Глава 18
Вопросы Руэна
Аня
Последняя передряга с Алексом – шок, и это еще мягко сказано.
Я вернулась на свое место в Оперном театре, когда Алекс утешал Гамлета, огорченного поспешной женитьбой его овдовевшей матери и дяди. Я посмотрела на зрителей: многие сидели, наклонившись вперед, ловя каждое слово, произнесенное этим молодым актером. Я просто раздулась от гордости за Алекса. И задалась вопросом: а не пересек ли он некий мост? Бросила взгляд на Майкла и подумала о лечении Алекса. Следует ли лечить его дома? Надо ли избежать проблем, которые вызовет лишение Синди родительских прав, необходимое для того, чтобы поместить Алекса в Макнайс-Хаус, куда, по ее разумению, направляют исключительно психов? Алекс демонстрирует симптомы психического заболевания или симптомы посттравматического стресса?
Но в антракте что-то случилось. Когда занавес опустился и зрители поднимались со своих мест, я заметила Джо-Джо, торопливо пересекавшую зрительный зал. Она подала сигнал сотруднику, потом принялась оглядывать ряды, словно кого-то искала. Я помахала ей рукой, но она меня не заметила. Я наклонилась к Майклу, желая привлечь его внимание.
– Что-то случилось.
– В каком смысле? – Он проследил за моим взглядом.
Двое мальчишек в футболках с надписью «ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАЛАНТЛИВЫЕ ДЕТИ» бежали к двери, за которой скрылась Джо-Джо. Я уже направлялась к ней. Майкл последовал за мной.
Когда мы подошли к гримерной, Майкл протиснулся мимо застывшего на пороге сотрудника театра и увидел, в каком состоянии гримерная: по ней словно прошел тайфун. Бонни, девочка, игравшая Офелию, рассказала, что услышала громкий шум, доносившийся из гримерной. Когда вошла, заметила Алекса, впечатавшегося спиной в стену, а затем сползшего на пол. Несколько секунд он оставался без сознания. Бонни подумала, что он умер.
Я нашла Беверли, тетю Алекса, сообщила, что с ним произошел несчастный случай, хотя я до сих пор не понимаю, что именно случилось. «Скорая» уже увезла Алекса в больницу, сказал нам кто-то из членов труппы, хотя его больше занимал поиск актера на замену Алекса, чем мои вопросы. Беверли, Майкл и я поймали такси и поехали в больницу. Медсестра отвела нас в одну из палат детского отделения.
Выглядел Алекс ужасно, с налитыми кровью глазами, распухшим и посиневшим носом. Медсестра объяснила мне, что у него обширный синяк на пояснице, поскольку он с разбегу ударился о стену. Однако казалось невероятным, что это самоповреждение. Размеры синяка скорее указывали на то, что кто-то другой, габаритами значительно превосходящий Алекса, поднял его и швырнул в стену футов с десяти.
Видимо, так сказалось на нем перенапряжение, вызванное постановкой. Прочитав оригинал Шекспира и адаптацию Джо-Джо, я обратила внимание, что в отношениях Гамлета и отца подчеркивается чувство долга, необходимость отомстить за смерть отца. Мне необходимо побольше узнать об отношениях Алекса с отцом, поэтому придется выводить Алекса на этот разговор. Но, разумеется, надо подождать, пока он поправится.
Вернувшись домой, я не могла заснуть. Мы с Майклом ехали на такси, всю дорогу молчали. Я пыталась отыскать причины случившегося, исходя из того, что спусковым механизмом послужили заложенные в пьесе идеи. По правде говоря, уже сформулировала ответ, но, прежде всего, корила себя. Напрасно я разрешила Алексу участвовать в постановке. Я должна была осознать, что он может не выдержать колоссальной нагрузки, обрушившейся на него в столь сложный период его жизни. И мне следовало настоять на переводе Алекса в Макнайс-Хаус.
Когда такси остановилось у моего дома, я повернулась к Майклу:
– Как только Алекса выпишут из больницы, я отправлю его в Макнайс-Хаус.
Майкл поглаживал щеку, не поднимая головы.
– Я знаю, – произнес он.
На мгновение наши взгляды встретились: его синие глаза переполняло желание. Потом он отвернулся и смотрел в окно, пока такси не тронулось с места.
