Глава одиннадцатая

Дальнейший ход событиям придала на следующий день Джессика.

— Ты себе и представить не можешь, кто живет в Грин-Энде, — сказала она, вернувшись домой с работы и сгорая от возбуждения. Работала она в те дни временной машинисткой.

— И гадать не буду, — согласился Локхарт с той внешней откровенностью, что маскировала глубину его отнюдь не откровенного ума. Грин-Энд его не интересовал: это был еще более благополучный пригород, с еще более солидными домами, с более обширными садами вокруг этих домов и с более старыми деревьями в этих садах. Располагался он в Вест-Пэрсли, в миле позади поля для игры в гольф.

— Женевьева Голдринг, — провозгласила Джессика.

— Никогда о такой не слышал, — ответил Локхарт, со свистом рассекая воздух плеткой для верховой езды, которую он сделал из куска поливочного шланга, вплетя в него шпагат и в самый кончик — несколько полосок кожи.

— Не может быть, — возразила Джессика, — она — самая потрясающая из всех писателей, какие когда-либо жили. У меня есть несколько ее книг, они просто захватывающе интересны!

Но Локхарт думал о другом: вплетать или нет в кончик плетки, между полосками кожи, еще и кусочки свинца.

— Одна из девочек в нашей конторе когда-то работала у нее, и она рассказывает, что эта писательница такая странная! — продолжала Джессика. — Она целыми днями ходит взад-вперед по комнате и говорит, говорит, говорит. Пэтси приходилось сидеть за машинкой и записывать все, что она наговорит.

— Это, должно быть, ужасно скучно, — сказал Локхарт, решивший, что свинец был бы излишен.

— И знаешь что еще?! Пэтси разрешила мне пойти завтра туда и поработать вместо нее. Она хочет взять выходной, а для меня завтра все равно нет в конторе работы. Здорово, правда?

— Наверное, — неуверенно сказал Локхарт.

— Это просто великолепно. Я всегда хотела посмотреть на настоящего живого писателя.

— А если эта Голдринг спросит, почему не пришла Пэтси?

— Она даже не знает, как Пэтси зовут. Она так увлечена работой, что начинает диктовать, едва Пэтси переступает порог, и они работают в саду под навесом, который поворачивается вслед за солнцем. Так интересно! Я просто жду не дождусь завтрашнего утра!

Мистер Симплон и преподобный Трастер тоже с нетерпением ожидали наступления следующего дня. Предварительное слушание их дел в суде было очень кратким, и их отпустили под залог до разбора дела по существу. Симплон вернулся домой в одежде, снятой с трупа какого-то бродяги, умершего неделей раньше. Узнать его было почти невозможно, и, конечно же, миссис Симплон не признала в нем мужа и не только отказалась впустить его в дом, но и заперла гараж. Попытка Симплона взломать окно с тыльной стороны собственного дома была встречена бутылкой нашатырного спирта и привела лишь к еще одному посещению полицейского участка, где на этот раз Симплону было предъявлено обвинение в нарушении общественного порядка и спокойствия. Преподобного Трастера приняли дома гостеприимнее и с пониманием. Понимание, проявленное миссис Трастер, заключалось в том, что ее муж — гомосексуалист и что гомосексуализм не преступление, а всего лишь одна из причуд природы. Преподобный Трастер не мог согласиться с таким истолкованием предшествующих событий, о чем и заявил со всей определенностью. Миссис Трастер возразила, что она всего лишь повторяет за мужем его собственные слова, сказанные в одной из его недавних проповедей, которая как раз была посвящена этой теме. Преподобный Трастер ответил, что сегодня он от всей души желал бы, чтобы эта проклятая проповедь никогда бы им не произносилась.

— Почему же? — удивилась миссис Трастер, — ведь если он не хочет быть «шестеркой» у какого-то…

Викарий посоветовал ей заткнуться, миссис Трастер совету не последовала. В результате возник почти столь же резкий разлад, как и в семье Грэбблов, где миссис Грэббл в конце концов собрала вещи, вызвала такси и отправилась на вокзал, решив уехать в Хендон к своей матери. В соседнем доме сестры Масгроув грустно кивали головами и в мягких выражениях рассуждали о греховности современного мира. При этом каждая из сестер мучилась про себя над вопросом, почему половые органы мистера Симплона в тот день на их глазах так быстро меняли форму, размер и цвет. Тогда они впервые в жизни мельком увидели обнаженного мужчину и те части его тела, которые, как они догадывались, играли столь важную роль в семейном счастье. И это зрелище разожгло их любопытство, хотя они и понимали, что на столь позднем этапе жизни любопытство это вряд ли удастся удовлетворить. Пессимизм, однако, оказался неоправдан: очень скоро надеждам сестер суждено было сбыться.

