Тайная история кино: Разные документы
У романов, как и у фильмов, есть свои отходы — фрагменты и главы, так и не попавшие в окончательный монтаж. Ниже — отходы «Киномании», страницы, которые Джонатан Гейтс решил исключить из своего исследования о Касле. К счастью, эти литературные вырезки сохранились среди его записок. Они напоминают нам о том, что нередко на полу монтажной завивается кольцами весьма любопытный материал.
Игрушка дьявола
[Среди документов, находившихся в личной коллекции профессора Фаустуса Карстада с исторического факультета Лос-Анджелесского университета и переданных им Джонатану Гейтсу, обнаружился странный документ, приводимый ниже. Он был скопирован с выцветшего оригинала в архиве доминиканского суда в Конт-де-Фуа. Документ этот свидетельствовал о происшествии, случившемся в самый разгар Альбигойского крестового похода. Не имея специальных кинематографических знаний, профессор Карстад не придал никакого значения описанному здесь изобретению. Его интересовала в первую очередь ересь, которая и была предметом судебного расследования. Тем не менее ему было известно, что примитивные приспособления, позволяющие оживлять картинки, существовали на юге Франции и в мавританском королевстве Гранада, где были самыми популярными развлечениями двора в раннее Средневековье. Перевод профессора Карстада.]
Ниже приводятся показания Раймона Лизье, мастера по ремонту ветряных мельниц из деревни Жюнак графства Фуа, данные под присягой на заседании епархиального суда, проводившегося в замке Алеман в среду, в праздник святого Лаврентия в год Господа Бога нашего 1324-й. Названный Раймон будучи заподозрен в истовом исповедании катарской ереси, предстал перед преподобным отцом во Христе монсеньором Жаком Фурнье, милостью Божией епископом Памье, дабы подвергнуться допросу, в коем участвовал достопочтенный и богопослушный христианин брат Арно де Бон, главный следователь и разоблачитель еретических мерзостей в королевстве Франция, назначенный Святым престолом. Присутствовали также и разные другие почтенные судьи, желающие произвести дознание касательно некоего дьявольского изобретения, сработанного, насколько известно, руками означенного Раймона Лизье и имеющего целью оказание пагубного воздействия на разум и душу, дабы подорвать истинную веру и единство святой Римской церкви.
Обвиняемый, будучи приведен для пристрастного допроса поименованными лицами после нескольких недель строгого заключения, был тщательно обследован на предмет способности им понимать вопросы и отвечать на них. Суд единодушно признал его дееспособность, и он принес присягу, положив руку на Священное Писание, поклялся говорить правду, чистейшую, полнейшую и безыскусную касательно себя как главного преступника, так и других, равно живых и мертвых.
Вопрос монсеньора Фурнье: Каково происхождение бесовского изобретения, сделавшего твое преступное деяние известным во всей провинции?
На что Лизье по собственной своей воле и без принуждения дал следующий ответ.
Ответ: Это было в год рождения Эклармонд, моей младшей дочери, которой нынче исполнилось семь. Тогда Гийом Паниссоль, бальи наипочтеннейшего сеньора Беранже де Рокфора, владельца замка Фуа, вызвал меня для ремонта ветряной мельницы, которая стоит вместе с тремя другими на вершине холма, под которым располагается деревня Э-ле-Терм. Известно, что ветер на этой высоте необыкновенно силен и неустанно вращает мельничные жернова днем и ночью во все времена года, по каковой причине долина внизу с незапамятных времен известна как долина Эола. Сломавшаяся мельница была старейшей во владении и, насколько мне то известно, не раз ремонтировалась еще моим дедом лет за шестьдесят и десять до того. Это надежная мельница, но, будучи сработаны из ильма (это дерево в прежние времена часто использовалось в таких целях), ее махи были тяжелы и медленны и нередко останавливались. Осмотрев мельницу, я предложил заменить старые махи и относящиеся к ним внутренние части на восемь махов из березы, дерева более легкого. Согласовав это с бальи и обговорив цену, я начал работу, надеясь закончить ее до начала зимних дождей.
