Режима дня в «Итаке» — во сколько поднимались по утрам сумасшедшие и алкоголики? — он не знал, а спросить, когда звонил из Лондона, забыл, но решил, что в любом случае вряд ли побудку объявляют в пять утра. В Данди он позавтракал в кафе и еще час, прислонясь к стенке мола, праздно наблюдал за патрулирующими вход в залив чайками. В одиннадцать он выехал под легким дождем на Арброт-стрит, пропустил нужный поворот, вернулся обратно и около полудня припарковался напротив клиники, с облегчением не обнаружив поблизости зеленого «фольксвагена». Бросив взгляд на свое отражение в зеркале заднего обзора, он обнаружил, что выглядит, как и ожидалось — как должен выглядеть человек, проведший ночь на заднем сиденье припаркованной в лесу машины (до чего же благостное было утро в лесу — пение птиц, изумрудные папоротники, пара щиплющих стебельки травы кроликов). Когда он шел по дорожке, дождь еще не кончился — легкая, довольно теплая летняя морось, словно находишься внутри облака. Небольшой грузовик забирал или привозил постельное белье, и дверь клиники была открыта нараспашку. В гостиной никого не было. Клем постучал в кабинет Босуэлла.

— Доктора нет, — сказал голос сзади.

Он повернулся — невероятно толстая женщина с рыжими бровями вытирала руки о мокрую тряпку.

— Нет?

— Уехал играть в гольф в Сент-Эндрюс. Вы к кому-нибудь приехали? Вообще-то, в обед посетителям не положено.

— А Паулин здесь?

— Я — Шейла, здешняя повариха.

— Клем Гласс. Моя сестра здесь находится.

— Клэр, да?

— Да.

— Она знает, что вы приедете?

— Я звонил пару дней назад. Может, можно поговорить с Паулин?

— Сестра ваша — большая сладкоежка.

— Правда?

— Вы что, не знали?

— Забыл, наверное.

На лице поварихи появилось такое выражение, словно она выиграла очко в важном диспуте.

— Пойдемте со мной, — сказала она, — Я не могу вас одного отпустить. С меня потом шкуру сдерут.

Она повела его мимо лестницы наружу через пожарный выход с тыльной стороны дома.

— Гидротерапевтический комплекс, — махнула она тряпкой на стоящее перед ними новенькое кирпичное здание. — Тут можно жить припеваючи.

Повернув налево, они прошли через сад; повариха переваливалась тяжелой поступью толстухи, худой долговязый Клем следовал за ней шагом, каким мог двигаться часами.

— А вот этот малюсенький домишко называется «бельведер», — сказала она, произнося «бельведер» так, будто в слове было что-то комичное. Они стояли перед деревянной хибаркой, приподнятой над землей на коротких каменных подпорках, с парой лиственниц по одну сторону от нее и верандой с другой стороны. Внутри, освещенные мягким светом, сидели в креслах или занимались чем-то за столом восемь-десять обитателей «Итаки». Звучала кассета с монотонной, усыпляющей музыкой — флейта, маленькие колокольчики; у Клема такая музыка всегда ассоциировалась с магазинами диетических продуктов или приемными модных дантистов. Он узнал мужчину, с которым курил в прошлый приезд; на этот раз вместо халата с «огуречным» узором на нем был мятый белый костюм для крикета и горчичного цвета галстук; он алчно уставился на разложенную перед ним на столе головоломку, мозаику, похожую на сделанную со спутника фотографию Атлантического океана. Края головоломки были уже собраны, и он двигался от левого верхнего угла вниз, собирая волну за волной, выискивая среди остающихся кусочков (а их было еще не меньше тысячи) клочок пены или особенную зеленую складочку. На взгляд Клема, чтобы закончить эту головоломку, нужно было не меньше месяца, хотя вид у мужчины был такой, словно он собирался расправиться с ней сегодня и, заверши он свой героический труд вовремя, ему подадут машину и повезут на ближайший винный завод.

В комнату вошла Паулин и, улыбкой отпустив повариху, поздоровалась с Клемом. Они вышли на веранду. Тонкие, как иглы, капли дождя падали с края крыши и разбивались о деревянные перила. Они уселись на складные стулья. Клем закурил.