* * *
Навестив Алекса на следующий день, я нашла его в обычной одежде. Медсестра сообщила мне, что его тетя Беверли побывала в больнице раньше. Она и привезла все необходимое. Алекс еще морщился от боли, когда садился, так что ему потребовалось немало времени для того, чтобы одеться, но меня он встретил в брюках, рубашке в коричневую и белую полоску и красном галстуке-бабочке. В нагрудном кармане что-то лежало, как выяснилось, одна из фотографий нового дома, в который переселил их городской совет. Пояснил, что хочет держать ее поближе к сердцу. Я порадовалась: хоть что-то сделанное мной пошло Алексу на пользу.
– Где Майкл? – спросил он, когда я закрыла за собой дверь.
– На работе, – ответила я. – Хочешь с ним повидаться?
Алекс покачал головой. Я заметила, что повязки ему сменили, но в серебристом утреннем свете синяки на лице проступили более отчетливо. Я поняла, что это очень серьезный случай самоистязания, разрушающий маску счастья, которая скрывала его лицо.
– Как ты себя сейчас чувствуешь? – произнесла я.
Алекс, похоже, не решался встретиться со мной взглядом. Потер бицепс.
– Болит.
– Естественно.
Я отодвинула стул от стола, размышляя над тем, как ненавязчиво перевести разговор на отца Алекса. Мне хотелось объяснить, что ему ничего не грозит, каким бы чудовищным ни оказался проступок отца. Посмотрела на поднос с остатками завтрака: фруктовый салат, греческий йогурт, овсянка с кедровыми орешками. Взяла поднос, поставила на пол у двери и протянула Алексу чашку воды.
– Можете что-нибудь съесть, если хотите. – Он посмотрел на поднос. – Я не голоден.
– Спасибо, Алекс, – улыбнулась я. – Ты очень добрый. Но у меня аллергия на орехи, помнишь?
– Орехи?
– Да. Это кедровые орешки.
– Ах да. От орешков вы засыпаете?
Я помнила свою ложь.
– Да.
– Они даже не выглядят, как орешки. Напоминают крохотные пули.
Изменение тона я уловила сразу. Некоторые мои пациенты знали о насилии в Северной Ирландии не понаслышке. Одна девушка, Шей, ослепла во время волнений в Драмкри несколькими годами раньше. Теперь ее лечили от депрессии. Другому пятнадцатилетнему подростку из Каррикфергуса прострелили из пистолета коленную чашечку за то, что его отец вышел из террористической организации. Эта травма привела к развитию суицидных наклонностей. Майкл настаивает, что Синди и Алекс не пострадали от конфликта в Северной Ирландии, но у меня такой уверенности нет. Волнения отразились и на тех, кто непосредственно не подвергался насилию. Для детей, которые здесь родились и выросли, это – часть жизни.
– Ты когда-нибудь видел пулю, Алекс? Или оружие?
– Вы хотите сказать, в реальной жизни? – Он по-прежнему смотрел в пол. – Да.
– Можешь сказать мне, где?
Алекс покачал головой.
– Полисмен приходил в ваш дом, чтобы арестовать отца?
При слове «полисмен» он замер и покачал головой. Крепко закрыл глаза, лицо стало напряженным, обе руки сжались в кулаки. Прошла минута. Я положила руку на плечо Алекса. Он открыл глаза, но смотрел мимо меня.
– Руэн хочет, чтобы я задал вам несколько вопросов. Можно?
– Почему Руэн этого хочет? – мягко спросила я.
Алекс отнесся к моему вопросу со всей серьезностью.
– Думаю, чтобы побольше о вас узнать. Может, потому, что мы с ним друзья… в каком-то смысле… и он хочет стать и вашим другом.
– Какие же вопросы хочет задать мне Руэн?
– Наверное те, что задают друг другу взрослые. Руэн действительно стра… – Он замолчал, не закончив слово «странный», и рассмеялся, прикрыв рот рукой.
– Если ты ответишь на мои вопросы, я отвечу на твои. Договорились?
– О Руэне?
– Нет, Алекс. О твоем отце.
Он моргнул.
– Хорошо… раз уж у меня будут брать интервью, давай сделаем это, как положено. – Я достала из кармана мобильник, нашла функцию «Звукозапись». – Мы все запишем. Как на настоящем интервью.
Алекс пожал плечами.
– Мне без разницы, это не мои вопросы. – Он достал из брючного кармана листок бумаги.
Я наклонилась и увидела, что это список вопросов, написанный черным маркером. Алекс откашлялся.
– Номер один. Вашу дочь звали Поппи?