Локхарт, заинтригованный тем, что он увидел в спальне Рэйсимов, решил получше познакомиться с людскими сексуальными слабостями. И когда на следующий день Джессика в приподнятом настроении отправилась на встречу с литературной знаменитостью Женевьевой Голдринг, Локхарт сел на поезд, поехал в Лондон, провел несколько часов в Сохо, перелистывая журналы в секс-шопах, и вернулся с каталогом одного из таких магазинов. В каталоге были описания удивительного числа весьма волнующих приспособлений, которые, как Локхарт сам видел в секс-шопах, отвратительно жужжали, вибрировали, подпрыгивали и извергали нечто. Локхарт начал постепенно понимать и природу секса, и меру своего невежества в этой области. Он отнес журналы и каталог на чердак и спрятал там на случай, если придется обратиться к ним снова. Пока что его ближайшей целью было изгнание живших в соседнем доме Вильсонов, и ему пришла в голову мысль, что отъезд может быть ускорен, если к голосам из загробного мира добавится кое-что еще. Он решил, что таким добавлением может стать запах. Локхарт откопал уже разлагающиеся останки Литтл Уилли, расчленил их в своем гараже и разбросал кусочки по угольному погребу Вильсонов, пока те заливали в ближайшей пивной воспоминания о предыдущей ночи. Когда некоторое время спустя, позже обычного и в состоянии сильного подпития они вернулись в дом, где не только раздавались предупреждения о смерти, но который теперь в самом прямом смысле слова пах ею, эффект оказался сильным и немедленным. С миссис Вильсон случилась истерика, и ей стало плохо, а мистер Вильсон, напоминая о проклятии, навлеченном на них спиритизмом и столоверчением, клялся, что он осуществит услышанное предсказание и в дом придет смерть: он удушит жену, если та сей же час не замолчит. Но запах в доме был слишком силен даже для него, и, не желая проводить еще одну ночь в доме смерти, они уехали ночевать в мотель.

Даже Джессика почувствовала доносившуюся вонь и сказала об этом Локхарту.

— Должно быть, у Вильсонов что-то не в порядке с канализацией, — сымпровизировал тот, а сказав это, стал размышлять, нельзя ли как-то использовать сточные трубы и канализацию для того, чтобы доставлять всякие яды в дома других нежеланных жильцов. О таком варианте стоило подумать. Но одновременно с этими размышлениями ему пришлось заниматься и тем, чтобы успокоить Джессику, Первый опыт секретарской работы у литературного кумира ее юности Женевьевы Голдринг принес Джессике сильнейшее разочарование.

Почти рыдая, она рассказывала:

— Я никогда еще не встречала таких ужасных людей. Циничная, противная баба. Единственное, о чем она думает, это о деньгах. Она со мной даже не поздоровалась, ни разу за весь день не предложила мне чашки чаю. Только ходит весь день взад-вперед и диктует. И сама же называет это «словесным дерьмом, которое любит лизать моя публика». А я ведь тоже была частью ее публики, и я никогда…

— Ну конечно, конечно, дорогая, — утешал Локхарт.

— Когда она так сказала, я чуть ее не убила, — продолжала Джессика, — честное слово. И она пишет по пять книг в год под разными именами.

— Что значит под разными именами?

— Настоящее ее имя вовсе не Женевьева Голдринг. Ее зовут мисс Мэгстер. И она пьет. После обеда она уселась пить ментоловый ликер. Папочка всегда говорил, что этот ликер пьют только посредственности, серые люди, и он был совершенно прав. А потом шарик заехал не туда, и она на меня накричала, как будто я в этом виновата.

— Шарик? — удивился Локхарт. — А причем тут шарик?

— Шарик пишущей машинки, — пояснила Джессика. — Вместо отдельных букв на рычагах, которые ударяют по бумаге, сейчас ставят шарик с алфавитом. Он вертится, движется вдоль бумаги и печатает. Это так современно. И я совершенно невиновата, что он испортился.

