Вот так бодунище
Жена дала Кевину трубку. Суббота, утро. Они еще не встали.
– Это Бонни,- сказала трубка.
– Алло, Бонни?
– Уже не спишь, Кевин?
– Не, не.
– Слушай, Кевин, Джинджин мне рассказала.
– Что она тебе рассказала?
– Что ты заводил их с Кэти в чулан, снимал с них трусики и нюхал письки.
– Нюхал письки?
– Она так сказала.
– Боже праведный, Бонни, у тебя что, шутки такие?
– Джинджин не врет. Она сказала, что ты завел Кэти и ее в чулан, снял с них трусики и нюхал им письки.
– Секундочку, Бонни!
– Черта с два секундочку! Том рассвирепел, грозится тебя убить. А я считаю, что это ужас, невероятно! Мама говорит, чтоб я звонила адвокату.
Бонни бросила трубку. Кевин положил.
– Что такое? – спросила жена.
– Ничего, Гвен, пустяки.
– Завтракать будешь?
– По-моему, в меня не полезет.
– Кевин, в чем дело?
– Бонни утверждает, что я завел Джинджин и Кэти в чулан, снял с них трусики и нюхал им письки.
– Ой, да ладно!
– Она так говорит.
– А ты нюхал?
– Боже мой, Гвен, я же пил. Вообще помню только, что стоял у них на газоне и смотрел на луну. Большая луна была, я такой никогда не видел.
– А больше ничего не помнишь?
– Нет.
– Кевин, тебя вырубает, когда ты выпьешь. Ты же сам знаешь, что тебя вырубает.
– По-моему, на такое я не способен. Я не домогаюсь детей.
– Маленькие девочки в восемь и десять лет – очень хорошенькие.
Гвен ушла в ванную. А выйдя, сказала:
– Господи, только б оно так и было. Я была бы счастлива, господи, если б так оно все и было!
– Что было? Ты чего это мелешь?
– Я серьезно. Может, хоть тогда затормозишь. Может, тогда начнешь сначала думать, а потом пить. А может, и вообще пить бросишь. Стоит нам куда-нибудь пойти, ты больше всех выхлестываешь, как будто обязан так лакать. А потом творишь какие-нибудь глупости, мерзости какие-нибудь, хотя раньше творил их только со взрослыми женщинами.
– Гвен, да это же просто розыгрыш.
– Это не розыгрыш. Вот погоди, устроим тебе очную ставку с Кэти и Джинджин при Томе и Бонни.
– Гвен, да я люблю этих малюток.
– Что?
– Ох, блядь, ладно, не будем.
Гвен ушла на кухню, а Кевин зашел в ванную. Умылся холодной водой, посмотрел на себя в зеркало. Как должен выглядеть детонасильник? Ответ: как все люди, пока ему не скажут, что он детонасильник.
Кевин сел на толчок. Срать – так безопасно, так тепло. Ну ведь не мог он в самом деле. Он у себя в ванной. Вот его полотенце, вот его мочалка, вот туалетная бумага, вот ванна, а под ногами – коврик, мягкий и теплый, красный, чистый, удобный. Кевин закончил, подтерся, смыл, руки вымыл, как цивилизованный человек, и вышел в кухню. Гвен поставила жариться бекон. Налила ему кофе.
– Спасибо.
– Омлет?
– Омлет.
– Десять лет женаты, а ты все омлет да омлет.
– Поразительнее другое – ты вечно спрашиваешь.
– Кевин, если это разнесется, ты вылетишь с работы. Банку не нужен управляющий отделением, который домогается детей.
– Ну, наверное.
– Кевин, нам надо встретиться с их семьями. Сесть и обо всем поговорить.
– Прямо как сцена из «Крестного отца».
– У тебя большие неприятности, Кевин. Тут не выкрутишься. Это серьезно. Положи хлеб в тостер. Медленно толкай, или он сразу выскочит, там с пружиной что-то.
Кевин сунул хлеб. Гвен разложила по тарелкам омлет с беконом.