Я ахаю, ничего не могу с собой поделать. Этот вопрос – больше, чем догадка, а я никогда не делюсь подробностями личной жизни. Пытаюсь понять, каким образом он мог узнать ее имя. Конечно же, Майкл никогда бы ему не сказал. От ее имени, слетевшего с его губ, меня прошиб пот. Капельки выступили на лбу и между лопатками.
Наконец ко мне вернулся дар речи:
– Почему ты спрашиваешь, Алекс?
– Не я – Руэн.
– Какое дело Руэну до моей дочери?
– Я точно не знаю.
– Хорошо. Следующий вопрос.
– Ваша дочь умерла четыре года назад?
У меня сжалось сердце, появилось желание уйти. Нет, мне хотелось убежать отсюда. Но я напомнила себе, что в лечении Алекса мы приблизились к критической точке. Он наконец-то открывал подходы к Руэну. Я мысленно сосчитала до десяти, медленно дыша и подавляя волнение. От меня требовалось раскрыть истинную причину, по которой Алекс задавал такие вопросы. Открыв глаза, я увидела, что ему не по себе.
– Я действительно очень сожалею, – тихо произнес он. – Просто… я обещал Руэну, что задам эти вопросы. Я не хотел вас расстраивать.
Дыхание у меня выровнялось.
– Можешь спросить Руэна, почему он интересуется Поппи?
Алекс повернулся и повторил мой вопрос Руэну, который вроде бы стоял позади него. Через несколько секунд тишины вновь посмотрел на меня.
– Руэн говорит, что вы нравитесь ему, и он восхищен тем, что вы играете на рояле.
Я помнила его фразу о Равеле при нашей первой встрече.
– Я люблю играть на рояле. Но ты это уже знаешь, так? Можем мы перейти к следующему вопросу?
Алекс поерзал на стуле, посмотрев на список.
– Номер три. Вы верите в Бога?
– Присяжные еще не пришли к единому мнению по данному пункту, Алекс, – ответила я. – Извини, Руэн. – Я решила показать, что признаю возможность присутствия Руэна в палате, заметив, что при нем Алекс чувствует себя увереннее. Его плечи расправились, он не опускал голову.
– Это ответ и на четвертый вопрос, – проговорил Алекс.
– Какой?
– Вы верите в Сатану, князя Тьмы?
– А следующий вопрос?
– Если бы вы могли получить все, на чем бы вы остановили свой выбор?
Этот вопрос затруднений не вызвал. Наоборот. Проще простого. «Мне нужна Поппи, – подумала я. – Живая и здоровая». И вдруг обратила внимание на репродукцию за спиной Алекса. Поле маков. Я улыбнулась.
– Понятно, – кивнул Алекс. – Руэн говорит, что вы ему уже ответили.
Я нахмурилась.
– Алекс, почему Руэн хочет все это знать?
Он долго не отвечал. Наконец вновь кивнул.
– У меня остался только один вопрос.
Я ощутила разочарование: Алекс начал уходить от прямых вопросов. Глубоко вдохнула, размышляя над тем, как перевести разговор на его отца.
– Задавай.
– Вы любите Майкла?
Я рассмеялась, наблюдая за Алексом. Он смотрел в стол, словно стыдился.
– Люблю ли я Майкла? Следующий вопрос.
– Больше нет…
– Следующий вопрос, – настойчиво повторила я. Губы Алекса задрожали.
– Все хорошо. – Его плечи поникли. – Руэн говорит, что уже знает ответ.
Я смотрела, как Алекс складывает и убирает листок бумаги, потом пододвинула к нему мобильник, чтобы записать ответы уже на мои вопросы.
– Теперь мы поговорим о твоем отце? – произнесла я, усевшись поудобнее. – Можешь рассказать мне о нем? Как он выглядел? Что ты о нем помнишь?
Прошло несколько секунд. Я предложила наводящий вопрос:
– Он тебя любил?
– Да, думаю, да. Видите ли, он умер, когда я был маленький. Я помню мало из того времени, когда он был жив.
– Что именно ты помнишь? Можешь рассказать?
– Помню, что отец любил покупать мне игрушечные автомобили. И мы иногда ходили с ним плавать, и он всегда приносил домой большие пакеты с едой, если собирался остаться.
– То есть он приходил, чтобы провести время с тобой и твоей мамой? Ты когда-нибудь бывал у него дома?
Алекс покачал головой.
– Папа жил в разных местах. Какое-то время он жил в Америке, а также в Дублине и в Донегале. Однажды он сказал, что жил в хлеву.