— Я уверен, что это была не твоя вина, — сказал Локхарт, всерьез заинтересовавшийся услышанным, — а в чем преимущество шарика?

— В том, что, если нужен иной шрифт, его можно снять и поставить другой шарик.

— Вот как? Интересно. Значит, ты могла бы снять шарик с ее машинки, принести его домой, поставить на свою, и твоя машинка печатала бы так, как ее? Я хочу сказать, напечатанный текст выглядел бы так, как будто он сделан на ее машинке?

— С обычной машинкой так сделать нельзя, — ответила Джессика, — но если бы у нас была машинка такого же типа, то разницы в напечатанном тексте не было бы. Но все равно она — скотина, я ее ненавижу.

— Дорогая, — перебил ее Локхарт, — помнишь, когда ты работала у этих юристов, как их… у «Гиблинга и Гиблинга», ты рассказывала мне о всяких пакостях, которые пишут о ком-нибудь в книгах, о клевете и тому подобном?

— Да, — ответила Джессика. — Если бы только эта стерва написала что-нибудь такое про нас…

Блеск в глазах Локхарта заставил ее остановиться, и она вопросительно посмотрела на мужа.

— Локхарт, — воскликнула она, — какой же ты умница! На следующий день Локхарт снова отправился в Лондон и вернулся с шариковой пишущей машинкой того же типа, что была у Женевьевы Голдринг. Это была дорогая покупка, но по сравнению с тем, что он задумал, цена ее должна была оказаться ничтожной. Похоже, мисс Голдринг никогда сама не правила верстки своих произведений. Об этом Джессика узнала от Пэтси.

— У нее иногда одновременно идут по три книжки, — сказала ей наивная Пэтси. — Она их подмахивает, не глядя, в печать и забывает о них напрочь.

Еще одним преимуществом для них было и то, что все написанное мисс Голдринг за день оставалось обычно в ящике письменного стола, стоявшего под тентом в конце ее сада. А поскольку к шести вечера она, как правило, переходила с ментолового ликера на джин, то к семи часам редко оставалась трезвой, а к восьми наливалась уже под завязку.

— Дорогая, — сказал Локхарт, когда Джессика вернулась домой со всеми этими рассказами, — я не хочу, чтобы ты продолжала работать временной машинисткой. Я хочу, чтобы ты сидела дома и работала бы по ночам.

— Хорошо, Локхарт, — послушно ответила Джессика.

Когда на поле для игры в гольф, на Ист- и Вест-Пэрсли опустилась темнота, Локхарт отправился на Грин-Энд, под тот тент, что стоял в саду великой писательницы. Возвратился он с первыми тремя главами ее нового романа «Песнь сердца» и с шариком от ее пишущей машинки. До самой поздней ночи Джессика перепечатывала эти главы. Героиня, которую раньше звали Салли, теперь получила имя Джессика, а главный герой из Дэвида стал Локхартом. И наконец, в том исправленном варианте, который Локхарт в три часа утра положил на место, по всей рукописи было здесь и там разбросано имя Флоуз. Появились и другие исправления, причем ни одно из них не украшало описываемых мисс Голдринг героев. В новом варианте рукописи Локхарту Флоузу нравилось быть привязанным к кровати и выпоротым Джессикой; когда же его не пороли, он занимался ограблениями банков. В общем и целом, в роман «Песнь сердца» были вставлены куски откровенно клеветнического содержания, призванные проделать значительную дыру в кошельке мисс Голдринг и вынудить ее сердце пропеть печальную, даже погребальную песнь. Поскольку она писала свои романы с невероятной скоростью, Локхарту приходилось тратить массу времени и сил на то, чтобы каждый вечер приносить очередные куски ее книги, а потом относить на место исправленный Джессикой вариант. Из-за его занятости этим кампанию по выживанию обитателей Сэндикот-Кресчент пришлось временно приостановить. Лишь две недели спустя, когда книга была закончена, Локхарт немного передохнул и затем начал вторую фазу своей операции. Она потребовала дальнейших денежных расходов и была нацелена одновременно на подрыв душевного равновесия сестер Масгроув и физического здоровья одного из супругов Рэйсимов — а возможно, и обоих, в зависимости от того, сколь энергичны оказались бы они во взаимных обвинениях. Но сперва Локхарт еще раз воспользовался машинкой Джессики, предварительно купив для нее новый шарик с другим шрифтом, и сочинил письмо в фирму, производящую те средства искусственного сексуального возбуждения, которые столь заинтересовали его в каталоге и к которым он испытывал наибольшее отвращение. Обратным адресом был указан дом номер 4 по Сэндикот-Кресчент, а в письмо был вложен заказ на сумму в восемьдесят девять фунтов стерлингов, неразборчиво подписанный поверх напечатанных на машинке слов «мисс Масгроув». Эта мисс заказала вибрирующий искусственный мужской член с регулируемыми размерами и способный к извержению, надувную нижнюю половину мужского тела с комплектом половых органов и, наконец, резиновую подушечку с усиками и с набором батареек, обозначенную в каталоге как «стимулятор клитора». Чтобы максимально гарантировать успех своего начинания, Локхарт подписался еще и на три журнала: «Лесбийские страсти», «Только для женщин» и «Интимный поцелуй». На него самого эти журналы произвели такое впечатление, что он сделал вывод: воздействие, месяц за месяцем, на сестер Масгроув должно оказаться абсолютно разрушительным. Отправив письмо, Локхарт стал дожидаться результатов, заранее настроившись на возможность почтовых задержек.