— Не лучше ли погода в южных графствах? — поинтересовалась Паулин.

Клем сказал, что лучше.

— Вы в курсе, что решила Клэр? — спросил он.

— Мне кажется, она хочет поехать с вами.

— Значит, она поняла?

— Да, конечно.

— А ей можно уехать?

— В любое время можно было. Здесь никого насильно не держат. И уж конечно, не вашу сестру.

— Я имею в виду, по вашему мнению, она достаточно поправилась, чтобы уехать?

— Думаю, что да.

— Босуэлл, как мне показалось, проявлял в ее случае оптимизм.

— Мы в «Итаке» во всех случаях проявляем оптимизм. Иначе, какой смысл? — Заправив за ухо седовато-белокурый локон, она бросила взгляд на часы, — Вы едете в Сомерсет?

— Да.

— Отыщите там хорошего семейного врача. Это нужно сделать в первую очередь. Хорошо бы у него был опыт работы с психическими расстройствами. — Она помолчала. — А вы когда-нибудь ухаживали за больными?

Клем помотал головой.

— Ничего, справитесь.

— А темнота?

— Что темнота?

— Она ее по-прежнему боится?

— Она предпочитает спать со светом. Но, в общем-то, ее просто нужно ободрять.

— А вы знаете, чего именно она боится?

— Нет, не знаю.

— Но ей кажется, что она в опасности?

— Да.

— Думаю, что она расскажет мне, когда придет время.

— Клем, хотя мы и признаем наличие у наших пациентов страхов, мы стараемся не потворствовать им. Страхи Клэр по большей мере лишены логического основания.

— Фантазии?

— Очень навязчивые фантазии, которые сама Клэр не всегда воспринимает как фантазии.

— Фантазии, в которые она верит.

— Можно сказать так.

— То есть ее болезнь заключается в том, что она верит в нереальные события. В то, чего нет на самом деле.

— Это одно из проявлений ее болезни. А сама болезнь, к сожалению, очень реальна. Так же как и депрессия. Так же как и физические проявления. И страдание.

— Понимаю.

— Вы справитесь, — опять сказала она.

— Мы справимся.

— А как же работа?

— Моя? Я взял отпуск на время.

— Клэр говорила, что вы — фотожурналист.

— Да.

— Она рассказывала, что вы были в… как это место называется?

Он подсказал ей.

— Это, наверное, очень тяжелая работа.

— Это тоже, — указывая пальцем на дверь, сказал Клем.

— Я сообщила Финоле, что вы приедете забирать Клэр, — сказала она.

— И что она?

— Не очень обрадовалась.

— Конечно.

— Не думаю, что она сдастся легко.

— Когда сможет, Клэр ей позвонит. Мы не собираемся прятаться.

Он потушил сигарету в стоящей рядом со стулом маленькой песочнице. В ней уже торчало около дюжины окурков, одинаково измазанных ярко-красной помадой.

— Ну что, — сказала Паулин, — Пойдем к ней?

Оставляя в траве серебристые следы, они направились к главному зданию, прошли через стеклянные двустворчатые двери в столовую и поднялись на этаж, где находилась комната Клэр. Здесь стоял запах цветочного дезодоранта и перебивающий его аромат подаваемого на обед жаркого. Клэр сидела на кровати, волосы ее были стянуты назад черной бархатной лентой, глаза полностью закрыты темными, закругленными по бокам очками, какие носят лыжники. Это что-то новое. Паулин сказала, что подождет внизу в офисе.

— Если хотите — оставайтесь, — сказал Клем.

Улыбнувшись, она покачала головой и сказала, что будет внизу. Она вышла; Клем посмотрел на закрывшуюся дверь, потом, с подступившим отчаянием, на сооружение, венчающее голову сестры. Взяв стоявший у окна стул, он сел напротив нее, колени к коленям.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Ты вернулся?

— Да.

Она протянула левую руку. Кончики пальцев дотронулись до его губ, щеки. Он закрыл глаза, и она коснулась его век.

— Мне нужно знать, что это ты, — сказала она.