– Джинджин отчасти вертихвостка. Вся в мать. Удивительно, что такого не случилось раньше. Не то чтобы я кого-то извиняла.
Она села. Тосты выскочили, и Кевин передал жене ломоть.
– Гвен, когда чего-то не помнишь, очень странно. Как будто ничего и не было.
– Некоторые убийцы тоже забывают, что натворили.
– По-твоему, это убийство?
– Это может серьезно повлиять на будущее двух девочек.
– Многое может.
– Я бы сказала, что твое поведение было пагубно.
– А может, созидательно. Может, им понравилось.
– Что-то давненько,- сказала Гвен,- ты у меня письку не нюхал.
– Правильно, давай тащи себя сюда.
– Я и так не чужая. Мы живем среди двадцати тысяч человек, такое не утаишь.
– А как они докажут? Две маленькие девочки говорят одно, я – другое.
– Подлить кофе? Да.
– Я хотела табаско принести. Тебе же нравится с омлетом.
– Ты всегда забываешь.
– Я знаю. Послушай, Кевин, ты доешь. Можешь не торопиться. Извини. Мне надо кое-что сделать.
– Ладно.
Он не знал, любит ли Гвен, но жить с ней было удобно. Она занималась деталями, а детали сводят мужчину с ума. Он положил на тост побольше масла. Масло – чуть ли не последняя роскошь для мужчины. Настанет день, и автомобили так подорожают, что новый не купишь, поэтому все будут сидеть, жрать масло и ждать. Придурки христанутые, которые талдычат про конец света, с каждым днем смотрятся все убедительней. Кевин доел тост с маслом, и тут вернулась Гвен.
– Ладно, все улажено. Я всем позвонила.
– В смысле?
– Через час у Тома совещание.
– У Тома?
– Да, Том, Бонни, родители Бонни, брат и сестра Тома – все приедут.
– И дети?
– Нет.
– А адвокат Бонни?
– Ты боишься?
– А ты б не боялась?
– Не знаю. Я никогда не нюхала писек у маленьких девочек.
– Интересно, почему?
– Непристойно и нецивилизованно.
– И к чему нас привела эта наша пристойная цивилизация?
– Я думаю, к таким, как ты, кто заволакивает маленьких девочек в чуланы.
– Тебе, похоже, это даже нравится.
– Вряд ли эти девочки тебя когда-нибудь простят.
– Хочешь, чтоб я у них прощения попросил? Это обязательно? За то, чего я даже не помню?
– Почему бы и нет?
– Давай не будем. Зачем соль на рану сыпать?
Когда Кевин и Гвен подъехали к дому, Том встал и сказал:
– Вот они. Всем хранить спокойствие. Дело можно уладить пристойно и по справедливости. Мы – зрелые люди. Между собой мы во всем способны разобраться. В полицию звонить не надо. Вчера вечером мне Кевина хотелось убить. А теперь я просто хочу ему помочь.
Шесть родственников Джинджин и Кэти сидели и ждали. В дверь позвонили. Том открыл.
– Привет, народ.
– Привет,- сказала Гвен. Кевин ничего не сказал.
– Садитесь.
Они зашли и сели на диван.
– Выпьете?
– Нет,- ответила Гвен.
– Скотч с содовой,- сказал Кевин.
Том приготовил выпивку, дал стакан Кевину. Тот заглотил единым махом, полез в карман за сигаретой.
– Кевин,- сказал Том.- Мы решили, что тебе нужно показаться психологу.
– Не психиатру?
– Нет, психологу.
– Ладно.
– И нам кажется, что ты должен оплатить терапию, которая может понадобиться Джинджин и Кэти.
– Ладно.
– Мы не станем поднимать шум – ради тебя и ради детей.
– Спасибо.
– Кевин, мы хотим знать одно. Мы твои друзья. Уже много лет дружим. Только одно. Зачем ты столько пьешь?
– Черт, да не знаю я. В основном, наверно, потому, что мне скучно.