В ситуации с супругами Рэйсимами результаты проявились быстрее. Методические наблюдения, накопленные в записной книжке Локхарта, свидетельствовали, что для своих упражнений супруги предпочитали среду и что обычно первым к кровати привязывали и избивали мистера Рэйсима. С галантностью, которую его дед неизменно отмечал у своих предков, Локхарт решил, что было бы не по-джентльменски первой подвергнуть экзекуции леди. Он также обратил внимание и на то, что миссис Рэйсим поддерживала дружеские отношения с некоей миссис Арту, снимавшей квартиру в центральной части Ист-Пэрсли. Имя миссис Арту не упоминалось в телефонной книге, откуда следовало, что скорее всего у нее не было телефона. Так что в среду вечером Локхарт, прихватив секундомер, устроился в заказнике. Он дал миссис Рэйсим десять минут на то, чтобы привязать мужа кожаными ремнями к кровати, после чего отправился на угол в телефон-автомат и набрал номер Рэйсимов. Ответила миссис Рэйсим.

— Не могли бы вы срочно подъехать? — сказал Локхарт, предварительно прикрыв трубку носовым платком. — С миссис Арту случился удар, и она просит вас прийти.

Когда Локхарт выходил из телефонной будки, он увидел, как «сааб» Рэйсимов резко отъезжал от дома, и посмотрел на секундомер. С момента его звонка прошло всего две минуты, и за это время миссис Рэйсим, конечно же, не успела бы отвязать мужа от кровати. Локхарт неторопливо, как бы прогуливаясь, дошел до их дома, отпер своим ключом дверь и бесшумно вошел. Он выключил свет в прихожей, поднялся по лестнице и в полной тишине постоял на площадке. Наконец он заглянул в спальню. Раздетый догола, связанный, с капюшоном на голове и кляпом во рту, мистер Рэйсим пребывал в предвосхищении тех непонятных мазохистских эмоций, которые доставляли ему столь сильное и специфическое наслаждение. В экстазе он корчился на кровати. Мгновение спустя он продолжал корчиться, но экстаз уже исчез.

Привыкший к изысканной боли, которую доставляла миссис Рэйсим своими легкими ударами розгой, от нанесенного Локхартом со всей силой удара кнутом он дернулся так, что, казалось, не только тело его оторвется от кровати, но и сама кровать подпрыгнет до потолка. Рэйсим выплюнул кляп и попытался криком выразить свои чувства. Локхарт одной рукой сильно вжал его голову в подушку, а другой продолжал в полную силу действовать кнутом. К тому времени, когда он кончил, Рэйсим из мазохиста стал садистом.

— Убью, сука! — ревел он во всю глотку, когда Локхарт, прикрыв дверь в спальню, уже спускался по лестнице. — Убью, черт подери, чего бы мне это ни стоило!