— Ты же видишь, что это я.

— А глазам можно верить?

— Кто это может быть, если не я?

— Я не люблю загадок, — сказала она.

— Клэр. Послушай, пожалуйста. Ты хочешь уехать отсюда? Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы уехать отсюда сегодня? Я разговаривал с тетей Лорой. Помнишь, у нее был домик в конце проезда? Там еще какое-то время Фрэнки жила. Помнишь? Лора сказала, что там сейчас никого нет, и если мы хотим, то можем остановиться в нем до конца лета. Он немного запущен, но вода и электричество там есть, и маленький садик в придачу. Я думаю, что это нам подойдет. Лучше, чем Лондон. Или Данди. Я думаю, давай попробуем и посмотрим, что из этого получится.

— В Колкомбе, — сказала она.

— Да.

— А я могу на тебя положиться?

— Да.

— А что, если ничего не получится?

— Ты предпочитаешь остаться здесь?

— Я не знаю.

— Клэр, тебе самой нужно решать.

— А что, если мне не станет лучше?

— Тебе уже лучше. Паулин мне сказала, и Босуэлл. И я так считаю.

— Да? А ты откуда знаешь? Тебе-то откуда знать?

Из-под пластмассовых ободков очков потекли слезы. Ее плечи задрожали. Он пересел на кровать рядом с ней. Поколебавшись мгновение, обнял ее рукой. Вытянув из рукава платья бумажный платок, она высморкалась.

— А можно я буду спать в машине? — спросила она.

— Без проблем.

— И можно мне не встречаться с папой?

— Пока ты сама этого не захочешь.

— Мне нужно вести себя осторожно.

— Он беспокоится о тебе.

— Он беспокоится о своей бессмертной душе.

— И о тебе тоже, — Он оглядел комнату, — Ты собирала вещи?

На полу у кровати стоял раскрытый чемодан, но было очевидно, что она бросила сборы на полдороге.

— Хочешь, помогу? — спросил он.

Он проверил шифоньер, нашел под кроватью ее тапочки, снял шарф с крючка за дверью. Картина Жерико «Плот» была прикреплена кнопками к пробковой доске. Открепив, он свернул ее в трубочку, потом запаковал в косметичку туалетные принадлежности, закрыл «молнию», положил все в чемодан и защелкнул ремни. Затем помог ей надеть элегантный плащ соломенного цвета — тот же самый, как ему показалось, в котором она была тогда, вечером, когда он провожал ее до дома подруги на Тайт-стрит.

— Я говорил тебе, что Фрэнки выходит замуж? — спросил он, — За какого-то чудака по имени Рэй. Лоре он, по-моему, не очень-то по душе.

— Фрэнки?

— Ну да.

— А дети у них будут?

— Не знаю.

Он подождал у открытой двери. Медленно приблизившись, она взяла его под руку. Он провел ее вниз по ступенькам к офису. Завидев их, Паулин встала. На столе лежал запечатанный полиэтиленовый пакет с парой серо-синих упаковок.

— Это лекарство, — передавая пакет Клему, сказала она. — Клэр знает распорядок. Как только вы зарегистрируетесь у врача, мы вышлем историю болезни. Очень важно регулярно проверять правильность дозировки. И вот моя карточка. Можете звонить в любое время. Хорошо?

Оставалось только подписать кой-какие документы — подтверждение отсутствия претензий на компенсацию оплаты за неиспользованное время пребывания и лечебные процедуры. Покончив с этим, они вместе вышли на улицу. Грузовик с бельем уже уехал, дождь перестал. На мокрые деревья и черепичную крышу клиники падали робкие солнечные лучи. Паулин обняла Клэр, погладила ее по спине и прошептала что-то неслышное Клему, да он и не пытался расслышать. Поставив ее чемодан в багажник рядом со своим, он открыл ей дверь с пассажирской стороны и помог застегнуть ремень. Кассеты и бутылку виски он убрал, но вид у машины оставался все равно довольно запущенный.

— Удачи, — пожелала Паулин, отвечая на его рукопожатие.

— А зрение у Клэр проверяли? — спросил он вполголоса.

