задыхался и пялил остекленевшие глаза.

Все всё поняли и заговорщически притихли.

Я это заметил, и внутри меня что-то вспыхнуло.

Я повернулся на пятках.

По уставшей собаке шарили лучи фонариков, она щурилась.

Виктор сел на лужайку. Он заметил наши взгляды, но ему было все равно.

И тут мне показалось, что из всех людей он обращает внимание только на меня.

Я был проекцией его позора. Ему было стыдно за меня.

Мне слышалось, как он говорит: «Какой ты мудак. И смех и грех».

Я заметил, что все смотрят на меня и чего-то ждут.

Присутствие собаки как будто отвечало на все вопросы, и я прямо почувствовал коллективное облегчение.

– Послушайте, это был не золотистый ретривер, не надо. Ретривер был на улице и лаял во всю глотку. Пса и в доме-то не было. Кроме того, эта собака не может сбить дверь с петель.

И снова тишина.

– Мистер Эллис, собака была в доме – мы нашли ее на кухне, – произнес офицер Кларк.

Полицейские стали расспрашивать детей, что они видели.

Сара застеснялась и отвернулась, и я сказал:

– Детка, можешь ничего им не говорить.

Сара сказала им, что видела «льва».

Робби неуверенно пожимал плечами. Когда офицер Бойл спросил, могла ли это быть собака, он снова пожал плечами. Делая это, он отвел от меня глаза. Робби не смотрел на меня, когда подтвердил, что нападавший не был человеком и мог быть собакой. Робби напирал на то, что было темно и он зажмурился и не открывал глаза почти все время, пока «это происходило».

Я понял, что остаюсь единственным свидетелем.

Офицер Бойл спросил меня:

– Сэр, вечером вы пили алкоголь?

Открой люк. Чайки кричат. Ветер обдает тебя порывами. Твой отец стоит на пешеходном виадуке над шоссе.

– Простите?

Ты его слышал, прошипел писатель.

Бойл подошел поближе и, понизив голос, повторил:

– Вы вечером чего-нибудь пили?

– Я не должен отвечать на этот вопрос. Я не управляю транспортным средством. (Я тут же подумал, что еще ни разу в жизни, ни в речи, ни на письме, не употреблял этого словосочетания – «транспортное средство».)

Марта держала Сару на руках и прислушивалась к нашим репликам.

Присутствие Робби я тоже хорошо ощущал.

Ты только посмотри, какой ты секси, да тобой можно гордиться. Это был писатель. Классный из тебя вышел папаша. Мерещатся, бухому, какие-то монстры в коридоре. Крутой пацан.

Заинтересованность полицейских сходила на нет, они уже были где-то там.

– Послушайте меня, что бы это ни было, оно пришло из леса, – настаивал я. – И это не была наша собака. – Обессиленный, я обернулся к сыну: – Робби, расскажи им, что ты видел.

– Папа, я не знаю, что я видел, – сказал он, поморщившись. – Не знаю, что я видел. И перестань меня спрашивать.

– На тумбочке возле вашей кровати стоит полупустая бутылка водки, мистер Эллис.

Я не понял, кто это сказал.

– И что это, по-вашему, доказывает? – вырулил я.

– Мистер Эллис, вы принимаете какие-либо лекарства?

– Да. Принимаю. Да. Действительно. – Оправдывающимся тоном записного наркомана.

– Что вы принимаете?

– Это совершенно не ваше дело, офицер, но я принимаю небольшие дозы клонопина от нервного расстройства. (Вот она – ирония: за всю свою жизнь я не чувствовал себя трезвей, чем в тот момент.)

Все четыре офицера быстро переглянулись.

– И вы выпивали, принимая это лекарство? – уточнил один из них.

– Так, понятно, к чему вы клоните.

Офицер Бойл смотрел на меня с нескрываемым житейским осуждением.