Локхарт вышел через парадную дверь и, обогнув дом, направился в сад. Доносившиеся из дома вопли и угрозы Рэйсима начали перемежаться воем и рыданиями. Локхарт устроился в кустах и стал дожидаться возвращения миссис Рэйсим. Возможно, ему пришлось бы вмешаться ради спасения ее жизни, если бы ее муж привел в исполнение даже половину исторгнутых им угроз. Поразмыслив над этим, Локхарт, однако, пришел к выводу, что, чем бы ни грозился Рэйсим, состояние его спины не позволит осуществить эти угрозы. Локхарт уже было собрался уходить, когда дорожку к дому осветили фары и миссис Рэйсим вошла в дом.

Звуки, последовавшие сразу вслед за этим, далеко превзошли даже те, что оглашали Сэндикот-Кресчент в тот вечер, когда случилась маленькая размолвка в семействе Грэбблов. Еще не дойдя до спальни и не увидев, в каком состоянии находится муж, миссис Рэйсим начала рассказывать, что с миссис Арту ровным счетом ничего не произошло и никакого удара у нее не было. Это сообщение было встречено яростным воплем, от которого даже заколыхались занавески. За ним последовал почти такой же вопль, но уже изданный миссис Рэйсим. Не зная, в отличие от Локхарта, что обещал сделать с ней муж, как только его развяжут, она допустила серьезную ошибку, освободив ему ноги. В следующее же мгновение предположение Локхарта, что мистер Рэйсим окажется неспособен предпринять что-либо практическое, было опровергнуто: Рэйсим вскочил на ноги и был готов действовать. К сожалению, руки его все еще были привязаны к двуспальной кровати, и миссис Рэйсим, поняв допущенную ею оплошность, отказывалась их освободить.

— Я с тобой сделала?! Что я с тобой сделала? — кричала она, а в это время кровать, привязанная к рукам мистера Рэйсима, подпрыгивая, продвигалась в ее сторону. — Мне кто-то позвонил и сказал, что с миссис Арту случился удар.

Последнее слово окончательно вывело ее супруга из себя.

— Удар?! — завопил он через подушку и капюшон, которые мешали ему видеть происходящее. — Какой еще удар?

Локхарт, сидевший в саду, отлично понимал, какой удар имелся в виду. Его патентованному кнуту, снабженному вплетенными в него полосками кожи, не нужны были кусочки свинца.

— Я тебе и объясняю, — кричала жена. — Ты с ума сошел, если полагаешь, будто я с тобой что-то сделала.

Мистер Рэйсим действительно был близок к помешательству. Кровать не давала ему двигаться, боль доводила до умопомрачения. Бросившись вслепую через комнату туда, откуда до него доходил голос жены, он с размаху влетел в туалетный столик, за которым пряталась миссис Рэйсим, и, продолжая толкать перед собой этот столик, кровать, торшер, чайный столик и саму миссис Рэйсим, запутался в оконных занавесях, сорвал их, пробил двойную раму и рухнул вниз на клумбу. Там к его воплям добавились и крики жены, а к полученным ранее травмам — дополнительные страдания от осколков стекла и шипов роз.

Локхарт выждал еще немного и незаметно перебрался в птичий заказник. Пока он шел оттуда до своего дома, его преследовали не только вопли Рэйсимов, но и звук полицейской сирены, который становился все ближе. Супруги Петтигрю снова проявили высокую гражданскую сознательность и вызвали полицию.

— Что там опять за шум? — спросила Джессика, когда он вышел из гаража, в котором оставил кнут. — Был такой звук, как будто кто-то упал на крышу теплицы.

— Ну и жильцы у нас тут подобрались, — ответил Локхарт, — постоянно шум, гам, грызутся между собой.

Супруги Рэйсимы действительно производили большой шум, и полиция не сразу смогла понять, что же тут произошло. Растерзанный зад Рэйсима и тот факт, что лицо его все еще оставалось скрытым под капюшоном, затрудняли немедленное установление его личности, но более всего полицейских заинтриговало то, что он все еще был привязан к кровати.

— Скажите, сэр, — спросил сержант, который сразу же по прибытии вызвал «скорую помощь», — вы всегда одеваете капюшон, когда ложитесь спать?

— Не лезьте не в свое дело, черт возьми, — огрызнулся Рэйсим, явно не подумав, как ему следовало бы разговаривать с полицией. — Я вас не спрашиваю, чем вы занимаетесь у себя дома. И вы не суйтесь в мою жизнь!