— С глазами у Клэр все в порядке.

— А очки…

— С глазами у нее в порядке.

— У нашей мамы…

— Я знаю, знаю.

Сев в машину, он опустил окно. На улицу, посмотреть на происходящее, вышли трое обитательниц — три сгорбившиеся молодые женщины в шерстяных кофтах; вид у них был до такой степени продрогший, что казалось, источник холода находится непосредственно у них за пазухой. Когда Клем проезжал мимо, они подняли в прощальном приветствии костлявые руки. Клэр оглянулась, но не ответила.

— Кто это был? — выворачивая на дорогу, спросил Клем.

— Клото, Лахесис и Атропос.

Она забилась в кресло. Взбираясь на гору, Клем прибавил газу. Больше они до самого города не разговаривали.

Они остановились на час в ее квартире. Клэр спросила, кто снял ленту с окон, и рассердилась ненадолго, когда он сознался. Дожидаясь, пока она закончит сборы в спальне, Клем сидел на кухне. Он продолжал ожидать вторжения Финолы Фиак, но она не оставила в квартире никакого следа пребывания, никакой обидной записки на столе. Он почувствовал угрызения совести. У него были заготовлены аргументы, объяснения, что он наконец-то готов вести себя по-братски, что ему нужно расплатиться за прежнюю доброту. И он готов был встретить упреки в том, что использует Клэр, чтобы забыть о собственных трудностях (уж ей-то подобные уловки известны). Что это Клэр опять, как обычно, помогает ему, а не наоборот. Но отсутствие Фиак, ее печальный, сломленный уход со сцены указывал на то, что она не столько рассержена, сколько обижена. А что, если она опять запьет? Ему не улыбалось иметь на совести еще и это.

Заперев квартиру, они начали спускаться по лестнице и встретили идущего наверх соседа, который настороженно поздоровался с ними.

— Хорошая погода нынче, не правда ли? — отозвалась Клэр, словно цитируя заученную из книги хороших манер фразу.

— Ничего, — взглянув на Клема, согласился сосед. — Ничего погода.

Обедали они в Эдинбурге, в ресторанчике на краю Нового города. Клэр почти ничего не ела. Вернувшись к машине, она захотела прилечь на заднем сиденье и укрылась плащом, как одеялом. Клем включил кассету Велозо. Он не знал, спит ли она, рада ли, что уехала из «Итаки», хочет ли в Колкомб. На автостраде он несколько раз замечал следующий за три или четыре машины от него призрак «фольксвагена», но, проехав Глостер (где их дедушка, отец Норы, был в свое время печатником и членом муниципалитета), почувствовал, что они на своей, безопасной территории.

Последний час они ехали по проселочным дорогам, мимо тенистых речных берегов, маисовых полей, пабов с названиями «Тележное колесо», «Плуг», «Сноп». На бензозаправке к югу от Бирмингема Клэр перебралась на переднее сиденье. Очки она не снимала и выпила почти всю минеральную воду, не меньше литра с отъезда. Переехав Радсток, Клем остановился на обочине свериться с картой. Дорога, по которой они ехали, была не совсем такой, как он ее помнил, но, въехав на вершину следующего холма, он увидел под собой освещенные солнцем стены аббатства. Он повернул налево. И тут же, чуть устыдившись, окружающее слилось с картинами прошлого. Горбатый мост, старый кирпичный амбар, каждый крутой поворот, где, проезжая днем, нужно сигналить возможному встречному. Опять налево, мимо почты, потом — под сплетенными над головой ветвями деревьев. Дом, в котором они поселятся, скрытый кустами, находился где-то справа. Сбросив скорость, он вытянул шею, и ему показалось, что он видит его. Протащившись еще с километр, они добрались до дома тети Лоры. Ворота были открыты.

Фары выхватили из темноты деревья, пробежали по лужайке и на секунду осветили детскую фигурку: каменную статуэтку повернувшего голову в сторону долины мальчика с кувшином на плече и выставленной вперед каменной ногой — зачарованного, потерянного, ждущего, казалось, резкого хлопка в ладоши, чтобы встрепенуться и опрометью броситься домой.