По семейному обычаю, сообщенному мне отцом, я сперва соорудил модель той мельницы, которую намеревался сделать в полном масштабе, чтобы убедиться, что равновесие не нарушено. Я сделал модель, и у меня получился превосходный небольшой образец высотой в два локтя. Когда я завершил ремонт мельницы, принадлежащей синьору, к полному удовлетворению бальи, то поступил, как уже делал это прежде, — отдал модель детям для игры. Но прежде чем сделать это, я в свободную минуту нарисовал на махах картинки — скачущая галопом лошадь со всадником, но на каждой из них ноги лошади находились в ином положении, словно животное и всадник двигаются по дороге. У меня, милостивые государи, не было другой цели — только позабавить детей. После этого я поставил модель на улице, где махи могли поймать ветер. К моему изумлению, я увидел, что происходит нечто необыкновенное. По мере того как ветер поворачивал махи и картинки мелькали перед моими глазами с большой скоростью, всадник и лошадь, нарисованные на вращающихся махах, словно бы и в самом деле двигались по дороге. А предметы, которые я разместил за ними (а это были дерево, камень, столб), словно бы оставались позади, будто я сам скакал на этом коне. Так появилось мое изобретение, почтенные господа, всего лишь игрушка, изготовленная без каких-либо дурных намерений.
Вопрос монсеньора Фурнье: И что же последовало за этим?
Ответ: Только то, что я нарисовал ряд похожих картинок на других моделях, оставшихся от предыдущей работы. У одной из моделей было двенадцать махов — самое большое число, какое мне удавалось закрепить на оси, потому что мельница не может выдержать больше определенного веса и силы вращения, если вы хотите использовать ее для измельчения зерна. Но поскольку теперь я ставил перед собой цель соорудить забаву для детей, я решил прикрепить еще больше махов к оси — легких и узких, но достаточно больших, чтобы можно было поместить картинку. Потом я стал забавляться, выбирая несколько разных видов картинок, как, например, двух падающих клоунов, погоню лисы за курицей, поединок двух бойцов на мечах. С каждой новой попыткой такого рода я изучал сотворенную мной обманку для глаз и вскоре нашел наилучшую скорость вращения для махов.
Вопрос монсеньора Ладюри: И какова же была эта скорость?
Ответ: Если махи крутятся так, что две дюжины картинок проходят перед вами за время, потребное для падения капли воды с высоты шести ладоней, то глаз видит, так сказать, непрерывное движение.
Вопрос монсеньора Ладюри: И ты смог произвести такие сложные расчеты?
Ответ: Мне потребовалось немало терпения, ваше преосвященство.
Вопрос монсеньора Ладюри: Неужели ты не понимал, что греховно разделять время нашего Господа на столь малые отрезки, что обманывается даже глаз?
Ответ: Я был так увлечен поиском способов улучшить видимость движения, что даже не подумал об этом.
Вопрос монсеньора Ладюри: И что же это были за способы?
Ответ: Поскольку ветер не вызовешь по желанию и не будешь им управлять по собственной воле, я приспособил педаль и привод вроде тех, что используются в ручном ткацком станке, и так научился придавать махам нужную скорость вращения нажатием ноги. И еще я обнаружил, что можно точнее направлять взгляд на то, что он должен увидеть, если поместить перед махами кусок кожи и прорезать в нем окно. Тогда можно смотреть только на это окошко и не видеть ничего другого, кроме смены картинок позади него. Обман зрения получается более полным. К тому же теперь я понял, что нет нужды устанавливать махи на модели мельницы, можно просто соорудить колесо, которое будет вращаться на центральной оси.
Вопрос монсеньора Фурнье: А когда ты начал использовать свечи в своей работе?
Ответ: Это произошло совершенно случайно, когда я работал в доме при свече. Я заметил, что материал, из которого я сделал махи, а это была материя, пропитанная маслом для защиты от дождя, пропускает через себя свет, хотя свечу сквозь эту материю разглядеть было нельзя, только ее пламя.
Вопрос монсеньора Фурнье: Ты хочешь сказать, что она была полупрозрачной?
Ответ: Мне знакомо это слово, ваше преосвященство, и это именно то, что я имею в виду.
Вопрос монсеньора Фурнье: Продолжай.
Ответ: Обнаружив свойства полупрозрачной ткани, то есть установив, что с ее помощью можно сделать вращающиеся картинки ярче и улучшить иллюзию движения, я стал испытывать с этой целью другие материалы и скоро выяснил, что наивыгоднейшие результаты дает шелк. И тогда я купил несколько отрезков простого шелка без рисунка.