– В хлеву?
Алекс наморщил нос.
– Он говорил, что там очень воняло. И никаких удобств.
– Еще бы! А почему он жил в хлеву?
Он, похоже, погрузился в воспоминания, глаза затуманились.
– Он целые дни проводил в кухне, готовя странные блюда, которые маме не нравились, но она ела, потому что хотела есть.
– Какие именно?
– Не помню. С необычным запахом, а иногда от них слезились глаза. У него были татуировки на обеих руках.
– Татуировки?
– Да. Ирландский флаг здесь… – Алекс хлопнул по левому бицепсу, – … и слова тут. – Он коснулся правого предплечья.
– Какие слова?
– Наверное, даже не слова, а буквы. Они что-то обозначали. Я не знаю, что именно.
Я попыталась сдержать себя, не напирать на него очень уж сильно.
– А когда он умер, что ты ощущал?
Алекс смотрел прямо перед собой.
– Одиночество. Пока мама не купила мне Вуфа, и все стало хорошо. Она плакала.
– Мама плакала, когда умер твой отец?
– Да, но она еще и злилась. И боялась. Пыталась выбросить наше пианино, но Руэн сказал, что нельзя этого делать.
– Где сейчас Руэн?
Алекс огляделся.
– Только что был здесь. Не знаю, куда он ушел.
– Руэн причинил тебе вред? Или велел тебе причинить вред себе?
В глазах Алекса мелькнул страх.
– Полисмен… – пробормотал он, а потом заплакал.
Я обняла его, больше он ничего не сказал.
* * *
Я оставила Алекса в больнице, попросив лечащего врача связаться со мной перед тем, как его будут выписывать. А пока позвонила психиатру Синди, чтобы выяснить, разрешила ли та положить Алекса в клинику.
– Нет, не разрешила. – Труди вздохнула на другом конце провода. – Но я считаю, что в ее нынешнем состоянии она не способна на адекватные решения в отношении Алекса. Его тетя согласилась на время взять над ним опеку.
Мы помолчали, сознавая драматизм создавшейся ситуации. Синди разрешение не дала, и новость, что сестра пошла против ее воли, не улучшит их и без того сложные отношения. И я очень сожалела, что не удалось убедить Синди, что лечение в Макнайс-Хаусе послужит исключительно интересам Алекса. Она скорее всего будет исходить из того, что пребывание Алекса в Макнайс-Хаусе – шаг к разрушению ее семьи. Я оказалась в тяжелейшем положении, однако не собиралась отступаться. Правильное лечение – единственная надежда Алекса.
Интенсивность галлюцинаций Алекса и их продолжительность однозначно указывают, что болезнь прогрессирует. То же самое происходило и с Поппи. Если оставить Алекса без должного лечения, то для себя и других он будет представлять такую же опасность, как и Поппи. Я не могу допустить, чтобы подобное случилось с ребенком и с его матерью. После консультаций с Урсулой и Майклом, и с разрешения Синди, я решила прописать Алексу малую дозу рисперидона. Эффект использования препарата будет контролироваться на протяжении нескольких недель. Регулярные консультации позволят объективно оценить состояние пациента.
Я вернулась в кабинет, чтобы записать в медицинскую карту Алекса сведения о проведенной встрече и отослать Майклу, Говарду и Урсуле электронное письмо:
Отправлено: 16.06.07 в 17:03.
Дорогие мои!
Пишу, чтобы сообщить вам: я договорилась о переводе Алекса в Макнайс-Хаус, где он проведет около двух месяцев. Я лечу его от начального этапа юношеской шизофрении. С радостью познакомлю вас с результатами своих бесед с ним и программой лечения, которую в настоящий момент заканчиваю. Наше следующее совещание – 19.06 в 14:30. С нетерпением жду встречи с вами.
Искренне ваша,
Аня.
Едва успела щелкнуть «Отправить», как компьютер пикнул, сообщая о прибытии письма.
Отправлено: 16.07.07 в 17:03.
Вы понимаете, это означает, что над Алексом установлена опека?
Отправлено с моего «Блэкберри».
Я уставилась на электронное письмо Майкла, перечитала его, во рту пересохло. Я чувствовала прикосновение его руки к моему лицу. И внезапно засомневалась в правильности принятого решения.
Призрак, представший мне,
Быть может, был и дьявол; дьявол властен
Облечься в милый образ; и возможно,
Что, так как я расслаблен и печален,
А над такой душой он очень мощен,
Меня он в гибель вводит.