— Ну, сэр, если вы намерены держаться такой линии, то мы вынуждены констатировать, что вы употребили оскорбительные выражения в адрес полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей, а также угрожали расправой своей жене.

— Угрожал расправой?! А что со мной сделали — не в счет? — заорал Рэйсим. — Вы что, не видите, как она меня отделала?

— Мы видим, сэр, — ответил сержант, — похоже, леди неплохо постаралась.

Приехавший констебль осмотрел спальню Рэйсимов и вернулся с большим пучком розг, прутьев, плеток и кнутов. При виде всего этого полицейские утвердились во мнении, что мистер Рэйсим получил то, на что сам напрашивался. Их симпатии были целиком и полностью на стороне его жены, и, когда Рэйсим попытался было снова разразиться угрозами в ее адрес, они, не прибегая к наручникам, прямо с кроватью отнесли его в «черный ворон». Миссис Рэйсим увезла «скорая». Караван замыкала полицейская машина с откровенно озадаченным сержантом.

— Здесь творится что-то чертовски странное, — говорил он водителю. — Отныне надо нам постоянно присматривать за Сэндикот-Кресчент.

С того вечера на Сэндикот-Кресчент ежедневно дежурила полицейская машина, и ее постоянное присутствие заставило Локхарта изменить тактику. Он уже и до этого подумывал о возможности использования канализационной системы, а появление полицейского поста побудило его проявить инициативу. Спустя два дня он купил резиновый костюм для подводного плавания и баллон с кислородом и, воспользовавшись подробнейшими чертежами и схемами покойного Сэндикота, поднял крышку канализационного люка, находившуюся как раз напротив его дома, спустился по лестнице и закрыл за собой люк. В окружившей его темноте он включил фонарь и двинулся вперед, запоминая, где и как к магистрали подсоединяются трубы, идущие от разных домов. Протока, в которую он попал, оказалась главной канализационной магистралью, и ее осмотр дал Локхарту возможность больше узнать о некоторых привычках соседей. Так, например, в той части, которую можно было бы назвать филиалом дома полковника Финч-Поттера, скопилось немало предметов, сделанных из белого латекса, явно противоречивших предположительно холостяцкому статусу полковника. Мистер О’Брайен вместо туалетной бумаги пользовался телефонным справочником, что со всей очевидностью указывало на низость его натуры. Из своей экспедиции в преисподнюю Локхарт вернулся с убеждением, что настало время сосредоточить усилия на этих двух холостяках. Правда, надо было придумать, что делать с бультерьером полковника. Это было приятное и дружелюбное животное, но в некоторых отношениях столь же дикое, как и его владелец. Локхарт уже был знаком с привычками полковника. Правда, его удивило, что поблизости от дома Финч-Поттера обнаружилось такое количество использованных предохранительных средств. Полковник был далеко не так прост, каким казался. За ним надо было понаблюдать еще, и повнимательнее. С О’Брайеном все было яснее. Как ирландец, он был относительно легко уязвим. Скинув с себя резиновый костюм и вымыв его, Локхарт сразу же снова взялся за телефон.

— Говорят из отделения Ирландской революционной армии в Пэрсли, — сказал он в трубку, имитируя ирландский акцент. — Мы ожидаем поступления от вас взноса в самые ближайшие дни. Пароль — Киллэрни.

Ответа О’Брайена он слушать не стал. Ясно, что находящемуся на пенсии гинекологу, весьма англофицированному и состоятельному, не должны были понравиться ни сам подобный звонок, ни выбранное для него время, ни обращенное к нему требование. О’Брайен немедленно позвонил в полицию и потребовал защитить его. Локхарт из окна своей спальни видел, как стоявший в конце улицы полицейский автомобиль стронулся с места и остановился у дома О’Брайена. Больше звонить ему по телефону не стоит, решил Локхарт и, когда молодой Флоуз укладывался спать, в голове у него созрел уже новый план, предполагавший использование канализации. Плану этому предстояло начисто опровергнуть утверждения мистера О’Брайена, будто он не имеет ничего общего с любыми организациями, которые стремятся к достижению своих целей через насилие.