Вопрос монсеньора Фурнье: И где ты приобрел этот шелк?
Ответ: На ярмарке в Прад-д'Айон. Она проводится ежегодно во время сбора винограда вплоть до праздника святого Варфоломея.
Вопрос монсеньора Фурнье: У кого ты купил шелк на ярмарке?
Ответ: У одного мавританского купца. Он время от времени наведывается сюда.
Вопрос брата Бернара из доминиканского суда в Каркассоне: Ты говоришь, у мавританского купца. Он живет в твоих краях?
Ответ: Нет, милостивый государь, он приходит из-за гор. Я не знаю, где он живет.
Вопрос брата Бернара: Значит, он неверный?
Ответ: Я не спрашивал, но, скорее всего, так. Но я не знал, что в Конт-де-Фуа запрещено делать покупки у неверных, мой господин.
Вопрос монсеньора Ладюри: И как ты воспользовался шелком, приобретенным у неверного?
(В этот момент обвиняемый потерял сознание. Его привели в чувство, а потом спросили, не хочет ли он воды и немного еды, поскольку за время заключения он питался весьма скудно. Ему была дана вода, согласно предписанию, в количестве четырех глотков. По приказу монсеньора Фурнье разбирательство возобновилось. Обвиняемый продолжил отвечать на вопросы.)
Ответ: Как я уже говорил, ваше преосвященство, я заменил ткань для махов на шелковую. Это материал более прозрачный и имеет более гладкую поверхность, что позволяло мне лучше прорисовывать картинки.
Вопрос брата Антуана из доминиканского суда в Каркассоне: И это занятие не отрывало тебя от ремесла, которым ты зарабатывал на хлеб насущный?
Ответ: Отрывало. И моя добрая жена возражала против моего увлечения самым решительным образом.
Вопрос брата Антуана: Какими именно словами возражала твоя жена?
Ответ: Она говорила, хотя и в шутку, что это дьявол сбивает меня с толку. Эта странная забава настолько поглотила меня, что я нередко проводил за нею дни и ночи, забывая о своем настоящем ремесле.
Вопрос брата Антуана: Она говорила, что дьявол сбивает тебя с пути истинного?
Ответ: Но она говорила это только в шутку, милостивый государь, она частенько так говорит, если я увлекаюсь какой-нибудь игрой или иными пустяками.
Вопрос брата Антуана: Отметим, что жена говорила об этом как о проделке дьявола. Продолжайте.
Вопрос брата Бернара: И что произошло после того, как ты усовершенствовал эту странную поделку?
Ответ: Со временем я понял, что моя забава может приносить доход.
Вопрос монсеньора Фурнье: Каким образом?
Ответ: Люди из деревни, узнав об этой странной поделке, попросили меня показать им это чудо. И тогда я выставил перед ними свое изобретение. Пришедшие рассказали другим, и ко мне стало приходить столько людей, что их не вмещала моя маленькая мастерская. И тогда я установил это приспособление в сарае на задах дома. И тут я обнаружил, что поскольку сарай так плохо освещен и окон там нет, то обман глаз, создаваемый моим изобретением при свечах, проявляется куда как отчетливее. И еще я мог поместить здесь больше зрителей, удалив оттуда коров и овец.
Вопрос монсеньора Фурнье: Сколько зрителей?
Ответ: Сорок, а то и все пятьдесят. Потом мне пришло в голову, что я могу брать небольшую плату за мои труды, ведь я теперь все больше и больше времени проводил за этим занятием. И вообще на меня в Жюнаке, пусть не по моей воле, больше не смотрели как на починщика мельниц, а скорее как на фокусника и чудодея.
Вопрос брата Бернара: И какого рода картинки ты показывал своим зрителям?
Ответ: Поначалу я показывал то, о чем уже говорил: падающих клоунов, поединок на мечах. Но эти развлечения были такими краткими, что вскоре я решил придумать что-нибудь получше. Мне пришло в голову, что если использовать несколько сооруженных мною колес, то я смогу переходить от одного к другому и удлинить представление до такой степени, чтобы можно было рассказать целую историю.
Вопрос брата Бернара: Что значит — историю?
Ответ: Ну, вроде тех мистерий, что показывают бродячие актеры на ярмарках в праздничные дни, как история о трех Мариях у гроба Господня.
Вопрос брата Бернара: И как ты собирался это сделать?