– Мистер Эллис, возможно, вам следует позвонить врачу, который вам это выписывает…

– Это смешно. Обхохочешься. Прямо при детях. Отлично, парни. Очень мило с вашей стороны.

– А зачем папе звонить врачу? – спрашивала Сара у Марты.

– Мистер Эллис, в следующий раз, когда явится эта тварь, лучше позвоните врачу…

– Сегодня у меня не было никаких галлюцинаций. Нечто – не наша собака, нет, на самом деле оно совсем не походило на собаку – проникло в наш дом.

– Успокойтесь, мистер Эллис…

– Послушайте, хм, спасибо, офицер О'Нан, офицер Бойл, офицер Кларк, и, – я указал на четвертого полицейского, – не знаю, как вас, вы нам очень помогли, просто замечательно…

– Мистер Эллис.

– Поймите, ночью что-то пробралось в наш дом и напало на моих детей, мы чуть от страха не обделались, и вы думаете, что все это мне привиделось? Вы нам очень помогли. Не смею более задерживать. (Все это – работа на публику. Я изображал озабоченного отца. Разыгрывал это для детей и для Марты, а они уже расскажут Джейн, как я проявил себя заботливым родителем. Копов не в чем было винить. С учетом того, что там на самом деле творилось, они были совершенно бессильны. Не нужно было звонить 911. Это была тактическая ошибка. Нужно было схватить детей в охапку и самому отвезти их в гостиницу.)

Но чтоб выехать из дома, тебе понадобилось бы алиби, напомнил писатель.

Иначе как бы ты объяснил свое «бегство» с Эльсинор-лейн, 307? Эта хрень в коридоре дала тебе вполне подходящий повод.

– Мы полагаем, что это, возможно, была ваша собака, мистер Эллис.

– Мы едем в гостиницу, – отрывисто сказал я и, повернувшись к Марте: – Так ведь?

Она кивнула, смотря на меня во все глаза.

У них, значит, сложилась такая версия: пьяный, потерявший рассудок от смеси водки и клонопина, я разбудил своих детей, уверенный, что на нас напал наш питомец. Это была такая пурга, что я не мог даже удостоить ее ответом.

Однако даже писатель считал, что версия выглядит вполне убедительно.

Писатель сказал мне, что полицейские считают, будто я помыкаю ими, пользуясь своим положением.

Писатель рассказал, что один из них рассмеялся, обнаружив на полу моего кабинета игрушечный джедайский меч.

Писатель поведал, что двое из четырех мастурбировали на сцены секса в «Американском психопате».

Бойл остался с Роби и Сарой, а О'Нан проводил нас с Мартой в дом. Марта пошла в детские собрать их вещи (школьную форму, рюкзаки, учебники), я отправился за своими.

Но сначала я пошел за Мартой в комнату Сары и встал возле двери в ванную. Марта взглянула на дверь и остановилась.

О'Нан почувствовал паузу и отреагировал жестом – просто пожал плечами, просто посмотрел сочувственно, – означающим: поживем – увидим.

Мне хотелось крикнуть: «Поживем, увидим – что?»

Дверь слетела с петель, и на ручке противно поблескивала какая-то слизь.

Хуже всего было вот что: тварь выдавила дверь, расщепив ее зубами.

По полу валялись комочки слетевшей с нее шерсти.

Из окна нашей спальни я видел, как два офицера осматривают поле за домом в поисках несуществующих улик.

Не найдут они никаких следов. Ничто не вело ни к одному из «целых окон» и «запертых дверей» дома. Они сплетничали о Джейн Деннис и ее безумном муженьке. О'Нан произвел звук, означавший, что мне пора собираться.

Почти вслепую я бросил в большую сумку костюм, кошелек, ноутбук. Сложил туалетное принадлежности и аптечку. Переодевшись в хлопковые штаны, футболку и кожаный пиджак, я мельком взглянул на себя в зеркало. На скуле распускался багровый полумесяц. Нижняя губа рассечена надвое тонкой черной полоской. Глаза бегали.