На следующее утро Локхарт проснулся рано. Он как раз направлялся в магазин, когда на улице появился почтовый фургон, доставивший сестрам Масгроув несколько пакетов. До Локхарта донеслось, как сестры выражали удивление по поводу неожиданных посылок и надежду, что в пакетах — пожертвования в пользу церкви, которые смогут поднять сборы на благотворительном церковном аукционе. Локхарт сомневался, что содержимое посылок окажется подходящим для какого бы то ни было церковного использования. Очень быстро такое же мнение появилось и у сестер Масгроув, которые обнаружили ужасающее сходство между увиденным ими раньше пенисом мистера Симплона и теми чудовищными предметами, что находились в посылках.

— Это какая-то ошибка, — сказала Мэри Масгроув, разглядывая адрес на посылке. — Мы такой кошмар не заказывали!

Старшая сестра, Мод, скептически посмотрела на нее.

— Я точно не заказывала, можете быть уверены, — холодно произнесла она.

— Не думаешь же ты, что это могла сделать я?! — спросила Мэри. Молчание Мод было красноречивее любого ответа.

— Ужасно, если ты способна подозревать что-то подобное, — продолжала, разозлившись, Мэри. — Я уверена, что это сделала ты сама, а сейчас просто пытаешься свалить вину на меня.

На протяжении следующего часа они занимались тем, что продолжали переваливать вину друг на друга, но в конце концов любопытство взяло верх.

— Здесь говорится, — начала Мод, прочитав инструкцию, приложенную к искусственному вибрирующему члену регулируемых размеров со способностью извержения, — что яйца могут быть наполнены смесью из равных частей яичного белка и сметаны. Получается эффект настоящего семя-испускания. А где, по-твоему, тут яйца?

Мэри отыскала их, и две старые девы с увлечением принялись за смешивание необходимых компонентов, используя при этом вибрирующий член в качестве взбивалки для яиц. Добившись такой густоты и вязкости приготовленной ими смеси, какие рекомендовались по инструкции, они до отказа наполнили ею яйца и заспорили о том, на какой размер отрегулировать член. Насколько они помнили, у мистера Симплона этот орган не поражал величиной. В этот самый момент раздался звонок в дверь.

— Я открою, — сказала Мэри и пошла к двери. На пороге стояла супруга преподобного Трастера.

— Я забежала сказать только одно. Адвокат Генри, мистер Уоттс, уверен, что обвинение будет снято, — сказала она, привычно проскальзывая мимо Мэри и дальше через коридор в кухню. — Я думала, вам будет приятно узнать…

Сестры Масгроув так и не услышали, о чем им было бы приятно узнать: миссис Трастер застыла от ужаса при виде открывшейся ей сцены. Мод Масгроув, стоя посередине кухни, в одной руке держала анатомически правильный пенис невероятных размеров, а в другой — нечто похожее на шприц для нанесения крема. Миссис Трастер дико уставилась на эти предметы. Подозревать собственного мужа в гомосексуализме уже было достаточно тяжело, но обнаружить с полнейшей достоверностью, что не кто-нибудь, а сестры Масгроув оказались лесбиянками, смешивающими в одну кучу свои кулинарные и сексуальные увлечения, — это было уже слишком для ее слабого разума. Кухня поплыла у нее перед глазами, а миссис Трастер рухнула на ближайший к ней стул.

— О Боже, — простонала она и открыла глаза. Безобразный предмет был на прежнем месте и из его… из отверстия в этом искусственном члене… капало…

— Господи! — воззвала миссис Трастер к Всевышнему, а потом перешла на более естественный в этих обстоятельствах язык. — Какой хреновиной вы тут занимаетесь?

Услышав этот вопрос, сестры Масгроув поняли, в каком социально катастрофическом положении они очутились.

— Мы всего лишь… — начали они в унисон, но тут член ответил за них. Мод уселась на кнопку, приводящую член в действие. Он завибрировал, задвигался взад-вперед и в полной мере выполнил все, что гарантировала изготовившая его фирма. Миссис Трастер с ужасом наблюдала, как эта жуткая вещь дергалась, расширялась, увеличивалась в длину, а на яйцах у него проступали искусственные вены.