Ответ: Разделив историю на отдельные части, по одной на каждое колесо. Так, на первом колесе можно изобразить, как дьявол искушает доброго христианина, на втором — как человек поддается искушению, на третьем — как он просит прощения у Богоматери, как он лежит на смертном одре, а на последнем, как он возносится на небеса.
Вопрос монсеньора Фурнье: Ты присвоил себе право судить грехи человеческие?
Ответ: Нет, мой господин, но именно так показывают бродячие актеры, а я только повторял за ними.
Вопрос монсеньора Фурнье: А разве актеры сначала не получают разрешения от епископа?
Ответ: Мне это неизвестно.
Вопрос монсеньора Фурнье: Но ты, будучи починщиком мельниц, присвоил себе право преподавать людям такие уроки?
Ответ: Моя цель — не преподавать, мой господин, а лишь развлекать.
Вопрос брата Бернара: И как же ты пришел к мысли включить в свои забавы Господа нашего?
Ответ: Я видел такое представление на ярмарке в пасхальную неделю — там показывали воскресение Господа нашего.
Вопрос брата Бернара: И ты, значит, решил, что и тебе позволено изобразить эту величайшую из тайн в сарае среди коров и овец?
Ответ: Я сделал это только для того, чтобы развлечь сельчан и поднять их дух.
Вопрос монсеньора Ладюри: Расскажи нам, что изображало твое представление.
Ответ: Только то, чему учили нас отцы церкви: что наш Господь был распят, умер, был похоронен и воскрес на третий день.
Вопрос монсеньора Ладюри: И все это ты изображаешь с помощью своих поделок?
Ответ: Скромное подобие, хотя зрители и находили то, что видели, крайне поучительным.
Вопрос брата Бернара: В каком смысле — крайне?
Ответ: В том, что многие говорили, что в мигающем свете им становится понятнее столкновение добра и зла.
Брат Арно де Бон, главный следователь по делам, в которых подозревается наличие еретических мерзостей, вмешался, чтобы обратить внимание на только что сказанные обвиняемым слова, а именно на то, что в речи обвиняемого отразилось зловредное и отвратительное учение катаров, согласно которому Добро и Зло противостоят друг другу на равных, что является Великой ересью.
Вопрос, заданный братом Бернаром: Кто научил тебя тому, что Добро и Зло равны по силе?
Ответ: Ваши преосвященство, я простой человек. Я показываю только то, чему меня научили с детства, а именно, что мир разрывается между мраком и светом и что эта борьба продолжается с незапамятных дней и завершится только с концом времен и никто не знает, какая из сторон одержит победу, ибо сила темного бога воистину велика.
Вопрос брата Бернара: Разве ты не знаешь, что это ложное учение, противоречащее святому писанию и святому преданию?
Ответ: Я простой человек, милостивый государь. Я знаю только то, чему меня научили.
Вопрос брата Антуана: Кто научил?
Ответ: Добрый отец Жозеф из нашей деревни и другие, проповедующие в церквях графства Фуа.
Здесь вмешался брат Арно де Бон, который напомнил суду, что отец Жозеф, викарий прихода Святой Катарины в Жюнаке, содержится в заточении в Каркассоне вместе с другими еретиками и что несколько человек донесли на него как на катарского священника.
Вопрос монсеньора Фурнье: Какую плату ты брал за эти развлечения?
Ответ: Всего по несколько су, ваше преосвященство, не больше. Меньше, чем берут мимы за свои представления.
Вопрос монсеньора Фурнье: А разве мимы не получают разрешения епископа? И разве они не делятся своими заработками с Матерью Церковью?
Ответ: Мне это неизвестно.
В этот момент разбирательства брат Арно де Бон попросил разрешения высказаться более пространно, чтобы он мог сообщить о том, что узнал в качестве скрытого информатора, посетившего несколько представлений, устроенных Лизье, и таким образом своелично видевшего, сколько зла это изобретение приносит невежественному народу. Ибо, сказал брат Арно де Бон, безграмотный народ, приходящий на представления в сарай Лизье, высказывался в том смысле, что увиденное для них куда как интереснее и понятнее, чем чтения из Святого Писания, и им глаз было не оторвать от показанного, а объясняется это восхитительной для взгляда игрой света и тени, которая приносит с собой приятное волнение, словно через маленький глазок заглядываешь в иной мир. Скажите, воззвал брат Арно де Бон, у кого не хватит здравого смысла назвать это разновидностью колдовства? И притягательность этих живых картинок была тем большей, что на них изображались различные низости и плотские утехи. Так, наши прародители Адам и Ева предавались сладострастным играм в райском саду, искусительница Саломея танцевала перед царем Иродом, царица Вирсавия совершала туалет, блудница Мария Магдалина предлагала свои услуги Господу нашему и Его апостолам.