Выйдя из ванной, я последний раз взглянул на кровать, под которую забрался Терби.

Писатель был рядом.

Скажи им, что ты знаешь, кто расчленил лошадь под Пирсом.

Расскажи, что тебе звонил Патрик Бэйтмен, подзуживал писатель.

Расскажи им про девушку в номере 101 мотеля «Орсик».

Давай же. Рискни. Может, еще спасешься.

Я затолкал детей в «рейнджровер» вместе с Виктором, которого поселят в конуре, расположенной в подвале отеля «Времена года». Марта села за руль, оставив свою машину на обочине. Такое решение было принято после того, как полицейские пригрозили заставить меня дыхнуть в трубочку.

Кроме того, они настояли, что проводят нас до гостиницы, где сдадут ночному портье.

От затемненного дома отъехали «рейнджровер» и две патрульные машины.

Смотри, краска все облезает. А в гостиной ты посмотрел? Уж там-то, думаю…

Пока мы ехали по опустевшему городку, я прислонил голову к окну.

Прохладное стекло успокаивало разбухавший на скуле синяк.

Итак, сказал писатель, тварь в коридоре.

А что такое?

Пора б уже и припомнить, да, Брет?

Я знаю, что я видел.

И что же ты видел? Или, если быть точнее, когда ты впервые это увидел?

На самом деле я видел тварь еще на Хэллоуин. Она то выскакивала из леса, то пряталась обратно. Как паук.

Сколько тебе было лет, когда ты написал этот рассказ?

Двенадцать лет. Почти как Робби. Он написан еще детским почерком.

А как назывался этот рассказ?

У него не было названия.

Врешь.

Ты прав. Он назывался «Могила».

О чем был этот рассказ?

Он был об одной твари. Чудовище. Оно жило в лесу. И боялось света.

Почему ты его написал?

Потому что я все время боялся.

Чего ты боялся?

Отца.

А как выглядело то чудовище, Брет?

Так же, как то, что ввалилось ночью в наш дом. Один в один то, что я представлял себе двенадцатилетним мальчиком. Я написал этот рассказ и нарисовал иллюстрации. И тварь из коридора точь-в-точь как на тех картинках.

А раньше ты ее когда-нибудь видел?

Нет.

И что делало созданное тобой чудовище?

Оно вламывалось в дома, где жили семьи. Посреди ночи.

Зачем?

Я не хочу отвечать на этот вопрос.

А мне нужен ответ.

Почему бы тебе самому и не ответить?

Оно врывалось в дома, потому что хотело съесть детей.

Мимо проплывали пустынные улицы, никто из сидевших в машине и слова не промолвил. Робби сосредоточился на луне, которая что-то шептала ему, а Сара тихонько мурлыкала про себя, как будто уже совсем успокоившись. На углу Форт и Сикамор я заметил, что тротуар пробило здоровое эвкалиптовое дерево.

Я спросил писателя: а почему оно появилось – показало себя – на Эльсинор-лейн?

Я отвечу вопросом на вопрос: а почему по округу Мидленд бродит Патрик Бэйтмен?

Ну что там еще может произойти? Как может ожить персонаж книги?

Тебя мучила совесть, когда ты создал то чудовище в коридоре?

Нет. Я был напуган. Я пытался найти свое место в мире.

Несколько минут в сознании: мы заселяемся в гостиницу в огромном пустынном холле.

Передышка: монотонный, как в трансе, разговор между Мартой и ночным портье. Мне казалось, я слишком сильно охрип, чтоб с кем-нибудь разговаривать.

Коридорный проводил нас в люкс с двумя спальнями. Детям отвели комнату с двумя кроватями кинг-сайз. Просторная, богато украшенная гостиная отделяла их от моей спальни.