— Прекратите, черт возьми! Остановите эту херовину! — завопила она, от ужаса позабыв о собственном общественном положении. Мод отчаянно боролась с чудом сексуальной техники, пытаясь, как могла, прекратить, остановить, заставить ее перестать дергаться. Успех превзошел все ожидания. Член оправдал гарантии фирмы и, как хороший пожарный гидрант, пустил через всю кухню добрую струю змеей яичного белка и сметаны. Добившись столь великолепного результата, он обмяк и обвис. Почти то же самое ПРОИЗОШЛО с миссис Трастер. Она съехала со стула на пол и смешалась с тем, что за минуту до этого было содержимым искусственного члена.

— О Боже, что же нам теперь делать? — спросила мисс Мэри. — Надеюсь, у нее не сердечный приступ?

Она опустилась на колени около миссис Трастер и пощупала у той пульс. Он был крайне слаб.

— Она умирает, — простонала мисс Мэри. — Мы убили ее.

— Чепуха, — здраво возразила мисс Мод и положила обмякший член в сушилку для посуды. Но когда она тоже опустилась на колени возле миссис Трастер, то и ей пришлось признать, что пульс у жены викария был опасно слабым.

— Надо сделать ей искусственное дыхание, — предложила Мод. Вдвоем сестры подняли миссис Трастер с пола и уложили на кухонный стол.

— Как? — спросила Мэри.

— Вот так, — ответила Мод, когда-то посещавшая курсы по оказанию первой помощи. Она склонилась над миссис Трастер и задышала ей рот в рот. Эффект проявился сразу же. Очнувшись от обморока и вновь обретя сознание, миссис Трастер первым делом увидела страстно целующую ее Мод Масгроув. Такое поведение одной из сестер вполне соответствовало всему тому, что миссис Трастер успела узнать перед обмороком о противоестественных сексуальных наклонностях двух старых дев. С глазами, вылезающими из орбит, и с восстановленными благодаря Мод силами миссис Трастер вырвалась из рук Мод и завопила во весь голос. Вновь над Сэндикот-Кресчент разнеслись крики женщины, с которой случилась истерика.

На этот раз супругам Петтигрю не пришлось звонить в полицию. Патрульная машина почти мгновенно была возле входа в дом сестер, и полицейские, разбив стекло рядом с дверью, открыли ее и через коридор ворвались на кухню. Миссис Трастер продолжала вопить, скорчившись в дальнем углу на полу, а на сушилке над ней медленно раскачивался и тихонько жужжал жуткого вида искусственный член, на этот раз включившийся потому, что мисс Мод села на стул, на котором лежала его кнопка.

— Не позволяйте им подходить ко мне с этой штукой! — кричала миссис Трастер, даже когда ее уже выводили из дома. — Они пытались… Они пытались… О Господи!.. И она целовала меня!..

— Пройдите сюда, пожалуйста, — сказал на кухне сержант сестрам Масгроув.

— Но мы бы хотели положить…

— Констебль возьмет с собой и это, и другие вещественные доказательства, какие обнаружит, — ответил сержант. — Одевайте пальто и выходите без шума. Женщина из полиции заедет потом за вашими ночными рубашками.

И сестер Масгроув — вслед за мистером Симплоном, преподобным Трастером и супругами Рэйсимами — посадили в полицейский автомобиль и умчали в участок, где им было предъявлено обвинение в нарушении общественного порядка.

— Что тут произошло? — спросил Локхарт у констебля, стоявшего на посту возле дома, от которого увезли сестер.

— Все, что только можно вообразить, сэр. Они получат на всю катушку. И подумать только, две милые старушки. Представить себе невозможно.

— Поразительно, — поддакнул Локхарт и, улыбаясь, пошел дальше. Пока что все развивалось удивительно удачно.

Когда он вернулся домой, у Джессики был уже готов обед.

— Тебе звонили от Притчетта, торговца хозяйственными товарами, — сказала она Локхарту, когда тот садился за стол. — Они передали, что посылают двести ярдов пластмассового шланга, который ты сегодня заказал.

— Прекрасно, — ответил Локхарт. — Как раз то, что нужно.

— Но, дорогой, сад в длину только пятьдесят ярдов. Зачем тебе столько шланга?

— Думаю, мне придется поливать участок у дома номер 4, где живут сестры Масгроув. Полагаю, они будут отсутствовать довольно долго.

— Сестры Масгроув? — переспросила Джессика. — Но они же никогда никуда не уезжают.

— На этот раз уехали, — ответил Локхарт. — В полицейской машине.