Вопрос монсеньора Ладюри: Это и в самом деле так? Неужели Лизье показывает такие непристойности?
На что брат Арно де Бон ответил: Показывает, и при этом присутствуют мужчины и женщины.
(По требованию монсеньора Фурнье и других досточтимых лиц эти непристойные изображения были приобщены к делу, дабы суд мог внимательнее исследовать их. После чего брат Арно продолжил.)
И к тому же разве это не попахивает идолопоклонством, когда Святые Личности запечатлеваются таким омерзительным и мошенническим способом, что их образы, созданные человеческими руками, представляются более живыми, чем то, что за ними стоит? Я собственными ушами слышал, как Лизье хвастался, что он, оживляя эти картинки, чувствует себя равным самому Творцу.
Вопрос монсеньора Ладюри: Ты что же, любезный, сравнивал себя с Богом?
Ответ: Только очень отдаленно. Я говорил, что чувствую себя малым творцом, ибо в этом искусстве есть нечто такое, отчего кажется, будто ты оживляешь прах.
Ко всему этому брат Арно де Бон добавил следующее замечание: Ваши преосвященства, настали смутные дни для Матери Церкви. Ложные учения распространились по Лангедоку, и в первую очередь эта извращенная проповедь катаров, которая угрожает самому существованию нашей веры. Вот почему я считаю, что изобретенные Раймоном Лизье подвижные картинки есть дьявольское искушение, способное соблазнить, как змий соблазнил праматерь Еву, всех, кто приходит смотреть на эти богопротивные образы. А потому я взываю к вам, мои собратья-инквизиторы, и прошу найти и уничтожить все эти средства введения в соблазн и наказать их изготовителей как растлителей душ. Далее по всему графству Фуа распространить извещение, что все, кто видел эти представления, заражены губительной ересью и могут быть подвергнуты проклятию, а потому должны как можно скорее исповедоваться, дабы этот грех был им отпущен.
После заявления брата Арно де Бона и по зрелом размышлении их преосвященства епископы и следователь один, два и три раза во имя милосердия увещевали, просили, обязывали вышеназванного Раймона отказаться от богомерзкого заблуждения и ереси катаров, выдать своих компаньонов, сообщников и единоверцев, умоляя их вернуться в лоно Римской церкви.
На что обвиняемый ответил, что он не знает, в чем состоит его ересь, что он бедный неграмотный человек, верит только в то, чему его научили в детстве, и отказаться от этой веры не в силах, потому что он и в самом деле верит, что мир разрывается между светом и тьмой и ни один человек не знает, какой из богов выйдет победителем.
Соответственно их преосвященства епископы и следователь постановили, что Раймон Лизье должен быть возвращен в замок Алеман и подвергнут пытке, пока не выдаст имена сообщников, помогавших ему создать богомерзкую поделку, которая воистину является игрой дьявола. После чего он и все замешанные в создании названного устройства в наказание за их преступные действия должны быть подвергнуты строжайшему заточению, пока суд не вынесет приговора. Кроме того, собственность вышеозначенного Лизье должна быть конфискована в пользу Матери Церкви, а прочие лица, изобличенные как владельцы богопротивного изобретения, должны быть подвергнуты пристрастному допросу.
Представлено в епархиальный суд в Памье сего двадцать второго сентября в год Господа Бога нашего 1324-й магистром Гийомом Пейр-Бартом, нотариусом епархиального суда, который записал и выслушал все сказанное по приказу их преосвященств епископов и следователя.
Добавление: В среду, 30 ноября 1324 года, я, магистр Гийом Пейр-Барт, нотариус его преосвященства епископа Памье, явился лично в замок Алеман и по приказу их преосвященств епископов и следователя сообщил означенному Раймону Лизье, что тот должен лично явиться на следующий день и выслушать приговор по своему делу. Названный Раймон встретил этот день просто и чисто.