Пока Марта укладывала детей, я вспомнил, что однажды обсуждал «Могилу» с психотерапевтом, к которому меня в подростковом возрасте отправили родители (пародию на него можно найти в «Ниже нуля»), и фрейдистские детали этого рассказа – сексуально насыщенные образы, которых я не мог распознать в свои двенадцать лет, – доставили ему немало удовольствия.

Что это за шерстяной холм? С чего это в отверстии зубы? А джедайский меч, приближающийся к шерстяному холму? А мальчик, вопящий: «Пристрели ее!»?

Но что-то прогнало воспоминания о почти забытом рассказе, который разыгрался в ночь на шестое ноября.

А именно: дети-то успокоились.

Я стоял в дверях и смотрел, как они устраиваются в своих кроватях, как Марта подтыкает им одеяла.

Я-то думал, что страх, который они испытали за эти десять минут кошмара, навсегда вплетется в их жизни. Но тут я, похоже, ошибся. Оказывается, жизнь вот-вот потечет по обычному руслу. Меня поразила скорость, с которой они пришли в норму. А завтра утром они проснутся как ни в чем не бывало. И жуткое переживание станет игрой, предметом гордости, историей, которая поразит и очарует друзей. Кошмар обернется приключением. Они были потрясены, но проявили редкую устойчивость. (Это была единственная мысль, порадовавшая меня той ночью.) По дороге в гостиницу Сара и Робби заскучали и утомились, в лифте они все время зевали и скоро заснут, а потом проснутся и закажут завтрак в номер, а потом Марта отвезет их в школу (впрочем, они сами решат, идти им туда завтра или нет), и днем Робби, может, даже напишет контрольную по математике, после чего они вернутся в гостиницу и будут делать домашнее задание, сидя перед телевизором, и все мы будем ждать, когда вернется мамочка.

Дети заснули почти мгновенно.

Марта сказала, что позвонит мне около восьми, так, на всякий случай.

Было 3:40. С момента, как нас ослепил свет, прошло не больше часа.

Я проводил Марту до прихожей и, открывая перед ней дверь, тихо прошептал:

– Спасибо.

Я стоял, прислонившись к закрытой двери, и тут меня прошибло: писательство будет стоить тебе жены и сына, поэтому «Лунный парк» станет твоим последним романом.

Я немедленно вскрыл мини-бар и выпил бутылку красного вина.

Что происходило в течение последующих четырех часов, я не помню.

Пустоты заполнил писатель.

Я включил ноутбук и залез в Интернет.

В поисковой системе я напечатал слова: «экзорцист», «изгоняющий», «привидения».

Удивление и ужас: в Сети тысячи сайтов, посвященных этой теме.

Видимо, затем я сузил поиск, набрав «округ Мидленд».

Это значительно сократило список.

Надо полагать, я просмотрел несколько сайтов, хотя этого не помню.

Надо полагать, я «остановился» на Роберте Миллере из «Северо-Восточного паранормального общества».

Я послал ему пьяный мейл. Я оставил свой мобильный и номер гостиницы.

По словам писателя: Джейн позвонила из Торонто в 5:45 после разговора с Мартой, которая рассказала ей о случившемся. Этого я не помню.

Также, по словам писателя, Джейн прихлебывала кофе, пока ее гримировали.

Жена решила, что я воспринял все слишком близко к сердцу, но отнеслась к этому с пониманием.

Дура твоя жена, пробурчал писатель.

Ты сказал, стараясь, чтоб она не расслышала, как заплетается твой язык:

– Мы будем здесь, пока ты не вернешься, – я просто хочу, чтоб дети были в безопасности.

– А что им угрожает? – спросила Джейн, и ты не знал, что ответить.

Разве ты не хотел «испытать самое худшее», спрашивал писатель. Не ты ли где-то даже писал об этом?

Возможно. Но теперь я этого не хочу.

Поздно, голуба, сказал писатель.