Приговор был вынесен и записан в Книге приговоров инквизиции. Раймон и его сыновья были переданы в руки светских властей и сожжены, а его жена до конца ее дней помещена в строгое заточение. Его младшее дитя, Эклармон, была пощажена и помещена в приют для бедных в Лиму.
Черный кот
[Как стало известно Джонатану от Зипа Липски, Макс Касл совместно с Эдгаром Ульмером, легендарным режиссером с «Поверти-роу», в 1934 году снял на студии «Юниверсал» два фильма — «Доктор Зомби» и «Черный кот». Незадолго перед своей смертью Ульмер отослал Джонатану рецензию на его работу, посвященную творчеству Касла. Как явствует из письма Ульмера, его дружба с Каслом оборвалась во время работы над «Черным котом». В последующие годы карьера Касла продолжала идти под уклон, а Ульмер стал «королем низкобюджетных фильмов», как назвал его Питер Богданович. Лучшие из его фильмов, в особенности «Окольный путь», «Жестокость» и «Черный кот», стали классикой низкобюджетного кино. Джонатан, видимо, чувствовал, что не следует доверять той злобной и пренебрежительной оценке, какую Ульмер дал Каслу, а потому решил не включать сведения, содержащиеся в этом письме, в свое исследование творчества Касла.]
22 января 1971 года
Уважаемый мистер Гейтс,
Я получил вашу рукопись и внимательно ее прочел. Я надеюсь, вы поймете мое нежелание отвечать на многочисленные вопросы, заданные Вами и касающиеся моих отношений с Максом Каслом. Для меня это весьма болезненная тема, которую я предпочитаю избегать.
Это правда, что мы с Максом были друзьями много лет, со времен совместной работы на студии «УФА» в Германии. Можно сказать, что там мы получили первые уроки мастерства. Но вы сильно преувеличиваете, когда пишете, что Макс, будучи совсем молодым человеком, внес немалый вклад в создание «Калигари» и других фильмов, снятых на «УФА». Вряд ли его можно назвать гением камеры. И если кому и воздавать хвалу за новаторский экспрессионизм в «Калигари», то скорее уж мне — я совершенствовал этот прием на протяжении всей своей карьеры, хотя это и не было оценено по достоинству. Нет, я не стану говорить, будто научил Макса всему, что он знал, но такое утверждение недалеко от истины.
Позднее, уже в Голливуде, Максова буффонада «Мученик» потерпела полнейшее фиаско (такой результат вполне мог предсказать кое-кто из нас, чуть более искушенный в особенностях американской кинопромышленности), и если этот фильм вообще уцелел, то только благодаря друзьям в лице Ланга, Фройнда и меня. Хотя я и был занят собственной карьерой, но если мне подворачивалась возможность, я всячески способствовал тому, чтобы работа доставалась и Максу. Не забывайте, что студии в те времена смотрели на Макса как на парию и не хотели, чтобы его имя было связано с их фильмами. Я сильно рисковал, когда решил взять его ассистентом на «Доктора Зомби», — в то время это превышало также мои финансовые возможности, так как мне приходилось платить ему из собственного кармана. Но через несколько месяцев после того, как он присоединился ко мне на этих съемках, мне повезло и я заключил контракт куда как более соблазнительный. «Юниверсал» дала зеленый свет новому фильму с Карлоффом и Лугоши, который и стал в конечном счете «Черным котом». Это позволило мне проявить большую щедрость к старому другу. Я просто предложил всего «Доктора Зомби» вместе с моим жалованьем Максу. Правда, я посоветовал ему ставить фильм под одним из его псевдонимов. Вы правы, когда воздаете должное за результат ему одному, — блестящий низкобюджетный фильм. Он работал даже на еще более коротком поводке, чем я.
Но вы категорически ошибаетесь относительно «Черного кота», и я должен просить вас пересмотреть главу, посвященную этому фильму. Не верьте ни одному слову из того, что наговорил вам Зип Липски, этот злобный карлик. Он был прихлебателем Макса. Он вам все наврал: «Черный кот» принадлежит мне от начала и до конца — одно из моих крупнобюджетных творений. Макс играл здесь строго подчиненную роль, почти что мальчика на побегушках. Я готов воздать ему должное только за одно в этом фильме. После того как я снял его в жанре традиционного фильма ужасов (влажные каменные стены, темный склеп, винтовые лестницы), явился Макс с заманчивым предложением переснять все в декорациях эпохи модерна. Представьте себе — готический модерн! Великолепная смесь Средневековья и современности, которая давала именно то, что я хотел. Я сразу же увидел все скрытые здесь возможности.
Однако я понимал, что нельзя отдавать эту работу на откуп Максу. Поступи я так, и фильм просто провалился бы. Во-первых, Макс предлагал сделать художественное оформление доминантой фильма, чтобы художник господствовал надо всем — над сценарием, игрой актеров, музыкой. В его воображении рождались целые сцены, где в качестве персонажей выступала бы толпа или двигающиеся в тени фигуры, с лицами, скрытыми под капюшонами, почти бессловесные. На первом плане — свет и оформление, больше ничего. Касл утверждает, что одной только мизансцены достаточно, чтобы рассказать историю — «значимую историю», так он говорил. Поскольку я понятия не имел, что такое «значимая история», то пропустил его предложение мимо ушей. И все равно я помню, как Карлофф жаловался, что его сильно стесняют сценические эффекты, словно они играют более важную роль, чем сам он.
Я всегда старался не говорить плохо о мертвых, но сегодня ради исторической справедливости буду с вами откровенен. Мои отношения с Максом достигли нижней точки во время съемок «Черного кота», которому было суждено ознаменовать конец нашей дружбы. Между нами произошло много неприятного, были сказаны слова, после которых я уже не мог сотрудничать с ним ни на каком уровне. Уверен, что это подтвердят и другие источники: у Макса были черты характера, которые находил отталкивающими не только я. Почему я не заметил их на более раннем этапе наших отношений? Думаю, что Макс после приезда в Соединенные Штаты сильно изменился. Голливуд искалечил его. Он стал другим человеком, человеком, для которого фильм временами словно бы имел второстепенное значение.
Я не думаю, что эта перемена была обусловлена безудержной коммерциализацией или общей безнравственностью американской кинокультуры. Причины были гораздо более личного свойства. Как бы выразиться поточнее? Макс исповедовал религию. Какого рода? Не могу сказать. Для меня это тайна за семью печатями, даже названия ей я не смог найти. Он теперь постоянно находился в компании людей, которые, похоже, имели на него влияние. Среди них — самоуверенный молодой священник по имени Юстин, который заявлял, что он Максов бизнес-менеджер. Он постоянно был рядом с Максом, словно держал его под наблюдением. И конечно же, эти близнецы, о которых вы пишете довольно пространно, — братья Рейнкинги, работавшие у него монтажерами. Были и другие, чьи имена я забыл, темные личности, явно державшие Макса под контролем, хотя в каких целях, мне неизвестно. Никаких финансовых выгод они от него явно не получали. Наоборот. И еще здесь был замешан некий сиротский приют, расположенный где-то в Зума-Бич. Не могу логически связать все это, чтобы Вам стало понятнее. Могу только сообщить, что от всего этого несло неким душком.
Во время нашей работы над «Черным котом» я начал все яснее и яснее осознавать, что Макс не принадлежит себе. Он соблюдал железную дисциплину. С таким распорядком жизни я сталкивался до этого только раз. Я говорю о моих друзьях, принадлежавших к германской коммунистической партии во времена Веймарской республики. Вы, наверно, слишком молоды и не помните ту атмосферу. Полное, безусловное подчинение делу — вот каким было повальное поветрие того времени. Мужчины — разумные, прекрасно образованные — стали роботами под управлением своих идеологических хозяев. Только в случае с Максом дело было не политическим, а религиозным. Макс использовал кино в каких-то целях, выходивших за рамки искусства развлекать. Все, к чему прикасались Рейнкинги, обретало некое свойство, которое я могу определить только как метафизическое. Как они умудрялись создавать такую жуткую атмосферу в начале фильмов, не могу сказать. Но я вздрагиваю при мысли о том, чем мог бы стать «Черный кот», если бы его делал Макс.
Возможно, Вы отчасти в курсе моих политических взглядов. Широко известно, что я был левым радикалом, очень близким к Новому курсу. Я был предан идее всеобщей справедливости. Я боролся с антисемитизмом. Надеюсь, вы оценили тот факт, что «Черный кот» стал одним из первых фильмов, в котором обращалось внимание на опасность фашизма. Культ, показанный в фильме, предвосхищает нацистское движение. Герой фильма Яльмар Пельциг, столь блестяще сыгранный Карлоффом, был первой фигурой а-ля фюрер в кино. Некоторые считали, что его прообразом был Свенгали. Однако это не так. Гитлер — вот, кто был его прототипом. Харизматический садист. Вот в чем суть привлекательности Гитлера. Когда в Голливуде никто еще серьезно не относился к нацизму, я создал этот образ тоталитарного безумия во всей его противоестественности, во всем его фанатизме.
У нас с Максом были долгие разговоры на эти темы. Он мог ночи напролет посвящать выпивке и разговорам. К моему удивлению, он настаивал на том, чтобы сделать Пельцига героем фильма. «Жрец темного бога», — так он характеризовал Пельцига. Вот что он увидел в этом персонаже. Он верил, что смерть Пельцига — с него заживо сдирает кожу Бела Лугоши — должна быть жертвенным действом, мученичеством. Споры наши становились все более ожесточенными. Я не желал делать Пельцига героической фигурой. Я спросил Макса: «Ты можешь себе представить Адольфа Гитлера героем фильма?»
К крайнему моему изумлению, Макс, пожав плечами, отмахнулся от этого вопроса. Гитлер? Какое значение имеет Гитлер? Какое значение имеет фашизм? Не то чтобы Макс сомневался в том, что нацизм — это зло. Он без особого оптимизма смотрел в будущее. «Ну что? Да, будет еще одна война. Похлеще прошлой. Будет ужас, убийство невинных людей. Больше всего достанется евреям. Возможно, они все погибнут. Но это будет не первый холокост в истории несчастной Европы и не самый значительный».
Можете вы себе представить: он говорил это мне — еврею? Тогда я впервые услышал слово «холокост» применительно к гонениям на евреев.
«И тебе это безразлично?» — спросил я. «Эдгар, впереди еще будет кое-что похуже. Великий ужас».
Возможно, вы знаете некоторые мои работы на еврейскую тематику, хотя эта часть моего творчества малоизвестна. Я это делал не за деньги, а из любви — поставил несколько фильмов, основанных на еврейской литературе и истории. Эта работа была близка моему сердцу. Но услышать, как Макс пренебрежительно говорит о несчастьях евреев в гитлеровской Германии, — это было уж слишком. На этом сотрудничество и дружба между нами закончились. Мне пришлось попросить его уйти и не возвращаться на съемочную площадку.
Однако на этом моя связь с Максом Каслом не прервалась. Может быть, вам будет интересно узнать, что впоследствии я задумал фильм, героем которого должен был стать сам Макс, — готическая история о кино. Я представил себе одержимого стремлением к власти режиссера, этакого Свенгали серебряного экрана, который находит способ гипнотизировать зрителя и таким образом воплощать свои фильмы в жизнь. Чтобы добиться своих целей, он выпускает в мир монстров, оборотней, вампиров — весь зверинец студии «Юниверсал». Армия призраков. Они убивают, грабят, насилуют. Целые сообщества подпадают под власть режиссера. Фильм должен был называться «Гипнагогия». «Юниверсал» заинтересовалась этим проектом. Они подписали контракт на исполнение главной роли с Питером Лорром. Немец, который тогда только что появился в Голливуде. Из него бы получился идеальный Макс Касл. (Он ведь даже работал с Максом в «Безумной любви».) Но тут удача отвернулась от меня. Как вам, вероятно, известно, я совершил опрометчивый поступок, женившись на дочери человека, возглавлявшего студию. Еще и сегодня многие говорят, что именно поэтому фильм и задробили. Но я думаю, что дело тут было не в моем браке. Дело было в самом фильме. В «Гипнагогии». Кому-то было очень нужно, чтобы этот фильм никогда не вышел на экраны. Может, тут постарались Макс и его таинственные друзья.
Когда-то я сказал, что продолжал бы снимать кино, даже сидя в инвалидном кресле. Но оказалось, что это невозможно. Я могу лишь надеяться, что исследователи вроде Вас обнаружат в моих фильмах некую художественную ценность. Например, в «Окольном пути». Я иногда думаю: что бы я мог сделать, если бы мне предоставили бюджет «Унесенных ветром»?
Искренне Ваш
Эдгар Ульмер.
comments